— Что вы имеете в-виду?
— А то, что кто-то из моих пациентов испортил хорошую лампу. Вы как-то спрашивали меня, куда делся мой нож, выточенный Ермольником. Теперь я вспомнил, кто его взял.
— Кто?
— Тот же, кто и вырвал провода из лампы.
— И этот человек…
— Дрынов, — подтвердил он мое предположение. — Понять не могу, зачем ему понадобились эти вещи?
Я подумал, что Мендлев — человек изумительной выдержки. У него на все был готовый ответ. Или он сейчас мастерски врал мне, перекладывая всю вину на Викентия Львовича, или говорил правду. А лицо доктора было абсолютно спокойно.
— Мишка-Стрелец был убит вашим ножом, — устало произнес я. — Если его взял Дрынов, то именно он — убийца. Более того, у меня есть подозрения, что именно он тот маньяк, которого все ищут.
— Это серьезное обвинение, — сказал доктор Мендлев. — Но раз вы так говорите, то у вас должны быть веские основания.
— Боюсь, что у меня есть только косвенные улики. Когда состоится очередной спиритический сеанс?
— Сегодня вечером. Вы хотите присутствовать?
— Да. И хочу, чтобы вы помогли мне.
— Постараюсь, — пообещал доктор Мендлев.
Я частично посвятил его в свой план, рассчитанный на внезапность и патологическую страсть Дрынова к потустороннему миру. Конечно, я не был уверен и в самом докторе, но у меня не оставалось выбора. Пришло время действовать, иначе Лернейская гидра, в существование которой я начинал реально верить, пожрала бы всех нас. Позднее я отправился к отцу Владимиру и предупредил его о том, чтобы он был начеку: против него готовится серьезная провокация, а исходить она будет, скорее всего, от Монка — лютого врага Христианской церкви. Священник воспринял мое сообщение спокойно, но поблагодарил с легкой улыбкой.
— Все в руках Божьих, — напомнил он мне. — И если что-то случится, на то будет Его воля. Каждый должен нести свой крест по мере сил.
— И все-таки будьте осторожны, — сказал я.
Когда я шел домой, на душе у меня было неспокойно. Вновь резко изменилась погода: на небе сгустились тучи, подул холодный ветер. Какое-то предгрозовое ожидание зависло в тяжелом воздухе. А дома меня поджидал очередной сюрприз — наше жилище было обстреляно из проезжавшего мимо джипа. А зачем они это сделали, можно было только догадываться…
Глава 15
Заклинатель духов
— Стреляли не по окнам, а по крыше, — сказал мне Марков. — Ради профилактики. Чтобы не слишком высовывались.
— Жаль, сегодня вечером мы как раз должны «высунуться». У меня есть идея, как расколоть Дрынова, чтобы он выдал себя. И мне нужны два помощника.
— Считай, что один у тебя уже есть.
Я рассказал Маркову, что нам предстоит сделать. Он усмехнулся, но против моего плана возражать не стал.
— Учти только, — сказал он, — что там соберутся не девицы из благотворительного общества. Дрынов замешан в каком-то преступлении — это ясно. Но и другие тоже. У всех рыльце в пушку. Как бы не повторилась история с электрическими проводами. А возможно, они придумают для тебя какую-нибудь новую пакость. Вот только кто именно? Раструбов, Монк, твой доктор? Когда потушат свет — жди самого худшего. Мементо мори.
— Спасибо, утешил.
— Тебе понадобится вот это. — Марков порылся в своей сумке и вытащил металлическую трубку с оптическим стеклом синего цвета.
— Что это за хреновина?
— Прибор ночного видения. Умыкнул на работе.
— А зачем с собой носишь?
— За бабами подглядывать, как по ночам купаются.
Я положил трубку в карман. Сейчас я чувствовал себя режиссером, ставящим спектакль, и от моего умения зависело многое. Но в этом действе снова требовалась помощь гримера — Милены, которая должна была преобразить Маркова. И нужен был еще один человек, опускающий занавес. Для этой роли я выбрал Сеню Барсукова. Но я никак не ожидал, что он наотрез откажется. Мы ужинали в зале, нахваливая продукты Валерии и ее саму, а я попутно объяснял, что нам предстоит сделать у Дрынова, когда Сеня хладнокровно заявил:
— На меня не рассчитывайте. Я в ваших играх принимать участие не намерен.
— Почему? — недоуменно спросил я.
— Потому что ты сам уже поседел от своих сражений. Хочешь, чтобы и я таким же стал? В нас уже сегодня днем стреляли. А теперь просто убьют. А ведь завтра в городок вернется Ксения, и Раструбов начнет нас поодиночке выводить через болото. И я буду рисковать накануне избавления от всего этого кошмара? Дудки.
— Да ты просто трус! — сказала Милена.
А мы все молчали.
— Пусть трус, — отозвался Сеня. — Но жизнь дороже.
— Жизнь червя, — заметил Марков, презрительно глядя на Барсукова.
Тот усмехнулся, накладывая себе печеночного паштета.
— Можешь называть меня как угодно. Меня это не колышет.
— Считай, что нашей дружбе пришел конец.
— Вот и отлично. Давно пора. В сущности, вы все пустые и бестолковые люди. Хотите, я скажу, что я о вас думаю? Извольте. Марков корчит из себя супермена, потому что страдает комплексом неполноценности. Он боится, что когда-нибудь усомнятся в его способностях, вот и пыжится, как индюк перед курицами. Вадим — мелкий актеришка, обречен на забвение уже при жизни. Потому что характер бабы. Милена и Ксения — две вертихвостки, пустышки, птичий ум, а желание быть светскими львицами. Комочков — царствие ему небесное! — развратный болтун, прохиндей, писака, бумагомаратель…
— А я? — спросила Маша, глядя на него с некоторым ужасом. Да и все мы смотрели на Барсукова как на появившееся вдруг привидение. Его характеристики были убийственно метки, полны необъяснимой желчи и злости. Его словно бы прорвало.
— Ты, женушка моя милая, обыкновенная шлюшка. Мы с тобой все равно разведемся, когда вернемся в Москву. Да у меня у самого есть любовница, если ты хочешь знать. А квартиру я тебе не отдам. Отправляйся в свои Химки, к матери. Вместе с детьми. Еще неизвестно, от кого ты их родила.
— Ну и скотина же ты, — сказала Милена. — Как ты только притворялся столько лет!
— Может быть, ему в лоб закатить? — подумал вслух Марков.
— Ну, закати, ты это умеешь, — отозвался Сеня. — Ничего ведь не изменится. Вы и меня превратили в какого-то недоросля. А я же был отличный поэт. Мне светило такое будущее, которое вам и не снилось. Все растратил впустую… Не по той дороге надо было идти… Не с вами.
— Высказался? — спросил я. — А теперь послушай меня. Ты, Сеня, поэтом бы не стал. Завистливые люди не бывают талантливыми. Твой удел — сочинять рекламные стишки. Наверное, ты проживешь долго. Есть такая пословица: плохие не умирают. Но в старости, когда ты останешься один, ты будешь вспоминать свою жизнь не с грустной радостью, а с черной злобой. И вспомнишь эти минуты — здесь, в Полынье, но не сможешь вернуть то, что потерял безвозвратно. А сейчас — пошел вон!
— Никуда я не пойду, — огрызнулся Барсуков. — Вот доем паштет, а потом завалюсь спать. А вы давайте боритесь, сражайтесь, ломайте себе шеи. Они у вас длинные, как у жирафов.
Некоторое время мы все молчали. Тишину нарушил Григорий.
— Я здесь человек посторонний и благодарен вам за приют и доверие. Хочу предложить себя для той роли, от которой отказался ваш… — Он не сказал слово «друг», и правильно сделал.
— Еще один сумасшедший! — не удержался Барсуков.
— Это невозможно, — сказал я. — Тебе опасно выходить из дома. Может узнать случайный прохожий или там, у Дрынова.
— А почему бы и нет? — заметил Марков. — Милена его тоже загримирует. Кроме того, нам все равно нужен третий.
— Пожалуй, — согласился я. — Тогда давайте готовиться. Время не ждет. Дома остаются три женщины. — Я покосился на Барсукова, но он никак не отреагировал на это. — В случае опасности спускайтесь в подвал. Там есть укромная комнатка, я покажу, как передвигать рычаг. Счастливо оставаться.
Через полчаса я вышел из дома. Марков и Григорий должны были явиться к Дрынову чуть позже по воле заклинателя духов. Но сам он об этом еще не догадывался… У Викентия Львовича меня уже ждали, все местные спириты были в сборе. Учитель встретился со мной взглядом и смущенно улыбнулся, словно извиняясь за свое присутствие здесь. Раструбов враждебно прищурился. Маленький Монк зачем-то стал потирать ладони. Доктор Мендлев подмигнул, как заговорщику. Староста Горемыжный тяжело вздохнул. Рыжая Жанна посверлила меня чуть-чуть своими зелеными глазами. А сам Дрынов радостно провозгласил:
— Наконец-то к нам снова присоединился и Вадим Евгеньевич! Тянет вас все-таки к потустороннему, признайтесь?
— Тянет, — усмехнулся я, а сам подумал: «Чему же ты так радуешься, дуралей? Может быть, это твой последний спиритический сеанс». Снова мы оказались за круглым столом, покрытым бархатом, на котором стояло блюдце с черепом. Окна в комнате были завешены темными шторами, а по углам горели четыре свечи.
