Дороти Сэйерс - Где будет труп

— Очень тесен. Надеюсь, вы приятно проводите отпуск.

— Да, спасибо, очень приятно — машина наконец-то образумилась. Я невероятно благодарен вам за проявленное сострадание.

— Не за что. Мне было приятно.

Миссис Мокэмб вежливо поклонилась и удалилась вместе со своим спутником.

Уимзи ухмыльнулся:

— Итак, это была ваша прекрасная леди. Так, так. Да вы шалун, Уэлдон. Старые, молодые — все они падают к вашим ногам, в очках вы или без очков.

— Бросьте! — не без удовольствия отозвался Генри. — Повезло, что она тут появилась, правда?

— Удивительно повезло, — согласился Уимзи.

— А вот мужлан рядом с ней мне не понравился. Небось какой-нибудь местный дуболом.

Уимзи снова ухмыльнулся. Бывают ли на свете такие тупицы, каким хочет показаться Генри?

— Надо было попытаться выяснить, кто она такая, — сказал Генри, — но я подумал, это будет как-то нескромно. Полиция-то, надеюсь, сможет ее выследить? Для меня, знаете ли, это очень важно.

— Еще бы. Очень хороша собой и, судя по внешности, богата. Поздравляю вас, Уэлдон. Хотите, я ее для вас выслежу? Я прирожденный сводник и заправский «третий лишний».

— Не будьте ослом, Уимзи. Она мое алиби, болван вы этакий.

— Истинно так! Что ж, пока!

И Уимзи удалился, посмеиваясь про себя.

— Тут все в порядке, — сказал Глейшер, выслушав рассказ об очной ставке. — Леди мы запеленговали. Это дочь старой школьной подруги миссис Тревор, гостит у них каждое лето. Вот уже три недели живет в Хитбери. Муж кто-то там в Сити, приезжает иногда на уикенд, но этим летом его тут не было. Ланч и теннис у полковника Крэнтона — все правильно. Тут никаких фокусов. Уэлдон чист.

— Наконец-то он вздохнет спокойно. Очень нервничал насчет этого своего алиби. Скакал козлом при виде миссис Мокэмб.

— Правда? Видимо, от радости. Ну, удивляться тут нечему. Откуда ему знать, на какое время нужно алиби? Нам удалось не пропустить это в газеты, и он, наверное, до сих пор думает, что Алексис погиб за некоторое время до того, как мисс Вэйн нашла труп. Он, конечно, понимает, что у него был отличный мотив для убийства Алексиса и что обстоятельства его здесь пребывания чертовски подозрительны. Но как бы там ни было, придется нам от него отстать: если б он убил или помогал убийце, то не ошибся бы насчет времени. Он до смерти напуган, и его можно понять. Но то, что он не знает про время, снимает с него подозрения не хуже железного алиби на два часа дня.

— Гораздо лучше, дружище. Когда у кого-то обнаруживается железное алиби, тут-то я и начинаю его подозревать. Хотя алиби Уэлдона на два часа, похоже, столь же железное. Но вот если кто-то примется клясться с пеной у рта, что ровно в два часа видел Уэлдона за каким-нибудь невинным занятием, — значит, пора плести ему пеньковый галстук. Разве что, конечно…

— Что?

— Я хотел сказать — разве что Уэлдон сговорился с кем-нибудь убить Алексиса и само убийство совершил другой человек. Скажем, например, Уэлдон и Шик были в сговоре, Шик должен был совершить свое черное дело, например, в одиннадцать часов, а Уэлдон в это время обеспечивал себе алиби, и допустим, что-то пошло не так и убийство удалось совершить только в два, а Уэлдон, предположим, об этом не знает и придерживается первоначального расписания — как вам?

— Многовато допущений. У Шика — или кто он там — была масса времени связаться с Уэлдоном. Вряд ли он такой дурак, что не сообщил бы ему.

— Верно. Это объяснение не годится. Шик не подходит.

— Кроме того, у Шика у самого есть железное алиби на два часа.

— Я знаю. Поэтому и подозреваю его. Но я имел в виду, что Шик — человек свободный. Даже если он побоялся встретиться с Уэлдоном, он мог написать или позвонить по телефону, да и Уэлдон, в свою очередь, тоже. У вас не сидит в кутузке кто-нибудь подходящий? А может, внезапная смерть? Единственное, что приходит мне в голову, — это что сообщник был в таком месте, откуда ни с кем не свяжешься: либо в холодной, либо в деревянном футляре с латунными ручками.

— Или, может, в больнице?

— Или, как вы говорите, в больнице.

— Это мысль, — сказал Глейшер. — Мы займемся этим, милорд.

— Не повредит. Хотя я не очень-то в это верю. Похоже, я в последнее время, как говорится, потерял веру. Что ж, слава богу, пора ужинать, этого у нас никто не отнимет. Эге-гей, что за оживление?

Суперинтендант Глейшер выглянул в окно. С улицы доносился какой-то топот.

— Там что-то несут в мертвецкую. Интересно… Дверь распахнулась настежь, и ввалился мокрый и торжествующий инспектор Ампелти:

— Простите, сэр. Добрый вечер, милорд. Мы нашли тело!

Дознание по делу о смерти Поля Алексиса состоялось 26 июня. Инспектор Ампелти не скрывал облегчения и открыто торжествовал. Долгие годы (как ему казалось) он пытался расследовать нечто неосязаемое. Не будь сделанных Гарриет фотографий, он мог бы в минуту душевной слабости решить, что никакого трупа и не было. А теперь он определенно был — наяву и во плоти. Ну, относительно во плоти. Правда, труп не настолько помог расследованию, как надеялся инспектор. Не лежал на блюде, снабженный биркой «Самоубийца, не кантовать» или «Жертва убийства, последняя модель. Труп от Шика». Однако труп был, а это уже кое-что. Вслед за лордом Питером (который, похоже, специализировался на мнемонических стишках) Ампелти мог повторить:

Бурно обсуждался вопрос, следует ли выкладывать сразу все, что удалось выяснить, или лучше попридержать некоторые улики и подозрения, на время отложив дознание. В конце концов было решено, что все пойдет как пойдет. Может, что полезное и выйдет, заранее не угадаешь. В любом случае потенциальные подозреваемые к этому времени должны были хорошо понимать свое положение. Некоторые улики — например, подкову — полиция могла, конечно, до поры оставить про запас.

Первым давал показания инспектор Ампелти. Он вкратце объяснил, что тело погибшего плотно застряло в глубокой расщелине у дальнего конца рифа, называемого Жерновами, откуда его с большим трудом удалось извлечь с помощью водолазов и драги. В расщелине труп, по всей видимости, оказался из-за сильного волнения на море, наблюдавшегося на прошлой неделе. Обнаружилось, что труп, хотя и значительно раздулся под воздействием образовавшихся внутри газов, не смог всплыть из-за пояса, в который были зашиты 300 фунтов золотом (шум в зале).

Инспектор предъявил пояс и золото (каковые были осмотрены присяжными с любопытством и трепетом), а также найденный у покойного паспорт, в котором недавно была проставлена французская виза. В нагрудном кармане умершего были еще два предмета, представляющих интерес. Первый — фотография очень красивой девушки с русскими чертами лица и жемчужной диадемой на голове. На ней мелким почерком, на вид иностранным, было написано имя «Феодора». Никаких указаний на происхождение фото, как и следов рамки, не было. Снимок сохранился довольно хорошо, так как лежал в одном из отделений добротного кожаного бумажника, который до некоторой степени его защитил. В бумажнике также лежали несколько купюр, марки и обратная половина билета от Уилверкомба до полустанка «Дарли», датированного 18-м июня.

Вторая находка оказалась более загадочной. Это была четвертушка бумаги, исписанная, но так пострадавшая от крови и морской воды, что прочесть ничего не получалось. Листок лежал не в бумажнике, а позади него. То, что можно было разобрать, было написано заглавными печатными буквами фиолетовыми чернилами, которые, хоть и сильно расплылись, все же относительно хорошо перенесли недельное пребывание в воде. Несколько фраз удалось разобрать, однако яснее не стало. Один из абзацев, к примеру, начинался музыкально — SOLFA, — но быстро скатился до TGMZ DXL LKKZM VXI, а конец его скрывало грязно-красное пятно. Ниже шло AIL АХН NZMLF, NAGMJU KG КС и MULBY MS SZLKO, а заключительные слова (возможно, подпись) были такие: UFHA AKTS.

Коронер спросил, не может ли Ампелти пролить свет на этот документ. Тот ответил, что, возможно, это сумеют сделать два свидетеля, и уступил место миссис Лефранк.

Квартирная хозяйка была в страшном волнении, слезах и обильной пудре. Ее спросили, опознала ли она тело. Она ответила, что смогла опознать его по одежде, волосам, бороде и по кольцу, которое покойный всегда носил на левой руке.