Под его росчерком стояла четвертая подпись, еще более невероятная: санитар Клод, чье настоящее имя — Фантомас!
Глазами Фандор стал искать странного старика, назвавшего себя крестным отцом Элен, а саму Элен — Элен де Майенбург.
Искал он и санитара Клода, осмелившегося назваться Фантомасом; а, может, это и в самом деле был Фантомас?
Ни того, ни другого в палате не было: высокопоставленный чиновник и гениальный преступник исчезли!
Глава двадцать девятая
ХРАНИТЕЛИ ГРОБА
Когда Жером Фандор по указанию Жюва заглянул в реестр и сделал неожиданное открытие — свидетелями Элен оказались злодей Фантомас и граф д’Оберкампф, старший камергер королевы Голландии — он совсем потерял голову.
Что все это означало?
Как посмел Фантомас, если санитар Клод действительно был Фантомасом, подписаться своим настоящим именем? Почему граф д’Оберкампф назвался крестным отцом Элен и утверждал, будто настоящее ее имя — Элен де Майенбург?
Необыкновенные события последних дней до такой степени взволновали и растревожили Фандора, что в голове у него все перепуталось.
Понять что-нибудь он и не пытался.
Так велика была его печаль, что ни о чем другом, кроме болезни Элен, он не мог и помыслить.
— Оставим это, Жюв, — пробормотал он, — какая разница!
Как безумный, он вновь опустился на колени у постели умирающей Элен и стал смотреть на нее — глаза в глаза.
На какой-то миг Жюв заколебался.
Он читал и перечитывал роковую строку; санитар Клод четко вывел подпись — Фантомас!
— Ах, мерзавец! — бурчал себе под нос Жюв. — Даже у постели умирающей дочери он посмел бросить мне вызов, насмеяться надо мной. Что верно, то верно, Фантомас не отступает ни перед чем.
Сомнения раздирали Жюва.
Ему безумно хотелось, не теряя ни секунды, броситься в погоню за Гением преступников, снова вступить в борьбу с коварным злодеем, который, прикинувшись Миньясом, сумел ускользнуть от него в зале суда, а теперь, в облике санитара Клода, опять обвел Жюва вокруг пальца и в очередной раз избежал ареста.
— Негодяй! — воскликнул Жюв.
Он двинулся было к двери, спеша отдать приказания, направить своих подчиненных по следу Фантомаса, но тут заметил Фандора, на коленях стоявшего у постели Элен, увидел, как за спиной журналиста врач выразительно качает головой.
Чего бы только не отдал Жюв, чтобы сию минуту кинуться в погоню за бандитом!
Но он остался…
Нечеловеческим усилием принудил он себя остаться в этой маленькой палате, где едва заметно, но неотвратимо угасала Элем. «Я не могу его оставить, — думал Жюв, глядя на Фандора, представляя, каким безысходным будет его отчаяние, когда неизбежное свершится. Смерть подошла совсем близко, две-три минуты — и все будет кончено».
Священник, только что совершивший обряд бракосочетания, негромко забормотал скорбный, заунывные молитвы, какие читают над покойником.
Позади него, обнажив головы, в глубоком волнении застыли заместитель мэра и Президент республики. Только секретарь суда, дабы скоротать время, как ни в чем не бывало нумеровал страницы, ему и в голову не приходило, что такое безразличие отдавало чем-то постыдным, бросало вызов.
Жюв остался.
Он весь ушел в себя и на какое-то время позабыл о Фандоре.
Драма, какой была для него вечная борьба с бандитом, меркла перед драмой смерти Элен, смерти бедной девушки, несчастной новобрачной — волей случая оказалась она в этой лечебнице, волей случая свадьба ее стала такой трагической и мрачной.
Жюв и не замечал, как летело время.
Он стоял на коленях и плакал. Он так страдал, добряк Жюв, так печалился из-за смерти Элен, так переживал за Фандора, которого любил, как сына!
— Бедный мальчик! — расстраивался Жюв.
— Бедные дети! — прошептал он, взглянув на Элен.
Мертвая тишина стояла в палате.
Лишь иногда шелестели страницы реестра, перелистываемые равнодушным служащим.
Прошло еще несколько минут.
Неожиданно врач нарушил молчание.
— Господин Фандор, — медленно сказал он, — прощайтесь с женой.
Фандор в ужасе взглянул на него.
— Скорее, — торопил врач.
Фандор склонился над восковым лицом.
Губы его коснулись губ Элен. Он вобрал в себя последнее ее дыхание. Он думал, что сердце его разорвется, когда почувствовал, как леденеют ее губы, становятся безжизненными, податливыми, когда понял, что она умерла.
Врач коснулся запястья умирающей, нащупал слабеющий пульс, беспомощно развел руками — наука бессильна перед таинством смерти.
— Кончено! — сказал он очень тихо.
Фандор отошел в угол и безутешно зарыдал.
— Она умерла? — спросил Жюв, как если бы не понял страшной правды и то, что говорил врач, было святотатством — невозможным, недопустимым.
Врач утвердительно кивнул:
— Она умерла! — сказал он. — Бедняжка совсем не страдала. Взгляните, как спокойно ее лицо.
Президент республики и заместитель мэра молча откланялись. Они незаметно исчезли, не решаясь нарушить чужую скорбь; ведь если отчаяние неподдельно, слова соболезнования неуместны.
Врач отвел Жюва в сторону.
— Состояние вашего друга внушает мне опасения, — сказал он, — слишком велико его отчаяние! Не отпускайте его от себя, господин Жюв. Постарайтесь отвлечь его, делайте с ним, что хотите, но не давайте ему думать об этой печальной свадьбе, об ужасной смерти Элен. У человеческого мозга — свой предел сопротивляемости, глаз не спускайте с вашего друга.
От дурного предчувствия Жюв содрогнулся.
Ему почудилось, что над ним нависло новое несчастье, что этот траур и эти слезы — не последние. Могла произойти новая катастрофа.
В секунду Жюв вообразил самое худшее: Фандор сходит с ума, Фандор погружается в безумие!
Неужто это возможно?
Не ошибся ли врач, с серьезным видом произнесший страшные слова?
Заикаясь, Жюв пролепетал:
— Боже мой! Вы правы, доктор, правы!..
Жюв обернулся, взглядом ища Фандора.
В ужасе он замер на месте, от неожиданности потеряв дар речи.
Фандора в палате не было, Фандор исчез.
Поначалу Жюв не поверил собственным глазам. Он всплеснул руками, выбежал в коридор.
Фандор не мог уйти далеко, он где-то здесь, рядом. Наверное, Фандор обезумел от боли, решил бежать из палаты, где покоилась мертвая Элен; прислонился где-нибудь к стене и обливается слезами — сейчас Жюв его отыщет.
В коридоре никого не было!
Жюв засуетился, вернулся в палату.
— Фандор!.. Фандор!..
Врач и старая Фелисите хлопотали возле усопшей, в последний раз совершали ее последний туалет, убирали постель цветами.
— Фандор!.. Фандор!.. — метался Жюв.
Вошел санитар и протянул Жюву визитную карточку.
Жюв схватил карточку и уставился на нее, не веря собственным глазам.
Это была карточка Фандора!
Дрожащей рукой, вкривь и вкось, журналист набросал на карточке несколько строк — Жюв сразу узнал его почерк. С трудом можно было понять, о чем идет речь:
«Жюв, не бойтесь… я страдаю… я так страдаю, но я буду стойким. Я не могу здесь оставаться — пойду, куда глаза глядят. Не отходите от Элен, заклинаю вас — не оставляйте ее ни на одну минуту… Я вернусь.»
Из этой записки Жюв мало что понял.
— Господи! — шептал он. — Что все это значит? Неужто Фандор и впрямь сошел с ума?
Жюв опустился на колени подле усопшей. Он закрыл лицо руками и разрыдался.
Точно тяжелой ношей пригнуло его к земле, он весь дрожал, плечи его судорожно поднимались и опускались.
Мало-помалу Жюв успокоился, перестал плакать.
Рядом с ним преклонила колени монахиня — сестра милосердия из общины Сен-Венсан-де-Поль. Она принялась перебирать четки. Тихо было в палате, лишь пощелкивали бусины четок, отсчитывая секунды.
Зажгли свечи, запахло плавленым воском. Началось бдение над усопшей.
Жюв не трогался с места.
* * *
На следующий день, часа в четыре пополудни, министр иностранных дел Франции принял его превосходительство графа д’Оберкампфа, старшего камергера ее величества королевы Голландии.
Швейцар плотно притворил за графом двери министерского кабинета.
Француз и голландец обменялись приветствиями.
— Вы хотели, ваше превосходительство, получить у меня аудиенцию? — осведомился министр иностранных дел. — Очень рад, я к вашим услугам.
— Господин министр, — заговорил граф д’Оберкампф, — благодарю вас за оказанную мне любезность, визит мой неофициален, я в Париже инкогнито, но мне непременно надо было увидеться с вами. Я весьма признателен вам за то, что вы покинули заседание Совета министров и согласились принять меня.
Министр иностранных дел поклонился.
