Григорий покачал головой.
— Я ушел еще в сумерках, — произнес он. — Говорю же вам, что в доме бывает кто-то еще. Наверное, он все это и учинил. Я никогда не вредил вам… Ни вам, ни кому другому. Я жил на болоте, а когда начались все эти убийства — мне рассказала о них мать, — я испугался. Я решил, что все подумают на меня.
— На кого же еще? — сказал Марков.
— Егор, остынь, — посоветовал я.
— Да нет, я понимаю, — отозвался Григорий. — Я самая удобная мишень. А друг ваш, как посмотрю, такой же следователь, что и тот, в Мурманске… Потом мое лежбище обнаружил булочник Раструбов, я еле успел спрятаться в кустах. Теперь — все, решил я, хана. Он непременно приведет туда людей. Меня схватят и разорвут на куски. И я снова решил перебраться сюда, в ваш дом. Но я никого не убивал, поверьте… — закончил он.
— Да мы-то тебе верим, — усмехнулся Марков. — Вот поверит ли прокурор?
— А вчера ночью ты слышал что-нибудь подозрительное? — спросил я.
Григорий секунду помедлил.
— Я видел… — тихо сказал он.
— Что именно?
— В середине ночи я решил пробраться на кухню и разжиться немного хлебом и водой.
— Ворюга, — процедил Марков.
— Но когда я чуть приоткрыл люк, то увидел босые ступни ног и опущенное острие меча. С него уже стекала кровь. Я тотчас же спустился по лестнице вниз. Как я понял, на кухне кого-то убили. И еще… Мне кажется, что это были женские ступни. Уж больно небольшие.
— Если это верно, — задумчиво промолвил я, — то подозрение в убийстве Николая теперь падает на Машу или Ксению.
— Или Милену, — добавил Марков. — Но, по-моему, все это вранье.
— Я готов поклясться на чем угодно, — произнес Григорий. — Вы же разумный человек: зачем мне рубить сук, на котором сижу? Зачем кого-то убивать? Наоборот, я должен быть тише воды ниже травы. Я бы давно уже покинул Полынью, если бы не оползень… Что вы решили со мной делать?
Мы с Марковым переглянулись. Егор пожал плечами, словно перекладывая всю ответственность на меня.
— Пока останешься здесь, — сказал я. — Я покажу тебе твою кровать.
— Ежели так, — с облегчением вздохнул он, — то позвольте мне спуститься вниз, в подвал. Там мне будет привычнее.
— Как хочешь, — согласился к, а Марков так хрустнул суставами пальцев, словно предупреждал, что будет с ним в случае чего.
После того как Григорий удалился в свою нору, мы на всякий случай завалили оба люка — на кухне и в комнате Ксении — тяжелыми вещами. Потом еще раз обсудили услышанное, взвесив все «за» и «против». Я склонен был доверять этому несчастному человеку, преследуемому судьбой. Марков — нет.
— Не отдавать же его на растерзание толпе? — произнес я.
— Нет, конечно… Но и держать в доме потенциального убийцу опасно.
— Пусть живет. Будем за ним приглядывать. Пойми, если бы он захотел, то давно бы уже всех нас вырезал, как кур. Неужели ты, когда работал в милиции следователем, так же издевался над подозреваемыми?
Марков посмотрел на меня, почесал затылок, но ничего не ответил. Потом улыбнулся:
— Ладно, гуманист, давай спать. Утром разберемся…
А утром, перед тем как мы сели завтракать, я сказал Милене, чтобы она приготовила еще одну чашку, поскольку нас будет шестеро. Пока Марков объяснял им, кого я выловил вчера ночью, я спустился в подвал, нашел под первой ступенькой лестницы скрытый дугообразный рычаг и повернул его на себя. Потом ухватился за цементную плиту, и она с легким скрежетом подалась в сторону. Вниз вели несколько каменных ступенек. Подсвечивая себе фонариком, я спустился в крошечную каморку, настоящий земляной чулок примерно три на три метра. У стены, на подстилке из поролона, лежал Григорий.
Возле его головы стояла канистра с водой, керосиновая лампа, несколько свечей. Вот, пожалуй, и все, что тут было.
— Я все думаю, — произнес Григорий ровным голосом, — за какие такие грехи меня наградила судьба столь жестокими испытаниями? И знаете, к какому выводу я пришел?
— А ты, видно, так и не спал всю ночь? — промолвил я. — И что же ты надумал?
— Я мечтал воспользоваться знаниями вашего деда, Арсения Прохоровича. Я считал, что он всемогущ, и ловил каждое его слово, буквально впитывал в себя. Я тоже хотел быть таким. — сильным, независимым, излечивающим людей от болезней, которого все любят… Но это было не желание помогать, а обыкновенная гордыня. Я думал возвеличить себя с помощью его мастерства. Вы знаете, что Арсений Прохорович был колдуном?
— Об этом все говорят, но я в эти сказки не верю.
— Напрасно. Они существуют. И я стремился к тому, чтобы он передал мне свой дар. — Григорий посмотрел на меня и добавил: — Извините… По праву именно вы должны были наследовать ему. Так заведено. Но вас не было, вы были далеко. Простите, если я пытался перейти вам дорогу.
— Да ради Бога! — отмахнулся я. — По правде говоря, мне этот «дар» даром не нужен. И что же произошло дальше?
— Он умер, а я остался ни с чем. И за это мое стремление к колдовству меня наказывает судьба и Бог. Теперь я понимаю это.
— Пойдем чай пить, — сказал я. — Нас ждут.
— А можно? — оживился он, и его глаза радостно вспыхнули. — Я сто лет не сидел в человеческом обществе.
— Вот и посиди. Только не обращай внимания на некоторые косые взгляды, которые на тебя поначалу будут бросать. Им надо привыкнуть.
— Разумеется, — сказал он. — Что угодно, лишь не гоните меня прочь.
В зале нас встретили с напряженным любопытством, а Маша — так даже с нескрываемым ужасом. Григорий поздоровался, скромно сел на краешек стула. Он тоже чувствовал себя неловко. Я же думал о том, что он увидел на кухне, когда приподнял крышку люка. Чьи это были босые ступни ног? Маши? Ксении? Или… Милены? Какие-то нехорошие, гнусные подозрения о моей жене стали закрадываться в голову. А что, если Николая убила действительно она? Нет, не из-за своей подруги, а по какой-то другой, неведомой мне причине. Может быть, ее и Комочкова связывала какая-то тайна? Я внимательно посмотрел на нее и встретил ее встревоженный взгляд. Чего она опасается? Теперь мне казалось, что Милена знает о том, что нам поведал Григорий. Вот так всегда: стоит мне в чем-то засомневаться, и я уже начинаю развивать эту тему до конца.
Марков между тем продолжал невозмутимо осыпать Григория различными вопросами, касающимися его жизни, и не только ее. Наш новый собеседник оказался совсем неглупым парнем, начитанным, самобытно образованным, склонным к глубоким размышлениям. Он производил впечатление человека, который относился к испытаниям судьбы философски, принимая их как должное. И уж никак не походил на кровожадного и безумного маньяка-убийцу. Кроме того, меня поразила его любознательность. Он спрашивал обо всем, что происходило за последнее время в стране и в мире. Видимо, более всего он страдал от отсутствия информации.
После завтрака мы оставили его вместе с женщинами и Сеней Барсуковым, а сами понесли тело Комочкова к церкви, положив покойного на самодельные носилки. Отец Владимир подтвердил свое обещание отслужить панихиду сегодня же вечером. Вернувшись назад и прихватив лопаты, мы отправились на кладбище, готовить могилу — последний скорбный приют для нашего друга. Здесь нас разыскал Громыхайлов.
— Пойдемте скорее, — сказал он. — Еще одно убийство…
Мы уже кончили копать и торопливо пошли вслед за ним. По дороге он рассказал нам, что случилось. На рассвете Викентий Львович Дрынов услыхал крик, донесшийся из соседнего дома: там жил одинокий старик, тот самый Ермолаич, который плел из ивовых прутьев корзины. Дрынов почему-то не придал этому крику никакого значения и снова уснул, а часа полтора назад забеспокоился. Обычно в это время он уже видел Ермолаича на скамейке за своей работой. Он пошел к дому, открыл дверь и увидел, что старик лежит на полу, лицом вниз, а буквально полчерепа у него снесено садовой тяпкой, которая валялась тут же. И Викентий Львович тотчас же поспешил к Громыхайлову.
— Это Гришка, маньяк, — повторял Петр, размахивая зачем-то своим пистолетом. — Уж попадется он мне — пристрелю, как бешеного пса. Без суда и следствия. — Он вдруг остановился. — А кому вы копали могилу?
— У нас друг умер — сердечный приступ, — отозвался Марков.
— Вот горе! — вздохнул милиционер. — Прямо одна беда за другой. Ну вот мы и пришли…
Возле дверей неказистого домика стоял Дрынов, бледнее обычного, а рядом с ним, спиной к нам, — доктор Мендлев. Увидев нас, они расступились.
— Смерть наступила мгновенно, — произнес Мендлев. — Но до этого он, очевидно, увидел своего убийцу и закричал.
Мы вошли в комнату, где лежал труп. Марков тотчас же склонился над ним, перевернул на спину, осматривая лицо. Все мы сгрудились возле него.
— Отойдите! — прикрикнул на нас Егор. — Вы же загораживаете свет. Кто к нему прикасался?
