Юэн придвинул лист к себе, чтобы как следует разглядеть.
— Это дата: третье января. Такое впечатление, что вписана позже. Правда ведь, чернила другие? — Юэн разогнул спину, потянулся. — И все-таки чего-то не хватает. Не вижу здесь ни единой зацепки.
— Может, ничего и нет. — Грубовато, конечно, но других слов у Фрэн не нашлось. — Может, Магнус Тейт и есть убийца. А фильма и сценария нет дома только потому, что к концу семестра она закончила работу и сдала преподавателю. Ведь у него никто не интересовался? Тогда вам не пришлось бы затевать поиски.
— Нет, — возразил Юэн, — я не согласен. Если бы фильм был полностью готов к середине декабря, откуда январская дата? Зачем отсылка к Апхеллио, которую мы нашли в блокноте? Ведь фестиваль раньше середины января не устраивают. — Юэн взял магазинный чек с пометкой на обороте. — И с чего такой интерес к Катрионе Брюс?
— Ну, это не нам решать. — Фрэн представила, что если так будет продолжаться и дальше, если Юэн просидит еще одну ночь, вчитываясь между строк, которые на деле ничего не значат, то попросту свихнется. — Покажите свои находки Джимми Пересу. Ломать голову над такими вот загадками — работа полиции.
И снова Юэн отреагировал неожиданным образом. Он вскочил так резко, что опрокинул стул.
— Нет, это касается лишь меня. И к полиции никакого отношения не имеет.
Заметив, что Фрэн опешила, поднял стул и сел. Фрэн снова увидела перед собой вежливого, выдержанного преподавателя.
— Простите меня. Пожалуй, вы правы. Но прежде, чем отдать полиции, сделаю себе копии. И, знаете… Для меня эти записи — нечто очень личное. Одна только мысль о том, что они попадут в руки к посторонним людям, причиняет мне невыносимую боль. А я и без того уже настрадался.
Магнус сидел в камере предварительного заключения. Еще одно слушание в суде — и его переправят из полицейского участка в тюрьму за пределами островов. Правда, он плохо разбирался в происходящем. Понял только, что здесь долго не задержится. И всякий раз, заслышав твердую поступь офицера, глухие удары ботинок по кафельному полу, звяканье связки ключей у того на поясе, Магнус думал, что все, это за ним. Иногда будущее виделось ему огромной черной волной, в которой он тонет. На деле же выходило еще хуже. Что такое волна, он понимал. И что, не умея плавать, утонет, тоже понимал. Действительность же пугала неизвестностью, пустотой. Он до того страшился отъезда, что, когда отпирали дверь, чтобы внести еду или пригласить адвоката, его начинала бить мелкая дрожь. Никто не мог добиться от него и двух связных слов, так что с ним и вовсе перестали разговаривать.
Шел дождь. Магнус слышал его через окошко, но оно было слишком высоко, чтобы что-то увидеть. Он же вспоминал лето, как косил сено, срезая траву по старинке — серпом, потому что участок был мал и просить о помощи соседа с уборочной машиной не имело смысла. Вот он останавливается перевести дух, вытирает рукавом пот с лица. Ветер с запада вздымает высокие волны — они виднеются за Вран-горкой, но ему, разгоряченному работой, жарко. Отдыхая, он замечает маленького ребенка, девочку — она вприпрыжку взбирается на холм. Девочка несет букет цветов, завязанный лентой, — лента развевается по ветру. Магнус аккуратно прислоняет серп к стене. Он трудился, не разгибая спины, с самого утра — думал управиться с полем в один присест. Но теперь решает передохнуть — выпить чаю с лепешками, которые мать пожарила накануне.
В коридоре раздались громкие голоса. Забывшийся воспоминаниями Магнус не сразу разобрал, кто это. Оказалось, двое констеблей о чем-то перекрикиваются друг с дружкой. Магнус затаил дыхание, от страха закружилась голова, но, прислушавшись, он понял — констебли просто шутят. Донесся взрыв смеха, потом шаги — они удалялись в дежурную комнату. Только тогда он облегченно выдохнул.
Магнус вспомнил, как говорил о Катрионе с Кэтрин, когда девушка была у него в последний раз. В тот день он еще ездил в Леруик за покупками, а на обратном пути в автобусе встретил Кэтрин. Вообще-то Магнус и не думал говорить о девочке, просто пригласил Кэтрин на чай. Она сама захотела. Сказала, что для выпивки рановато будет, а вот чашечку чаю — с удовольствием.
Она снимала его. Сначала возле дома — он стоял и смотрел с холма вниз, на здание начальной школы. Потом — в доме. Ходила с камерой по комнате, задержалась перед вороном, поднеся камеру прямо к прутьям клетки. С тех пор как Магнуса арестовали, он то и дело вспоминал о вороне, думал, что, может, было бы вернее убить его сразу, как только стало ясно, что птица увечная. Лучше, чем держать взаперти.
Кэтрин показала Магнусу сделанные снимки — он видел их на маленьком экране. «Смотрите, Магнус, вы в телевизоре». Но в последнее время у Магнуса со зрением было плоховато, и он не разглядел, что там. Фигурки на экране двигались. Неужели фотоаппаратом так снимешь? Но Магнус все равно сделал вид, что разглядел — не хотелось расстраивать девушку.
Он тогда подумал, что вот сейчас она и уйдет. Но Кэтрин села в материно кресло, откинувшись на спинку, как будто устала. Пальто сняла и положила прямо на пол, рядом с креслом. На ней были брюки черного цвета, очень широкие внизу. Мать брюки в жизни не носила, но в сумерках жарко натопленной комнаты Магнусу показалось, что перед ним мать и есть.
Так почему он заговорил о Катрионе? Потому что девочка не шла у него из головы с того самого времени, как в Новый год наведались Салли и Кэтрин. Они были старше Катрионы, почти молодые женщины — с блеском на губах и черной подводкой вокруг глаз, — но в их обществе он испытал давно забытые чувства. Девушки то и дело хихикали, тараторили без умолку, поправляли волосы. Изящные ножки и тонкие запястья Кэтрин, мягкие, полные руки Салли, позвякивавшие браслеты, нитки бус. Теперь же Кэтрин сидела в кресле его матери, скрестив ноги и вытянув их к огню. Она не смеялась; спрашивала, но мягко, не давя. И внимательно слушала. Он позабыл материны слова «Ничего им не говори!» и рассказал Кэтрин о том, что произошло в тот день, когда Катриона прибежала в гости.
Потом-то он, конечно, пожалел, что разоткровенничался. Потом-то он понял, что напортачил.
Они сидели у Переса дома. Тейлор все еще торчал на Шетландах. Перес не представлял, каким образом тот уломал начальство. На звонки Тейлор либо не отвечал, либо уклончиво говорил что-то насчет нескольких дней отпуска — мол, спину снова прихватило. Когда же спрашивали о подробностях дела, предпочитал туманное: «Да так, подчищаем хвосты». То же самое говорил и Перес, если сослуживцы интересовались, почему он никак не остановится. Ведь в деле об убийстве Кэтрин Росс все уже ясно, разве нет? Старика арестовали, не сегодня-завтра отправят в главное управление, а тогда до самого суда обо всем можно забыть.
Так-то так, да только он забыть не мог. Как и Тейлор. Вот они и сидели у Переса дома, а не в полицейском участке, где Тейлора могли застукать, а здесь он попросту не брал трубку. Былое недовольство Переса чужаком, который явился и забрал дело в свои руки, улетучилось. Ему уже неважно было, кто старше по званию, — они действовали сообща.
Погода за окном снова поменялась: дождь прекратился, ветер стих, несмело выглянуло солнце. На двадцать пятое января обещали высокое атмосферное давление и заморозки. Для празднования Апхеллио самое оно — костры будут видны далеко. Среди жителей Леруика только и разговоров было, что о ладье, шествии викингов, о том, кто его возглавит. В городок уже начали стекаться туристы.
Перес и Тейлор сидели в обитой деревянными панелями комнате; плескавшаяся за окошком вода отражала бледный свет зимнего солнца. Перес принес из кухни полный кофейник, чтобы надолго хватило, но кофе осталось буквально на донышке, да к тому же он остыл. Поднос с кофейником и двумя кружками стоял на полу, а на низеньком журнальном столике поместились только блокнот и большой лист бумаги — раскадровка фильма Кэтрин. А еще — мятый чек из супермаркета.
Юэн Росс принес все это в полицейский участок прошлым вечером. Он отправился туда прямо из библиотеки, где снимал себе копии. «Я лучше разбираю ее почерк. Вдруг что-нибудь да пойму». Лист бумаги и блокнот лежали в прозрачной папке-конверте формата А4 — Юэн держал ее осторожно, на вытянутых руках, как будто это была бомба. Придя в участок, он настоял на том, чтобы вручить материалы инспектору лично.
Когда Тейлор взял чек, Пересу невольно захотелось выхватить клочок у него из рук — они выглядели такими большими и неуклюжими, что, казалось, повредят тонкую бумагу, а чернила на обороте и без того начали выцветать. Тейлор изучил надпись: «Катриона Брюс. Страсть или ненависть?» Потом перевернул, разглядывая лицевую сторону.
— Дата — январь, четвертое число, время — десять пятьдесят семь, — поспешил сказать Перес, с трудом сдерживаясь. Он надеялся, что Тейлор, узнав все, что нужно, оставит клочок бумаги в покое. — Покупки: овсяное печенье, молоко, чай, крекеры, дешевые свиные сосиски, пирог с мясной начинкой — одна порция, две банки консервированного горошка, две банки консервированной фасоли, нарезанный батон белого, имбирный пирог, бутылка виски. Я был у Магнуса дома…
