Затем я осмотрел люкарну, находившуюся непосредственно над пюпитром, на котором была выставлена пряжка, и у меня не осталось сомнений, что одно из стекол было вынуто, а после вставлено на место, — крепеж вокруг стекла отгибали, а потом пригибали снова. Сделать это нетрудно, как нетрудно и отковырять замазку. Но были еще и рантовые гвозди, крепившие стекло дополнительно, — тут пришлось применить силу. Не это ли, подумал я, сломало нож? И догадка моя мгновенно подтвердилась: в сточном желобе нашелся металлический треугольник — отломанный кончик лезвия.
Становилось достаточно ясно, как было совершено преступление. Когда вы, мистер Грайс-Патерсон, случайно появились возле дома, вы застали вора за работой. Он и был той фигурой, что в темноте перебежала вам дорогу. Он вернулся бы к своей лодке, но в темноте спутал тропинки и, ошибочно приняв вашу лодку за свою, отплыл в ней. В скором времени возвратившись к бухточке, вы обнаружили отсутствие лодки, после чего пошли искать помощи Макглевина. Вор же между тем, должно быть, обнаружив ошибку, вернул вашу лодку, обронив в ней нож, после чего нашел собственную и вторично покинул остров.
Все это стало очевидно. Но кто же был этим вором? Узнать это представлялось невозможным. И тут мне вспомнился рассказ Мортона о произошедшем с ним случае и его уверения, будто снасть свою он потерял, что мне показалось сомнительным. И у меня возникла догадка, что, может быть, лодка его вовсе не утонула, а спрятана в прибрежных кустах на южном берегу залива вместе с его рыбацкими снастями. Если б это было так, он смог бы воспользоваться этой лодкой для совершения преступления, не вызывая подозрений даже в том случае, если бы о краже стало известно еще до того, как он и его сообщница покинут Килбуй. Поэтому мы с Макферсоном и сплавали на материк, который в этом месте не так уж далеко отстоит от острова, и очень быстро нашли то, что искали: один из характерного вида яликов, принадлежащих нашему отелю. Он был вытащен на берег и спрятан за камнями вместе с находившейся в нем грудой спутанных рыбацких снастей.
Таким образом, все вопросы следствия были выяснены, оставалось только найти пряжку. Я был уверен, что находится она у Мортонов, но поиски могли оказаться долгими. Однако, как вы, вероятно, вспомните, они утверждали, что в тот день, когда было совершено преступление, отправились на сухопутную прогулку с тем, чтобы миссис Мортон могла заняться этюдами. Возможно, так и было — с утра пораньше, — и потому при них была сумка с принадлежностями для живописи. Возникала вероятность того, что пряжку они могли сперва сунуть в сумку с этими принадлежностями, а раз так, она могла и остаться там, о чем я подумал, еще и заметив, с какой необычной бережностью миссис Мортон придерживает сумку. Вывод мой оказался верным, а остальное вы знаете. Мистер Макглевин вновь обрел свое фамильное сокровище, миссис Формартин тоже вскоре будет возвращена ее брошь — признаться, это уж благо, полученное сверх ожидания, — несомненно, что к истории с брошью руку приложили Мортоны, — и два опасных преступника теперь арестованы и обезврежены.
— Вы говорите обо всем этом так просто, как о вещах само собой разумеющихся! — изумленно воскликнул Макглевин. — А ведь я уверен, что, если бы мы даже целый день рыскали по музею, мы не увидели бы ничего из тех мелочей, что приметили вы, а если б даже и увидели, не обратили бы на них внимания.
— Да, работа что надо, — с чувством проговорил Макферсон. — А я ведь теперь за это задержание могу и сержантские нашивки получить! Не знаю, как мне благодарить вас, мистер Холмс, — продолжил он, протягивая Холмсу руку. — Не подсоби вы, думаю, не поймать нам было этих негодяев!
— Всегда приятно оказать содействие силам правопорядка, — с улыбкой отвечал Холмс. — Знаете, Ватсон, — продолжал он, поворачиваясь ко мне, — свежий воздух Юффы вернул мне силы, я бодр как никогда! Как вам идея вновь отправиться на рыбалку, но на этот раз поймать что-нибудь помельче и повкуснее, что сгодится на ужин?
Гай Н. Смит
Сквайр-охотник
(рассказ, перевод А. Капанадзе)
В 1887 году (точное время неизвестно) Ватсон получил от Холмса разрешение попытаться опубликовать отчет об их знакомстве и о деле, известном под названием «Этюд в багровых тонах». Вероятно, он закончил эту повесть, будучи на отдыхе в Шотландии, и отправил ее в издательство «Уорд, Лок и К°» через своего агента — Артура Конан Дойла. В декабре того же года «Уорд, Лок и К°» опубликовало ее в своем «Рождественском ежегоднике Битона». Именно тогда широкая публика впервые узнала о Шерлоке Холмсе. Разумеется, это с неизбежностью привело к наплыву просьб, которые поступали к Холмсу, а кроме того, как не без иронии признавал сыщик, теперь ему частенько приходилось заниматься своим ремеслом в том или ином маскарадном обличье. В результате такого всплеска публичного интереса Ватсон стал тщательнее фиксировать холмсовские расследования. Подстегиваемый успехом повести, он в течение года, с конца 1887-го по конец 1888-го, протоколировал почти все расследования Холмса, среди которых попадаются и самые блистательные дела великого сыщика: «Серебряный», где упоминается любопытное ночное происшествие с одной собакой; «Долина страха»; «Случай с переводчиком», примечательный тем, что Ватсон лишь в этом рассказе открыто признается, что у Холмса имеется брат Майкрофт; «Картонная коробка», где Холмс проявляет способность проникать в мысли Ватсона путем дедукции. К этому периоду относится и дело «Сквайр-охотник», на которое Ватсон не ссылается в своих канонических записках, однако оно все же выплыло на свет благодаря изысканиям великолепного Гая Н. Смита.
Я давно привык терпеливо сносить перепады настроения моего коллеги Шерлока Холмса. Когда на него нападала страсть поработать, ничто не могло сравниться с его энергичностью; в прочее же время он валялся на диване, с утра до вечера почти не двигаясь и смежив веки, хотя я знал, что он не спит. Либо он размышлял над какой-нибудь запутанной историей, либо пребывал в меланхолии, но я понимал, что его задумчивость нарушать не следует: это могло породить резкую отповедь, ибо мой друг нередко проявлял крайнюю грубость, когда его отвлекали от размышлений.
В феврале 1888 года Холмс три дня пробыл в такой прострации, хотя до этого много дней просиживал над всевозможными папками, что-то царапал в блокноте, иногда бормоча себе под нос. Все это время он ничего не ел, поддерживая свое существование лишь крепким табаком; облака дыма окутывали его, будто ноябрьский туман.
— Яд, Ватсон, — его внезапное пробуждение от мнимо сонного состояния заставило меня невольно вздрогнуть, — яд — оружие убийц, которым чаще прочих удается ускользнуть от виселицы. Во многих случаях яд невозможно распознать — разве что симптомы, характерные для отравления определенными веществами, позволяют это сделать. Зачастую смерть наступает уже после того, как преступник вернулся к своей обыденной жизни, и жертве ставят диагноз — смерть от естественных причин. Наверняка вас самого не раз вводила в заблуждение хитрая выдумка того или иного коварного убийцы, который затем пожинал плоды своего злодеяния.
— Мне бы очень не хотелось так думать, Холмс. — Признаться, его слова пробудили во мне угрызения совести: на миг мне подумалось, что в иных случаях я чересчур небрежно исполнял свои врачебные обязанности.
— Это не самая приятная мысль. Но такое, несомненно, случалось. — Он смерил меня тяжелым испытующим взглядом. — Вот и я в редких случаях упускал из виду какое-нибудь важнейшее обстоятельство, которое позволило бы уличить злодея. Никто из нас не может похвастаться абсолютной непогрешимостью. Однако, смею надеяться, за прошедшие дни я добился кое-каких результатов, которые в дальнейшем почти исключат подобные ошибки в расследовании дел об отравлении.
— Что ж, хорошая новость.
Я отлично понимал, что он собирается поведать мне о цели своих недавних записей и размышлений. В ожидании я чуть наклонился вперед.
— Вы наверняка помните мою давнюю диссертацию о ядах. — В табачном дыму теперь удавалось различить лишь смутные очертания его фигуры. — Там я рассматривал некоторые их разновидности.
— Да-да. — Воспользовавшись его предложением, я несколько лет назад прочел эту работу. И в самом деле, она во многом позволяла по-новому взглянуть на вещи.
— А теперь я переработал и дополнил ее, Ватсон. Льщу себя надеждой, что отныне будущий отравитель трижды подумает, прежде чем давать летальную дозу смертельного вещества ничего не подозревающей жертве.
— Славная новость, Холмс. — Мне пришла в голову мысль о растительных ядах. Я никогда не сомневался, что мой друг всесторонне разбирается в ботанике: пожалуй, лишь в химии его познания были глубже.
