Увидев „цветочек аленький“, Иванушка несказанно обрадовался, вся кручина его вмиг улетучилась. И Василиса к Аллочке заметно потянулась, в семье воцарились мир и благодать.
Но это вначале все было хорошо. Постоянный прием гостей из-за праздников, которые устраивала Алла, начинал надоедать. Она часто не приходила ночевать, иногда прихватывала с собой и Василису, а той праздная жизнь по душе пришлась. И Иван с Аллой ссорились. Богатство постепенно таяло, приближаясь к катастрофической черте. Так прожили целый год. „Цветочек аленький“ превратился для Полетаева в „цветочек ненавистный“.
Не выдержал Кузьма Данилович. В третий раз отправился на берег Урал-реки и кличет золотую рыбку. Приплыла к нему золотая рыбка и спрашивает:
— Чего тебе надобно, старче?
— Как живешь-поживаешь, как жизнь справляешь? — полюбопытствовал Полетаев.
— Да не очень, здоровье слабое. Все заветы исполнила, только твое последнее желание и осталось. Вот выполню его и уплыву в море Каспийское век коротать, там сложнее в сеть залететь, — отвечает ему рыбка.
Кузьма Данилович ей и говорит:
— Уж думал, что больше не свидимся, да нужда пригнала. Горько тебе, но мне горше. Извел меня „цветочек аленький“, богатства лишил, ласки дочери, да и Иванушка сам не свой стал.
— Не кручинься, ступай домой, помогу тебе в последний раз, — сказала ему золотая рыбка и скрылась в пучине вод.
Через неделю Алла — губы алые, по прозвищу „цветочек аленький“, ушла. А вместе с ней исчезла и Василисушка. Богатство улетучилось, как дым. Еще через неделю сына забрали в армию. Навсегда уплыла золотая рыбка. И остался Кузьма Данилович Полетаев ни с чем у разбитого корыта…»
— Тут и сказке конец, кто слушал, тот молодец. Я там был, мед пил, по усам текло, а в рот не попало, — закончил Груздев.
Несмотря на то, что конец у сказки оказался грустным, Василий буквально сотрясался от хохота.
— Я и не подозревал, что в тебе кроется талант сказочника, — сказал он, вдоволь насмеявшись.
— Понравилось?
— Еще бы! Сатирическая и довольно-таки поучительная сказочка получилась.
— Ладно. Детям, между прочим, после сказки положено спать. — И отец перевернулся на другой бок. Василий закинул на него руку и уткнулся лицом в спину Николая. И ему так стало хорошо, спокойно и надежно за широкой спиной отца…
А страна стояла на пороге великих перемен. Менялось все: возвращались старые названия улиц и городов, устанавливались новые взгляды и отношения между людьми, рушились традиции и устои — перестройка набирала обороты, народ шел навстречу неизведанному и неизбежному. Сложно этот период назвать хорошим или плохим для страны, которой в обозримом будущем не станет, но базовым — несомненно, перед дальнейшими более крупными потрясениями.
Груздевы вернулись в Оренбург. Василий пошел в ту же школу, в которой закончил когда-то первый учебный год. Николай даже умудрился восстановиться на прежнем месте работы. Но бизнес и предпринимательство получили официальный статус, и не имело смысла заниматься подпольным производством. Он просчитывал дальнейшие перспективы…
Миронова Елена Ивановна спустя два года после смерти матери все-таки вышла замуж по расчету, за директора крупного завода — Станислава Витальевича Самойлова. Тот из-за трагической случайности овдовел и остался с дочкой. Тут и подвернулась Миронова. Умудренная опытом, она утешила мужчину и заняла место его жены. То обстоятельство, что супруг оказался значительно старше, ее совершенно не волновало. Главное — достаток и огромная, в ее понимании, квартира в центре областного города. Девочке лишь недавно исполнилось пять лет — поздний ребенок в семье.
Брак для Лены сложился удачно, муж баловал молодую жену не меньше, чем родную дочку. Лена была его поздней любовью, и он не жалел для нее ничего: ни денег, ни времени. Лена же не любила ни мужа, ни его дочь, но ловко изображала любящую мать и жену.
Муж Лены, Самойлов, всю жизнь занимающий ключевые руководящие посты на производстве, остался не у дел, так как завод обанкротился, а директора назначили нового. Именно в этот момент и объявился Миронов — родной отец Лены. Границы государства теперь открылись, и поток иностранцев разного ранга хлынул в страну. Миронов вложил часть своего капитала и открыл совместное русско-американское предприятие. Директором его в Оренбурге стал Станислав Витальевич. Лена теперь могла оценить возможности и перспективы, которые открывались перед ней благодаря отцу.
…У Колесникова Виктора и Щукиной Наташи родилась семимесячная дочка, но времена настали тяжелые, и два человека с высшим образованием не могли найти себе применения, семья бедствовала. Отношения их с каждым днем все более осложнялись. Но, как ни странно, они не думали о разводе: Наташа где-то в глубине души еще оставалась неравнодушной к мужу, а тот просто-напросто ни над чем не задумывался. Да общая дочь, по крайней мере, так считал мужчина, играла немаловажную роль.
Вот примерно с такой расстановкой сил, социальным положением и положением в обществе наши герои вплотную подошли к демократическим преобразованиям, когда великая и могучая когда-то страна СССР распадалась на множество составляющих. И единственное, что на данном этапе объединяло их в будущем, это то, что все они останутся в России.
Долго присматривался Николай Сергеевич Груздев к новым веяниям, но в конце концов понял: хочешь чего-то достичь — испытай себя на деле. Надобность в подпольном производстве уже давно отпала, многие из старых знакомых богатели на глазах, а некоторые уже стали официальными миллионерами.
Василий второй год служил в рядах когда-то доблестных Вооруженных сил, а ныне армия, как, впрочем, и все остальное, трещала по швам.
«Сколочу мало-мальский капитал к возвращению сына, — думал Николай Сергеевич. — А там, глядишь, и достигнем каких-нибудь высот вместе».
И он открыл свое акционерное общество закрытого типа, а чем заняться конкретно, долго еще не мог решить. Даже на мелкое производство или коммерцию средств не было, банковские кредиты росли, как на дрожжах. Успех приносили только быстрые, крупные и разовые сделки, но риск был настолько велик, что легко можно было потерять недавно приватизированную квартиру — единственное, что он мог отдать под залог кредита.
Но бизнесу в стране только начинали учиться на любом уровне, поэтому процветала посредническая деятельность, чем Груздев и занялся. Главной задачей для него было обрасти как можно большей информацией. Буквально через месяц он практически изучил коммерческий рынок города: знал, кто и что продает и кто и что готов приобрести. Сводил клиентов и получал свой посреднический процент, часть официально — безналичкой на счет в банке, часть неофициально — наличными без налогов и в карман.
Его акционерное общество называли информационным центром. Со временем он начал вкладывать свободные деньги в ходовой товар, который не спеша реализовывал с двойной накруткой через розницу. Чтобы пуститься в более крупное плавание, он дожидался сына.
Первомайские праздники прошли незаметно, люди уже отвыкли от демонстраций на главной площади города, где теперь собиралась небольшая кучка коммунистов. Но почему-то Оренбург упорно называли красной зоной, вероятно, за счет районов, где в еще более захудалых деревнях, чем раньше, обнищавшие до крайности в большинстве своем жители голосовали за коммунистов. Не то чтобы они признавали старый строй, просто это был жест протеста против неопределенности и неустроенности.
Николай Сергеевич тоже не чувствовал праздничного подъема, но день в календаре по-прежнему оставался красным. И он лежал в свой законный выходной на диване и переключал каналы пультом на новеньком японском телевизоре «Сони». Программ стало значительно больше, но в основном развлекательных и политических, похожих друг на друга, как две капли воды. Груздев все-таки выбрал одну из передач, но смотрел бегло, думая о своем. Он отчетливо услышал щелчок у входной двери. Так как второй ключ от квартиры имел только один человек, то вовсе несложно было догадаться, кто открывает дверь снаружи.
«Неужели?» — промелькнула догадка и нарушилось равномерное дыхание.
— Есть в доме кто-нибудь живой? — Безусловно, это был голос Василия.
Отец безошибочно выделил бы его и узнал в толпе. Он вскочил и спрятался за дверью. В лихо заломленном на затылок берете десантника в комнату сначала заглянул, а затем и протиснулся всем своим богатырским телом армеец, уволенный в запас.
— Растяпа, даже телевизор не выключил, — пробасил он негромко.
Николай Сергеевич толкнул его дверью и, смеясь, ответил:
