Найо Марш - Снести ему голову

— Вот именно — Эрни. Значит, Эрни повесил записку. Но Эрни говорит, что он нашел ее там, когда приехал за Лицедеем. Зачем это ему понадобилось?

— Чтобы разыграть, что старик нездоров? — сказал Фокс.

— Наверное.

Фокс приподнял брови и в очередной раз зачитал записку Лицедея:

Не смагу придется дать Эрни. В. А.

— Почерк принадлежит старику, не правда ли, сэр? — сказал Томпсон. — Это установлено?

— Почерк-то его, но, как мне кажется, предназначалась записка вовсе не для танцоров и на двери поначалу не висела. Попросту — она не имеет никакого отношения к участию или неучастию Эрни или Лицедея в представлении.

Наступила тишина.

— Что касаемо меня, — веско проговорил Фокс, — то я целиком принимаю вашу версию, сэр. — Он поднял руку. — Послушайте, — вдохновился он. — Подождите! Я скажу… Я уже на полпути…

— Ну-ну, вперед, мой друг.

— Во вторник днем приходил сын садовника с запиской для Лицедея, чтобы он — обязательно сам — наточил косу и прислал ее. Лицедей тогда ездил в Биддлфаст. Записку принял Эрни. На следующее утро — так ведь? — парнишка пришел за косой. Коса была еще не готова, и Эрни сказал ему, что ее принесут позже. Каково?

— Вы на верном пути.

— Так-так. Значит, Эрни заточил косу и в среду действительно отнес ее в замок. Получается, что Эрни не передавал сыну садовника записку от Лицедея. Но это вовсе не значит, что он таковой не писал. А что же это значит?

— Вы чертовски близки к цели.

— А это означает, что Эрни захватил записку Лицедея, где речь шла о косе, и сначала сам повесил ее на гвоздь, потом сам же снял — когда его послали за отцом, — но в каморку не заходил. А пока старик дремал после обеда, сынок облачился в его костюм, примчался в замок и сунул всем под нос эту записку. Вот так!

— Ну, Братец Лис, вы прямо грудью прорвали финишную ленту!

— Не сказать чтобы это открытие позволило нам вырваться далеко вперед, — с сомнением в голосе произнес Аллейн. — Пара лишних шагов к цели — не более того.

— И все-таки, в чем-то оно нам помогло? — поделился своим размышлением вслух Фокс.

— Теперь мы знаем, что было у Эрни на уме перед представлением. Он сам рассказал нам, как радостно он побежал к фургону, одетый в костюм Лицедея. Сбылась его давняя мечта! Он будет исполнять главную роль! Нервы его были предельно возбуждены. Ведь на самом деле Эрни — никакой не деревенский дурачок. Он просто эпилептик — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вроде навязчивых состояний?

— Вот именно. Приезжает он в замок и отдает братьям записку. Дублер одевается в костюм Эрни, записку относят доктору Оттерли. Пока для Эрни все складывается как нельзя лучше. Он прямо из кожи вон готов вылезти, чтобы станцевать все как следует. Не исключено, что в этот момент он вспомнил о жертве, съеденной нами вчера за обедом, и решил, что это Мардианский камень в благодарность принес ему удачу. Или что-нибудь в этом роде… — Аллейн замолчал, потом заговорил совсем другим тоном: — Как говорят, кровь всегда требует другой крови. Могу поспорить, что Эрни — ярый приверженец этой грязной теории.

— Пытаетесь притянуть его за уши, мистер Аллейн?

— Да его и притягивать не надо, Братец Лис. Он же готовенький, этот Эрни. Взгляните на него. Вот он стоит, в костюме Шута, все готово. Пылают факелы. Играет скрипка. Прямо тебе Королевский шекспировский театр на Эйвоне. Или театр пантомимы в Паддлтоне. Еще секунда — поползет занавес и появятся актеры в котурнах… Но что это? Актеры — то бишь Андерсены — не слушают музыки и чем-то сильно взволнованы. Надо же, и это в самый ответственный момент, когда зрители уже истомились от нетерпения… Кто же им помешал?

— Лицедей.

— Ага, Лицедей. Ни дать ни взять — бог отмщения. Миссис Бюнц его подвезла. И старичок, по словам его же сыновей, прямо рвал и метал. Вылез из авто — даже спасительницу не поблагодарил — и принялся за дело. Слов даром не говорил. Даже если он и упоминал об этих проделках с запиской, то для нас это уже не важно. Итак, он в буквальном смысле слова набросился на Эрни, сорвал с него одежду, заставил поменяться костюмом с дублером и быстро вытащил всех на сцену. Допустим. И что же при этом чувствовал Эрни? Тот самый Эрни, чью любимую собаку старик порешил, тот самый Эрни, который хитростью добился главной роли в этом доисторическом балагане и потом так бесславно ее потерял? Что мог он чувствовать?

— Думаю, у него руки чесались, — сказал Томпсон.

— И мне так кажется.

— Да уж, — сказали Фокс, Бэйли и Томпсон в один голос. — Ну. Допустим. И что?

— Начинается представление, Эрни размахивает мечом, который сам перед этим наточил до остроты бритвы. Этим мечом он поранил старику руку во время последней репетиции, и это, кстати, была для него самая первая кровь. Теперь он вымещает злобу на чертополохе. Как истинный Разгонщик, он расчищает площадку от чертополоха хорошо наточенным мечом. Надо же — прямо речевое упражнение для Камиллы Кэмпион: «Раз-гонш-щик расчищ-щал площ-щадку от ч-чертопо-лоха хорош-шо наточ-ченным меч-чом…» При этом он прыгает, кривляется и всячески изображает из себя дикаря. А действие танца еще больше распаляет и воодушевляет его — особенно сцена, когда Шуту отрубают голову. Не забывайте, что все это время он так и пышет злобой на Шута. Что же с ним происходит дальше? А ровным счетом ничего такого, что могло бы хоть как-то успокоить его или поднять ему настроение. Напротив, в самый кульминационный момент, когда Эрни увлечен действием и держит свой меч за красную тесемку, сзади к нему подкрадывается Ральф Стейне и вырывает у него из рук меч. Это вызывает у Эрни бурю негодования, и он бросается за обидчиком в погоню. Стейне прячется таким образом, что зрители его видят, а Эрни не замечает и пробегает мимо него в арку, думая, что тот покинул двор. От гнева его уже просто трясет. Саймон Бегг говорит, что он был почти невменяем. Стейне, решив, что уже достаточно пошутил, тоже выбегает через арку и возвращает Эрни меч. То есть если рассмотреть поведение Эрни под таким ракурсом, то получится картина непрерывно возрастающего гнева, не так ли? Сначала собака, потом пораненная рука, потом гусь, крушение надежд, нападки Лицедея, украденный меч. По нарастающей.

— И что же в завершение? — задумчиво проговорил Фокс.

— А в завершение он сделал из пьесы реальность. Точнее, из ее кульминации.

— Ого-го! — воскликнул Бэйли.

— То есть отрубил голову своему отцу.

— Эрни?

— Эрни.

— Господи Иисусе, так, значит, это все-таки Эрни?

— Нет.

— Но послушайте, мистер Аллейн…

— Нет, это не он, потому что когда он отрубил старику голову, тот был уже мертв.

Фокс по своей привычке удовлетворенно взглянул на подчиненных. Он словно хотел обратить их внимание на непревзойденное мастерство старшего инспектора.

— Слишком мало крови, — пояснил он. — На их одежде.

— А если это было сделано с какого-то расстояния? — предположил Бэйли.

— Маловероятно.

— А еще какие причины, сэр? Кроме того, что никто не был забрызган кровью? — спросил Томпсон.

— Если бы это случилось в том месте, где его нашли, то на земле было бы гораздо больше крови.

Бэйли вдруг воскликнул:

— Ага!

Фокс посмотрел на него исподлобья.

— Что такое, Бэйли? — удивился Аллейн.

— Послушайте, сэр, вы хотите сказать, что убийства не было вообще? Что старик умер сам от сердечного приступа или от чего-нибудь еще, а Эрни только собирался его убить? Уже после? Или что?

— Это первое, что приходит в голову. И эта версия с успехом может служить прикрытием для истинного положения вещей.

— Думаете все-таки, его убили?

— Да.

— Прошу прощения, — вежливо вмешался Томпсон, — но можете ли вы сказать, каким образом?

— У меня есть одна идея, но это пока только догадка. Вскрытие должно подтвердить.

— То есть его убили, он успел застыть, и только после этого ему отрубили голову, — сказал Бэйли и добавил совсем для него не характерное: — Подумать только…

— Вряд ли он пал от меча Разгоншика, — вздохнул Томпсон. — Здесь кроется что-то другое.

— Меч Разгонщика здесь ни при чем, — подтвердил Аллейн. — Это была коса.

— О боже! И он был уже мертв?

— Мертв.

— Боже…

Камилла сидела у окна. Во двор гостиницы зашел Ральф и, задрав голову, встал под ее окном. Руки он держал в карманах, хотя на улице вовсю светило солнце. Кажется, Камилла читала.

Ральф слепил снежок и запустил им в окно. На стекле получилась разлапистая белая клякса. Взглянув вниз, девушка распахнула окно.

— Ромео, мой Ромео, — произнесла она. — Ну как ты мог, Ромео?..