Почти неистово Морс пытался отвлечься от всего этого. Он пытался вызвать в воображении мечты о честных женщинах; и если это невозможно, то пробовал проецировать на свой ум сырой, без цензуры фильм эротического плана; он пытался изо всех сил... И все-таки, опустив его на землю, реальное дело Тэйлор, переполнявшее его мозг, прекратило эти полеты наполовину запретных фантазий, и вытряхнуло его обратно к неизбежному настроению уныния, всеохватного уныния. Факты, факты, факты! Факты, которые он в очередной раз рассматривал один за другим, шли и шли чередой в его голове. Если бы он придерживался только фактов! Айнли был мертв – это был факт. Кто-то написал письмо на следующий день после того, как он умер – это был факт. Вэлери была жива в те дни, сразу после ее исчезновения – это был факт. Бэйнс был мертв – это был факт. Миссис Эйкам была миссис Эйкам – это был факт. Но куда ему двигаться с этим? Он начал понимать, как мало было фактов; как очень, очень мало. Множество вероятных фактов; справедливости ради, помогавших ему вероятных фактов; но мало таких, которые можно оценивать как неопровержимые факты. И в который раз факты, маршируя как солдаты, шли по плацу... Он резко покачал головой и почувствовал, что должно быть сходит с ума.
Он видел, что Льюису трудно было сосредоточиться на дороге. Льюис! Ха! Это ведь Льюис задал ему один вопрос, единственный вопрос, который поставил его в тупик: почему Бэйнс написал письмо? Зачем? Он никак не мог удовлетворительно ответить на этот вопрос, и теперь он снова волновал его мозг. Зачем? Зачем? Зачем?
Это было, когда они неслись мимо Веллингтона, молнией вспыхнул возможный ответ на назойливый вопрос Морса; ответ удивительной и опустошительной простоты. И он заботливо спрятал свое новое открытие, как испуганная мать укрывает своего единственного ребенка на фоне гибели пострадавшего от землетрясения города. Веселая карусель начала останавливаться... пабы были давно закрыты, и жареный картофель давно остыл... его разум возвращался опять в нормальное русло... Так то лучше! Мысленно он начал раздевать мисс Ивонну Бейкер.
Льюис всю дорогу, в сущности, оставался наедине с собой. Было почти 1.00 ночи, но двое мужчин не обменялись ни единым словом. Как ни странно, молчание постепенно усилилось, и разговор сейчас показался бы кощунственным, как нарушение тишины перед кенотафием[34]. Когда они выехали на последний отрезок пути, мысли Льюиса вернулись назад к странно нереальным событиям последних нескольких часов, и снова он вспомнил первые дни расследования дела Вэлери Тэйлор. Она просто сбежала, конечно, – сказал он так в самом начале: надоело всё дома и в школе, она жаждала ярких огней, волнения и гламура большого города. Избавилась от нежелательного ребенка, и закончила в стриптиз-клубе или на панели. Весьма довольна; даже счастлива, возможно. Последнее, что она хотела, – это вернуться домой к своей капризной матери и флегматичному отчиму. Мы все испытывали подобные чувства, время от времени. Мы все хотели бы начать новую жизнь с нуля. Как бы родиться заново... Он вспомнил, как сбегал из дома, когда был в ее возрасте. «Сконцентрируйся, Льюис! До Оксфорда 30 миль». Он посмотрел на инспектора и спокойно улыбнулся. Его старик крепко спал.
Они были в десяти милях от Оксфорда, когда Льюис смутно осознал, что Морс бормочет какие-то слова, запутанные и неясные; просто слова – без согласованного значения. Тем не менее, постепенно слова приобрели явную последовательность, так что Льюис почти разобрал: «Гребаная фотография – не узнал ее – да! – Сволочное дело – да!»
– Мы приехали, сэр.
Это был первый раз, когда он заговорил за последние пять часов, и голос его прозвучал неестественно громко.
Морс окончательно проснулся, заморгал и пожал плечами.
– Должно быть, я задремал, Льюис. Не нравится мне это.
– Не хотите заскочить к нам домой на чашечку кофе и перекусить?
– Нет. Но все равно спасибо.
Он выбрался из машины, как хронический артритик, могуче зевнул, и размял руки.
– Мы завтра будем отдыхать, Льюис. Согласны? Я считаю, что мы это заслужили.
Льюис сказал, что он согласен. Он припарковал полицейский автомобиль, отказался от предложения подвезти и помахал утомленно на прощание.
Mорс вошел в Управление полиции, прошел по тускло освещенному коридору в кабинет, и сразу кинувшись к своей картотеке, начал рыться в ранних документах дела Вэлери Тэйлор. Он нашел его почти сразу и посмотрел на столь знакомое письмо еще раз, его ум легко вернулся на привычную колею. Так и должно быть. Так должно быть!
Он спросил себя, простит ли его когда-нибудь Льюис.
«...как правило, не ценится. Мы все считаем нормальным, что сексуальный инстинкт настолько очевиден, так примитивно преобладающ, что он должен...». Морс, окончательно проснулся и, удивленно осмотревшись, переключился на Радио-3; а оттуда на Радио-Оксфорд. Но ни одна из станций не пожелала сообщить ему о времени суток, и он снова вернулся к Радио-4: «...и прежде всего, конечно, Фрейд. Предположим, например, что вас высадили на необитаемом острове, где вы провели три дня без еды, и теперь спросите себя, какой из телесных инстинктов больше всего жаждет своего мгновенного удовлетворения». С внезапным интересом Морс прислушался: голос был чванлив, и слегка женоподобен. «Давайте представим себе, что перед вами появляется красивая блондинка с тарелкой сочного стейка с жареным картофелем». Наклонившись, чтобы увеличить громкость, Морс неосторожно ткнул ручку настройки, и к тому времени, когда он вернул станцию обратно, было понятно, что красивая блондинка проиграла по всем статьям... «...как вы уплетаете стейк, и...» И Морс выключил.
«Заткнитесь вы, кретины!» – сказал он вслух, встал с постели, оделся, спустился вниз и набрал говорящие часы. «Одиннадцать часов – двадцать восемь минут – сорок секунд». Голос у нее был красивый, и Морс предположил, что она была блондинкой. Прошло более двадцати четырех часов с тех пор, как он ел, но на данный момент стейки с картофелем занимали скудную треть по индексу его инстинктов.
Не утруждая себя бритьем, он пошел в паб «Флетчер Армс», где с подозрением обследовал кучу свеженарезанных бутербродов с ветчиной под пластиковой крышкой и заказал стакан горького пива. К 12.45 дня он употребил четыре пинты, и почувствовал, как приятное утомление пронизывают его конечности. Он медленно пришел домой и упал полностью одетым в свою постель. Это была жизнь!
Он чувствовал себя паршиво, когда снова проснулся в 5.20 дня, и спросил себя, был ли он старым парнем или молодым стариком.
В 6.00 вечера он сидел в своем кабинете, вычищая мусор из стола. Были несколько сообщений, лежавших там, и один за другим он низверг их в лоток, в котором никогда не было порядка, и никогда не будет порядка. Было одно новое сообщение: «Позвоните 01 787 24392». Морс перелистал телефонный справочник и обнаружил, что 787 был кодом района Сток Ньюингтон в Лондоне. Он позвонил по этому номеру.
– Хэлло? – Голос был тяжелым, сексуальным.
– Ах. Это Морс. Я получил Ваше сообщение. Э-э, чем могу помочь?
– О, инспектор, – замурлыкал голос. – Это я вчера пыталась дозвониться, но это не имеет значения. Я так рада, что вы позвонили. – Слова были медленными и звучали ровно. – Я просто подумала, что вы захотите снова меня увидеть – вы знаете, чтобы сделать заявление или что-то еще? Я подумала, может вы зайдете снова... это возможно?
– Это очень мило с вашей стороны, мисс – э-э... Ивонна. И я думаю, что главный инспектор Роджерс будет весьма рад увидеть вас. Нам понадобится заявление, – вы совершенно правы.
– Он такой же милашка как вы, инспектор?
– Даже близко не стоит, – сказал Морс.
– Как скажете. Но было бы приятно снова вас увидеть.
– Было бы, конечно, – сказал Морс с некоторым сомнением в голосе.
– Ну, я тогда не прощаюсь. Вы не возражаете, что я позвонила, правда?
– Нет, э-э... нет, конечно. Это было прекрасно – снова услышать ваш голос.
– Ну, не забывайте, что если вам захочется взбодриться, вам нужно только позвонить, чтобы увидеть меня.
– Да, я не забуду, – солгал Морс.
– Я действительно хотела бы увидеть вас снова.
– Я тоже.
– У вас есть мой адрес, не так ли?
– Да, я его помню
– И вы запишите мой номер телефона?
– Э-э... да. Да, я запишу его.
– До свидания, до тех пор, пока мы не увидим друг друга снова.
По тону ее голоса Морс догадался, что она должна лежать, ее руки чувственно скользят вдоль красивых ножек; и все, что ему нужно было сделать, это сказать, – да, он приедет! Лондон был не очень далеко, и ночь еще только начиналась. Он представил себе ее такой, какой она была в ту ночь, когда он встретил ее: верхняя пуговица на пижаме уже расстегнута; и мысленно его пальцы нежно расстегнули остальные, одну за другой, и развели полы пижамы в стороны.
