— К примеру, цианид действует медленно, если его давать небольшими дозами. Кажется, что здоровье жертвы медленно ухудшается, и такая картина зачастую обманывает благонамеренного врача до самой кончины пациента и даже после нее. Если только он не почует слабый запах миндаля в дыхании больного. И совершенно противоположный случай…
Его прервали шаги на лестнице и последовавший за ними стук в дверь: видимо, дело было более срочным, чем обычное письмо или телеграмма. Мой коллега тут же оживился: пожалуй, ради таких минут он и жил. Нежданную гостью, явно пребывавшую в отчаянии, ввела к нам миссис Хадсон, давно вынужденная страдать от таких внезапных визитов.
— К вам дама, мистер Холмс. — И наша хозяйка тотчас удалилась, закрыв за собой дверь: она привыкла к странным посетителям, являющимся днем и ночью, и старалась не выказывать ни малейшего удивления.
— Прошу извинить меня за вторжение, мистер Холмс.
Наша гостья оказалась чрезвычайно привлекательной дамой двадцати с небольшим лет. Длинные золотисто-каштановые волосы ниспадали ей на плечи, а лицо выражало сильную тревогу.
— Пожалуйста, садитесь, мисс… — Холмс, как и я, успел заметить, что на пальце у нашей посетительницы нет обручального кольца.
— Меня зовут Глория Морган. — Она присела на краешек свободного кресла, страдальчески заламывая руки. — Видите ли, мистер Холмс… Мой отец убил мою мать, и это злодеяние пройдет незамеченным и безнаказанным, если только…
— Вы не поставили в известность полицию, мисс Морган? — Холмс, сидя в кресле, вытянул свои длинные ноги. — Ведь именно так обычно поступают, если вы убеждены, что имело место такое подлое преступление?
— Это было бы бесполезно, мистер Холмс. Доктор Ламбет утверждал, что моя мать умерла от столбняка. Но он уже немолод, скоро собирается выйти на пенсию и, думаю, не хотел бы поставить себя в неловкое положение, обвиняя в подобном преступлении одного из видных представителей местного общества, притом что улики весьма шатки.
— Пожалуйста, расскажите все с самого начала, мисс Морган. — Холмс потянулся вбок, взял с пола старую туфлю, где хранил табак, и стал набивать мелкими темными крупицами почерневшую чашечку своей трубки. — Надеюсь, вы не возражаете против запаха крепкого табака, мисс Морган?
— Вовсе нет. — Она чуть кашлянула: комнату уже и без того застилала пелена табачного дыма. — Мой отец — сквайр Ройстон Морган из Винчком-холла, это в Хэмпшире.
— О, я припоминаю эти места. — Холмс откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком: тому, кто незнаком с этой его позой, могло показаться, что он вот-вот задремлет, но я-то знал, что он готов внимательно слушать. — Это ведь рядом с Лонгпэришем, где обитал легендарный полковник Питер Хоукер, ныне покойный. Один из лучших стрелков, каких рождала наша страна, ветеран Крымской войны, подал в отставку по инвалидности и посвятил остаток жизни преследованию птицы и пушного зверя, не так ли?
— Так и есть. — Глория Морган криво улыбнулась. — Его я тоже проклинаю, хотя он уже полвека как мертв, за то, что мой отец именно по его образцу строил свою жизнь, хотя я надеюсь, что единственный недостаток полковника Хоукера — его пристрастие к охоте и рыбалке.
— Хоукер, несомненно, был самым метким стрелком среди охотников всех времен, — задумчиво-сонным голосом проговорил Холмс. — Он мог, ни разу не промахнувшись, одного за другим подстрелить две дюжины бекасов. Не довольствуясь такими достижениями, в сумерках он еще и упражнялся на летучих мышах в окрестностях Лонгпэриш-холла, и, если верить собственным его запискам, с таким же успехом.
— Так делает и отец, особенно когда у нас останавливаются гости. — В ее голосе слышалось презрение.
— Но я отвлекся, — заметил Холмс. — Прошу вас, продолжайте.
— Как я уже сказала, мой отец страстно желал завоевать такую же репутацию, как у полковника Хоукера. Отличный стрелок, превосходный удильщик на муху, лихой наездник — немудрено, что он пользовался вниманием многих женщин. Должна заметить, что брак моих родителей нельзя было назвать счастливым. Здесь следует особо упомянуть одну даму — богатую вдову по имени Ева Данн: ныне Лонгпэриш принадлежит именно ей, а отец давно мечтает заполучить это поместье. Несколько лет, пусть и не в открытую, ходили слухи об их связи, и моей матери приходилось терпеть это унижение. Но ради меня она оставалась его женой, а это, несомненно, весьма огорчало отца.
И вот, видя, что она и впредь намерена оставаться в Винчкоме, тем самым лишая его возможности жениться на любовнице и заполучить Лонгпэриш, он убил ее.
— Вы можете это доказать?
— Увы, нет. Но в глубине души я нисколько не сомневаюсь, что он с ней расправился.
— Тогда расскажите мне все, что знаете, изложите события так, как они развивались, и постарайтесь не упустить ни малейшей подробности, какой бы несущественной она вам ни казалась.
— Мать решила продолжать жить под одной крышей с моим отцом, пусть это и не приносило ей радости. Она интересовалась садоводством и в хорошую погоду много времени проводила в нашем фруктовом саду. Другой ее страстью были книги. В доме имеется небольшая библиотека, и каждый вечер после обеда она отправлялась туда, чтобы почитать, а в десять часов ложилась спать. Позже она стала нередко запираться в библиотеке, потому что в те дни, когда отец напивался, он заходил к ней и обрушивал на нее всю злобу, свойственную его натуре. А заперев дверь, она обеспечивала себе покой, необходимый для того, чтобы без помех погрузиться в чтение.
— В библиотеке она как раз и встретила свою безвременную кончину? — мягко спросил Шерлок Холмс.
— Да. — Глория Морган подавила всхлип. — Позавчера вечером. Обед проходил в тяжелой обстановке: после неудачной охоты отец пребывал не в лучшем расположении духа. После трапезы мать, как всегда, уединилась в библиотеке. Не могу точно сказать, куда ходил отец. Вероятно, в домик егеря, чтобы обсудить с Рэндаллом, как истребить кротов, которые повадились портить газоны и клумбы, так что те выглядели очень неопрятно.
— А что этот егерь?
— Рэндалл — мерзкий тип. По мне, так он похож на горностаев и куниц, которые гниют и смердят на его распялках. В округе все его ненавидят. В его капканах и силках погибло несколько собак и кошек, принадлежавших деревенским жителям, а другие домашние животные умерли от яда, которым он травит лисиц в заповедных угодьях. Превыше всего для Рэндалла сохранность фазанов, которых он приберегает для гостей Винчкома. И чем больше птицы перебьют в дни охоты, тем уважительнее к нему относятся гости.
— Судя по всему, чрезвычайно неприятная личность, — задумчиво проговорил Холмс.
— В этом отношении он уступает лишь моему отцу. В тот самый вечер я почему-то отправилась спать позже обычного. В одиннадцать часов я проходила мимо библиотеки и заметила, что из-под двери еще пробивается свет. Я опасалась, что мать уснула в кресле или что ей стало плохо, поэтому постучалась. Я стучалась несколько раз — никакого ответа. Тогда я побежала за Дженкинсом, нашим дворецким. Он взломал двери, а там… о, мистер Холмс!
Я потянулся к ней и слегка похлопал по руке. Глория Морган храбро собралась с духом и вернулась к своему рассказу:
— С первого взгляда стало ясно, что мать мертва. Событие само по себе ужасное, а выражение ее лица и то, как неестественно скорчилось ее тело, привело меня в полное отчаяние. Мистер Холмс, нет никаких сомнений, что мать перед смертью немыслимо страдала и не могла даже позвать на помощь.
— Вы послали за врачом?
— Да. Дженкинс сразу поскакал в деревню за доктором Ламбетом, и вскоре тот прибыл.
— А что ваш отец?
— Отец не возвращался до появления доктора. Он кое-как изображал горе. Жалкий спектакль. Самый бездарный актер-любитель наверняка сыграл бы лучше. Доктор Ламбет осмотрел мою мать и заключил, что она умерла от столбняка. Похоже, диагноз удовлетворил отца.
— До того как наступила смерть, непременно должны были проявиться какие-то симптомы болезни, — вмешался я. — При тетанусе больной начинает испытывать боли задолго до последних конвульсий.
— Именно так! — воскликнул Холмс. — Мисс Морган, во время обеда ваша мать выказывала признаки дурного самочувствия?
— Нет. — Глория Морган промокнула глаза платком. — Но в последние дни она страдала потерей аппетита — видимо, из-за безрадостного состояния духа. В тот вечер она ела очень мало, буквально какие-то крохи.
— А остатки ее пищи? — спросил мой друг, пристально на нее глядя. Похоже, история мисс Морган пробудила в нем интерес больший, нежели заурядное расследование.
— Ах, я знаю, о чем вы подумали, мистер Холмс, — отозвалась наша гостья с печальным смешком. — Мне тоже приходила в голову такая мысль: я решила было, что яд каким-то образом подмешали в еду моей матери. От горя и гнева я тут же бросила это предположение в лицо доктору Ламбету и отцу.
