Как будто опровергая ее мысли, шум прекратился, очевидно, в середине какой-то погони. Послышались шаркающие шаги, и недовольный голос спросил через дверь:
— Кто там?
Мередит прокричала в ответ свое имя и напомнила, что уже приходила с миссис Картер.
Дверь медленно открылась, и на пороге показалась в тапочках на меху и простом платье Джанин с приличным синяком под глазом.
Смущенная и опешившая Мередит стала неловко извиняться.
— Все нормально, успокоила ее Джанин. — Я думала, опять пришел кто-то из этих журналюг, потому и не торопилась открывать. Зайдете?
Внутреннее убранство дома представляло собой то особое зрелище современного варианта нищеты, которое Мередит всегда считала и угнетающим, и странным. Несколько предметов первой необходимости, явно дешевых, плохо сочетались с купленными еще предыдущими поколениями предметами роскоши. Это громоздкое величие выглядело здесь явно неуместно. Приоритеты поменялись.
Похоже, мебель Джанин купила у старьевщика. Центрального отопления в доме не было, только камин, который топили углем несмотря на то, что погода стояла довольно теплая. Кроме того, его использовали и для других нужд — перед решеткой на старой деревянной вешалке сохли после стирки джинсы мальчиков, испуская небольшие клубы пара. И уж совершенно выпадал из общей картины огромный телевизор и лежащий под ним на потертом ковре дорогой видеомагнитофон. Общее впечатление можно было определить так: чисто убранный беспорядок.
Джанин сидела, облокотившись на помятые бархатные темно-фиолетовые подушки, сваленные в кучу на покосившемся диване с коричневой ворсистой обивкой, местами протертой. Она удобно устроилась перед телевизором и камином. До прихода Мередит Джанин читала журнал о поп-музыке и культуре и ела чипсы с сыром и луком.
Нельзя было не заметить ее синяк, но правила хорошего тона не позволяли поинтересоваться его происхождением. Джанин сама начала разговор:
— Вижу, вы заметили мой фингал, — она подняла руку и осторожно коснулась лица в этом месте.
— Да, — согласилась Мередит.
— Он еще и увеличивается, — пожаловалась Джанин. Она подошла к зеркалу, повешенному вопреки всем правилам безопасности над камином, и стала внимательно изучать свой глаз. Вешалка покачнулась, рискуя свалиться в огонь со всем своим грузом. Мередит протянула руку, чтобы удержать ее.
— И желтеет, — продолжала Джанин. Она стряхнула крошки от чипсов и уселась среди своих королевских подушек. — Я подралась. Совершенно неожиданно объявился мой предпоследний парень. Я послала его на… — Джанин осеклась и из уважения к своей гостье закончила фразу иначе: — Я велела ему выметаться. Все равно он пришел только затем, чтобы одолжить немного денег, или попытаться стянуть что-нибудь, а затем продать.
Вероятно, видеомагнитофон. Джанин яростно защищала свою собственность и преуспела в этом, однако без физического ущерба не обошлось.
— Он больше вам ничего не повредил, Джанин? — участливо спросила Мередит.
— Нет, как я уже сказала, мы немного подрались, но я вышвырнула его вон. Какое-то время он не появится, — в ее голосе прозвучала уверенность.
Взгляд Мередит упал на детские джинсы. В памяти всплыли слова Поля о том, что отпрысков Эрни можно найти по всей деревне. Внезапно ей пришла в голову тревожная мысль: а что, если Брюс и Рики тоже его дети?
— Этот ваш, э-э… бывший парень, он отец детей?
Джанин кивнула:
— Но он не навещает их и не приносит денег на их воспитание.
— Он не местный, не из Парсло-Сент-Джон?
— Нет, и я тоже. Я приехала из местечка Лонг Викхэм, что в пятнадцати километрах отсюда.
В этих местах пятнадцать километров было достаточным расстоянием для того, чтобы вас считали неместной.
— Вам больше нравится Парсло-Сент-Джон?
— Не сказала бы: здесь точно так же ничего не происходит, но зато есть хоть парочка магазинов и школа. В Лонг Викхэме не было даже магазина и школа была гораздо меньше, так что мне с детьми лучше здесь. Хотите чашечку чаю?
Она уже была на кухне, и было слышно, как наполняется чайник. Вернувшись, Джанин оперлась о дверной косяк:
— Через секунду будет, только закипит. А зачем вы пришли?
На самом деле Мередит пришла, чтобы поговорить об Оливии, проверить то, что говорил Поль о письме и узнать, что известно Джанин, но к этой теме надо подходить издалека.
— Мы с другом освобождаем дом в конце недели, в воскресенье после полудня. У миссис Картер есть ключ, и я хотела узнать, не найдется ли у вас времени зайти как-нибудь на следующей неделе и все тщательно убрать, так, чтобы к приезду владельцев дом был в идеальном порядке. Перед отъездом я сама все уберу, так что много работы не будет, а заплачу я прямо сейчас.
— Договорились, — ответила Джанин, и наморщила лоб, подсчитывая. — Думаю, за пару часов я управлюсь, протру все, плюс еще окна. Скажем, десятка?
— Я заплачу пятнадцать, — сказала Мередит, открывая кошелек. — Просто на случай, если это по какой-то причине отнимет у вас больше времени.
А еще потому, что десяти фунтов за два часа нудной работы с протиранием мебели и мытьем окон, по ее мнению, недостаточно. Мередит не очень-то любила домашнюю работу, и оплата включала и ее признательность за избавление от этой рутины.
Вряд ли Оливия испытывала признательность. Грачиное гнездо с его огромными комнатами, высокими потолками, изобилием резных деревянных балюстрад и лепных украшений содержалось в идеальной чистоте усилиями одной только Джанин, хоть это и не входило в ее обязанности. Однако укоренившийся в сознании пустой снобизм привел к тому, что Оливия, во всем остальном довольно милая женщина, завещала своей домработнице смехотворную сумму, в то время как маленькой избалованной девочке, единственному ребенку состоятельной семьи, она оставила две тысячи фунтов. Каждый раз, когда Мередит думала об этом, не самые лучшие по отношению к усопшей чувства зарождались в ее душе.
Она снова бросила взгляд на видеомагнитофон, и ей стало интересно, имеет ли Джанин какой-нибудь другой, менее афишируемый, чем уборка помещений, доход? Если это и так, то что же в этом удивительного? У нее на руках два мальчика и никакой финансовой поддержки от их отца. Безусловно, каждая копейка, которую удается заполучить, оказывается очень кстати.
«И предположим, — тихо нашептывал голос в голове Мередит, — просто предположим, что Джанин остро нуждалась в деньгах и думала, что Оливия оставит ей гораздо больше, чем жалкие пару сотен…»
Джанин взяла из рук Мередит десяти- и пятифунтовую банкноты и спрятала их в карман платья.
— Не беспокойтесь, я все сделаю, но вы же пока здесь, вы ведь останетесь до конца недели? Понимаете, у меня сейчас нет заказов…
— Понимаю, — пробормотала Мередит.
Джанин скрылась в кухне и вскоре вернулась с двумя кружками чая, одну из которых торжественно вручила гостье.
— Собираетесь покупать старый дом?
— Старый дом? А, Грачиное гнездо, — Мередит надеялась, что ее ответ не прозвучит как оправдание. — Вряд ли. Милый дом, но слишком уж большой, да еще этот сад.
Джанин взбила фиолетовые подушки и снова села на диван.
— Эти подушки появились у меня, когда все ценное из Грачиного гнезда пустили с молотка. Каждую вещь пронумеровали и оценили, но прежде, чем пришел оценщик, я забрала подушки, потому что кто бы их купил?
Пытаясь оправдаться, она добавила:
— Я спросила разрешения у адвоката, когда узнавала, что делать с этими тапочками, — Джанин выставила вперед ногу. — Мистер Беренс, адвокат, сказал, что я могу оставить тапочки себе, и он не видел препятствий для того, чтобы я взяла пару подушек, если они мне пригодятся. Как раз немного преобразили мой старенький диван.
«Интересно, а что еще ты взяла, — подумала Мередит, — с ведома и разрешения мистера Беренса и без него? Да какая разница? Все равно собирались все продать. Вероятно, Джанин чувствовала, что она имеет право взять хоть что-то после того, как она столько лет присматривала за домом. Родственников у Оливии не было. Правда, та получила как-то письмо». Эта цепочка рассуждений плавно подводила Мередит к главной цели ее визита.
— Очень грустно, когда кто-нибудь вот так умирает, а потом все из дома выносится, и всем распоряжаются чужие люди. Удивительно, что у нее совсем никого не осталось.
— У нее был муж, но он умер во время войны.
— О, это она вам рассказала?
— Не сразу, — ответила Джанин, — к тому времени я уже работала у нее довольно долго. Она не из тех людей, которые рассказывают о себе. Это случилось, когда пришло письмо от какого-то Смитона, должно быть, члена семьи ее мужа. Тогда она и сказала мне, что он умер во время войны, и с тех пор она не поддерживает с его родней никаких отношений.
