— Ограбление, — спокойно подсказал Резник. — Почему бы вам не начать с этого? Затем вы постепенно можете перейти но всему остальному.
— Хорошо, — согласился Гарольд чуть ли не с признательностью. — Хорошо, я начну с этого.
Когда телефон зазвонил в первый раз, Мария принимала душ и ничего не слышала. Второй звонок застал ее на диване. Она лежала, вытянув ноги, и читала статью в «Гуд хаускипинг» о том, как следить за своим весом. Вот это здорово! Пока она дошла до конца предложения, засунула ноги в тапочки, телефон замолчал. Всего десять звонков! Кто, черт побери, бросает трубку после десяти гудков? Конечно, это не Грабянский. У него больше терпения.
Безобразие! Все эти стоящие там бутылки ждут, когда их кто-нибудь откроет. Ее рука затряслась в самый неподходящий момент, и джин полился через край стакана на халат, руки, на пол.
«Черт бы тебя побрал, Мария! — выругалась она про себя. — Ты становишься мерзкой пьянчужкой».
Она знала, что ей следует вызвать такси и отправиться в город — в кино, например. Должен же где-нибудь идти приличный фильм с хорошей старомодной супружеской изменой. Например, Кирк Дуглас бросает свои архитектурные разработки и отправляется вслед за Ким Новак, которая оставляет навсегда на остановке школьного автобуса своего ребенка и уходит в красном платье с открытой спиной и без бюстгальтера. Как называлась эта картина?
Гарольд сразу назвал бы ее. Надо будет не забыть спросить об этом у него. Он знает все фильмы между 1932 или 1933 годом и вплоть до конца шестидесятых. Гарольд может назвать актеров, режиссеров, название студии, дату выхода на экран, иногда даже название кинотеатра. Единственный, кого он не мог назвать сразу, — это сценарист. Все равно очень впечатляюще. Тип ума, для которого была создана телеигра «Счастливый случай».
До смешного тривиален этот Гарольд. Она опустила кончик языка в свой стакан. Если пить так, то стакана ей хватит на целый час, а может быть, и дольше. Нет, она была несправедлива к этому ублюдку. Он вел себя хорошо, когда ворвался в дом и обнаружил их в ванной. Джерри выпрыгнул, стоял там, протягивая… протягивая ему руку. «Давайте выйдем, нам нужно о многом поговорить». Оставил ее одну, едва удерживающуюся от того, чтобы не описаться прямо в ванной.
Когда телефон зазвонил снова, она заторопилась, споткнулась и чуть не упала.
— Где ты был? Я сижу одна целый день, страшно беспокоюсь, жду, когда ты позвонишь. Что случилось?
— Я звонил, — заявил Грабянский, — дважды.
— Значит, это был ты?
— Если ты была дома, то почему не подошла к телефону?
— Я не успела.
— С тобой был кто-нибудь?
— Никого. Я сходила с ума весь день.
— Ты пила?
— Ты хочешь сказать, что я уже и выпить не могу?
— Я ничего не говорю.
— Ты пила — вот что ты сказал.
— Я просто констатировал факт, вот и все. Ты была…
— Я знаю, знаю, я пила. А что я, по-твоему, должна еще делать? Болтаюсь здесь с утра, жду звонка. Ведь ты сказал мне, что позвонишь!
— Я звонил.
— Но это уже после обеда.
— Прости. Я был занят.
— Планировал новое ограбление?
Грабянский не ответил.
— Джерри, послушай, не делай этого. Я беспокоюсь за тебя.
— Очень приятно.
— Нет, это неприятно. Я не привыкла сидеть дома и беспокоиться.
— Тогда успокойся.
— Не могу.
Снова молчание. Мария пыталась представить его. Чем он занимается? Звонит из автомата или нет? Теперь, с этими современными телефонными аппаратами, невозможно определить разницу.
— Здесь была полиция, — сообщила она.
— Что им было нужно? — Он пытался говорить спокойным голосом и тем же тоном, но это ему не вполне удавалось.
— Они знают, что я лгала.
— Откуда они могут это знать?
— Знают, и все.
— У них нет возможности узнать это.
— Он сказал мне: «Мы знаем, что, когда вы делали свое заявление, вы лгали».
— Именно так он и сказал? Этими словами?
— «У нас есть основания считать, что заявление, которое вы сделали, особенно в отношении описания тех двух людей, является ложным».
— А что ты ответила?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Я спросила его, почему он думает, что знает это.
— И?..
— Он как-то искоса посмотрел на меня…
— Черт!
— Вот именно.
— Он не говорил, что ты должна пойти в участок и сделать новое заявление?
— Нет еще.
— Почему еще?
— При данном положении вещей…
— Он так и сказал? Положении вещей?
— Может быть, он сказал «в данном случае».
— Ты не пошла на это? Я говорю, ты не согласилась изменять свои показания?
— Не совсем.
— Значит, ты согласилась.
— Я сказала, что, возможно, оглядываясь сегодня на то, что случилось, я допускаю, что могла ошибиться.
Грабянский выругался.
— Джерри, я только сказала: «Могла»…
— Да-да. Этот полицейский офицер, он был не в форме? Детектив?
— Констебль-детектив.
— Из какого участка?
— Откуда я знаю? Мы не обменивались адресами, когда стояли там, разговаривая.
— Это был не тот же, что раньше?
— До этого приходили два констебля и инспектор. Этого раньше не было.
— И ты говоришь, что он не просил тебя сделать новое заявление?
— Ну, он как бы предложил мне это, но не прямо.
— Ты отклонила это?
— Разве я уже не сказала тебе?
— Но ты предположила, что могла тогда ошибиться.
— Да, да, да.
— Что он сказал на это? В конце? Как он реагировал?
— Он сказал, что, если те «хитрые подонки черные, то он — дядюшка бабуина».
Мария не сразу поняла, что связь прервалась. Но почти тут же телефон зазвонил снова.
— Ты повесил трубку?
— Это был не Гарольд, а?
— Ты только что прервал разговор со мной?
— Это был не Гарольд?
— Что не Гарольд?
— Сказал им об этом? «Идите и поднажмите на мою жену. Я думаю, что она говорит неправду?»
— Да, он говорил с Гарольдом.
— О чем?
— Это было не в доме и до разговора со мной. Как раз перед тем, как он пришел но мне.
— Значит, Гарольд сказал ему.
— Зачем?
— Тот факт, что он застал нас тогда…
— Гарольду плевать на нас и на то, чем мы занимаемся.
— Я бы не хотел, чтобы ты так говорила.
— Что?
— Насчет плевать.
— Ах, извините. «Разговор шокирует леди». Я забываю, что ты человек нежного, старомодного воспитания, что тебе нравятся только такие женщины, которые вначале говорят «пожалуйста», потом «спасибо» и отказываются расстегивать свои блузки, пока горит свет.
— Ты знаешь, что это неправда.
— Я знаю.
— И тем не менее я уверен, что Гарольд…
— Гарольд обещал способствовать достижению договоренности между тобой и хозяином наркотиков. Если это не получится, то его кастрируют. Он совершенно не заинтересован в том, чтобы полиция вышла на тебя.
Молчание. Грабянский думал.
— Джерри?
— Да?
— Все будет в порядке, правда?
— Да, конечно.
— Ведь у них нет других возможностей найти тебя?
— Пока нет.
— Я рада. — Мария вздохнула.
— Я тебе позвоню, — сказал Грабянский. — Завтра.
— А ты разве не придешь?
— Уже слишком поздно.
— Тогда завтра.
— Не знаю. Посмотрю.
— Ты ведь не бросаешь меня, правда?
— Нет. — Он сказал это достаточно быстро, чтобы Мария поверила ему.
— Джерри…
— А?
— Будь осторожен, хорошо?
Он чмокнул в трубку и повесил ее. Мария не знала, что ей делать: налить ли еще джина или полежать в ванне.
Потом она нашла потрепанную книжку Джекки Коллинз, которую она уже читала раньше, и решила сделать и то и другое.
Когда Гарольд Рой кончил разговор с Резником, он чувствовал, что стал на двадцать фунтов легче, а его голова не только перестала болеть, но стала почти свежей. Он вышел из студии через заднюю дверь. Уже стало темнеть, над крышами домов загоралась вечерняя заря. Единственное, чего Резник не сделал, — не поручил Гарольду совершить полный ант раскаяния, скажем, прочитать пять раз «Отче наш» и десять раз «Аве Мария» и прослушать последние слова отпущения грехов.
Но это еще впереди.
— Пива, пожалуйста, — сказал Патель.
— Бочкового или бутылочного?
— Мм, бочкового.
— Пинту или половину?
— Половину.
Посмотрев через плечо, Патель увидел человека, за которым следил. Грайс опускал монеты в игральный автомат, который вспыхивал разноцветными огнями и издавал утробные электронные звуки-сигналы.
— Спасибо, — поблагодарил Патель, убрав сдачу и взяв со стойки свою кружку.
Это не вполне соответствовало инструкциям, но, какой бы мягкой ни была погода для этого времени года, когда постоишь на улице, холод пронизывает насквозь, особенно это чувствительно для спины и плеч. На улице к нему три раза подходила пожилая женщина в пальто с каракулевым воротником и каждый раз спрашивала, когда он арестует того мужчину, который без конца разглядывает в бинокль ее спальню. Ну как она может в таких условиях принимать ванну или раздеваться?
