— Отойдите! — прикрикнул на нас Егор. — Вы же загораживаете свет. Кто к нему прикасался?
— Только я, — ответил доктор Мендлев. — Но мне достаточно было пощупать пульс, чтобы понять, жив он еще или мертв.
— Странно, — произнес Марков как-то разочарованно. — Я был уверен, что это работа маньяка. — Он прошелся по комнате, лениво осматривая вещи, а мы не спускали с него глаз.
— Кто же, если не маньяк? — сердито произнес Громыхайлов. — Ясно, что Гришка.
— Да Гриша здесь ни при чем, — отмахнулся Марков и взглянул на меня. Конечно, подумал я, раз он всю ночь провел в моем доме. Наконец-то и Егор понял, что Григорий говорил нам правду.
— Вот еще что, — добавил Мендлев, протягивая на ладони небольшую ярко-красную, с желтыми вкраплениями бабочку, проколотую булавкой. Рисунок на ее крылышках походил на открытый глаз. — Я удивился, что она была пришпилена к горлу Ермолаича. Я совершенно непроизвольно снял ее с кожи. Вы не ее ищете?
— Ее, ее, голубушку! — обрадовался Марков. Он достал из кармана свой заветный спичечный коробок и вытащил оттуда еще две точно таких же бабочки с булавками. Потом убрал их обратно, добавив к ним новую. — Ну, вот. Три совершенно разных убийства, но три одинаковых улики на трупах. Ясно, что маньяк специально оставляет свою метку. Еще когда я осматривал тело той девочки, меня поразила эта находка. Я так и понял, что бабочка появилась на ее шее неспроста. Потом женщина — и тот же знак. Теперь здесь.
— Ну… мастер! — восхищенно произнес Громыхайлов, не спуская с Маркова восторженных глаз. — Прямо Шерлок Холмс!
— Будет тебе, — урезонил его мой друг. — Мы теперь знаем только, что он одинокий любитель бабочек, но где его искать?
— Кстати, эта тварь водится на болоте, — сказал доктор. — Называется она по-здешнему «Летучий глаз». Местные жители ее боятся, поскольку верят, что на болоте стая этих бабочек способна облепить все лицо и человек, не видя ничего вокруг, упадет в трясину. Не знаю, правда ли это?
— Правда, — подтвердил Громыхайлов. — Я сам как-то собирал на болоте клюкву и еле отмахался от них. Приставучие, заразы.
— Надо было стрелять, — посоветовал Марков.
— А где Дрынов? — спросил вдруг я. Он как-то незаметно исчез. И я вспомнил ту сцену, когда мы встретили его на полянке возле болота. Ведь он тоже был большим любителем бабочек…
Глава 14
Лернейская гидра очнулась
Когда мы возвращались с Марковым домой, я рассказал ему о своих подозрениях. Лично я теперь не сомневался в том, что Дрынов и есть тот маньяк, которого все ищут. Более того, мне казалось, что именно он и подложил электрические провода на спинку моего кресла во время спиритического сеанса. А может быть, и убил деда.
— Не будем рубить сплеча, — отозвался Егор. — То, что он собирает бабочек, — еще ничего не доказывает. Конечно, бледноспирохетистый заклинатель духов весьма подозрителен. Но… здесь, в Полынье, все такие, в кого ни плюнь.
— А тебе не кажется, что мы словно бы увязли в болоте? Вокруг нас порхает смерть, будто бы та же бабочка «Летучий глаз», а мы ничего не можем поделать. За короткий срок шесть убийств, а что-нибудь изменилось? Такое ощущение, что мы бессильны что-либо предпринять.
— Почему же? В любом деле объективно существует процесс накопления кинетической энергии. Рано или поздно эта энергия должна выплеснуться через край. Либо взорваться. И вот тогда все встанет на свои места.
— Ждать новых убийств?
— Я не имею права кого-нибудь арестовать или задержать. У меня нет таких полномочий. Даже допросить никого не могу.
— Можешь, Егор. В экстремальных ситуациях действуют иные законы. Созданные не крючкотворами-юристами, а предписанные высшим судией — Богом. Кто-то должен стать исполнителем Его воли.
— Для меня все это — абстракция. Я практик.
— Сама жизнь докажет тебе, что ты не прав. И очень скоро.
Говоря это, я и не знал, насколько окажусь прав. События этого дня и все последующие уже выходили за рамки общечеловеческих законов и словно бы направлялись дьявольской рукой. Ужас, охвативший жителей поселка, сделал людей неуправляемыми, они как бы потеряли разум, взбудораженные убийствами, следовавшими одно за другим. В своем древнегреческом мифе Намцевич оказался искусным пророком: Лернейская гидра очнулась и напала на Полынью… И самое страшное было в том, что она вселилась в каждого, и каждый теперь словно бы носил одну из ее ядовитых голов.
Стали вспыхивать беспричинные драки, вспоминались старые обиды, и сосед шел на соседа. Особенно лютовали те, кто всю жизнь считал себя обиженным или обделенным чем-то. На колонию рыбаков напали мужики с северной окраины поселка, которые издавна копили на них злобу. Стычка между ними разгорелась среди бела дня. Появились и первые раненые. Один из рыбаков лежал со сломанной рукой, а двое из нападавших получили травмы головы. Снова была предпринята попытка «монковцев» захватить церковь. Женщины толпились возле дома зажиточного старосты Горемыжного, требуя продуктов. Часть из них двинулась к особняку Намцевича, но была очень быстро разогнана охранниками, которые выпустили несколько автоматных очередей поверх голов. Милиционер Громыхайлов и несколько его добровольных помощников рыскали по всему поселку и его окрестностям в поисках Григория, бесцеремонно врывались в подозрительные дома, где по большей части занимались откровенным грабежом. В довершение всего к вечеру, когда мы находились на панихиде в церкви, отдавая последнюю дань памяти Николаю Комочкову, в Полынье случился первый пожар. Группа лиц, возглавляемая и подстрекаемая пекарем Раструбовым, подпалила дом Зинаиды. Они считали, что именно там прячется маньяк, ее сын. Возможно, здесь были и иные причины, личного характера. Огонь, охватив строение, перекинулся и на два соседних дома. Через час все было кончено, все три дома выгорели дотла. Самой Зинаиде удалось спастись лишь чудом. Ее, с сильными ожогами, вынесли люди Ермольника из отряда самообороны. Позже продавщицу магазина поместили в медицинский пункт доктора Мендлева, где она получила квалифицированную лечебную помощь. В условиях подобного разброда и анархии в поселке реально существовали лишь две силы, которые могли бы противостоять творившемуся беспределу. Это была вооруженная охрана Намцевича и местный отрад самообороны Ермольника. Но первые словно бы наблюдали за происходящим издалека, не вмешиваясь в события, а вторые просто не могли поспеть во все горячие точки. Третья же сплоченная и организованная группа — «монковцев» — все больше и больше начинала чувствовать себя в Полынье подлинными хозяевами. После панихиды и состоявшихся сразу же похорон Комочкова мы вернулись домой, где оставался один Григорий, подавленный всем происходящим. А через полчаса произошел инцидент, касавшийся уже непосредственно нас.
Когда мы сидели на кухне и готовились помянуть Николая (у меня оставалась еще одна бутылка водки), стекло в окне вдруг с треском разлетелось вдребезги, осыпав нас осколками, а на стол упал здоровенный булыжник. Тотчас же с улицы донеслись возбужденные выкрики. Небольшая толпа, скопившаяся около калитки и забора, состоявшая в основном из пьяных мужиков, угрожающе потрясала кулаками и палками. Они кричали, что это мы привезли в Полынью все беды и что нас надо как следует проучить. За первым камнем последовал второй, который разбил окно в соседней комнате. Милена и Маша сидели бледные и притихшие, да и я несколько растерялся, подумав о том, что если толпа ринется в дом, то нам придется весьма худо. Их было раза в три больше, чем нас. Только один Марков чувствовал себя словно бы в своей стихии. Быстро вскочив, он выбежал во двор, где ухватил с земли длинную жердь, которая валялась там с незапамятных времен, будто бы ожидая именно этой минуты. Мы видели в окно, как Марков, издав какой-то воинственный кельтский клич, с жердью наперевес бросился к калитке. Натиск его был столь стремителен и угрожающ, что в стане неприятеля сначала возникла пауза-заминка, затем растерянность, а потом враг и вовсе позорно ретировался, не желая, очевидно, связываться с явным сумасшедшим. Марков милостиво не стал преследовать бежавших и, гордый своей викторией, вернулся обратно.
— Объявляю им конфузию, — заявил он. — Эх, горе-вояки, им бы только лаптями щи хлебать!
— А что ты там кричал? — спросил я, убирая со стола осколки стекла.
— Я и сам задрожал от страха, — сказал Сеня. Похоже, что так орут охотники за черепами на Калимантане.
— Нет, это был рык голодного ягуара, — вставила Маша.
— Могу повторить, — усмехнулся Марков.
— Не надо, — попросил его я. — Лопнут остальные стекла.
Однако дело принимало скверный оборот. Пьяная атака могла повториться ночью. Вдвоем с Барсуковым мы забили разбитые окна досками и укрепили калитку, подперев ее изнутри бревнышками. Конечно, все это было не слишком надежно, но я придумал еще один способ обезопасить наш ночной покой. Я соорудил нечто вроде сигнальной системы, развесив вдоль забора пустые бутылки, благо что их в доме оказалось больше, чем требовалось в приличном жилище. Теперь без стекольного звона вряд ли кто смог пролезть во двор. И все-таки мы решили вновь установить ночное дежурство.
