Глава 12
Третий легонький бой Годфри состоялся в июне и был устроен Англо-Американским Спортивным Клубом в гостинице «Хилтон». Он дрался с Роем Оуэном, который несколько лет назад занимал неплохое положение в списке и потом уехал в Америку. Там он заработал кучу денег, но его сильно потрепали. Оуэн был увертливым боксером, заинтересованным вовсе не в том, чтобы побить противника, а в том, как бы самому не оказаться побитым и по ходу дела набрать побольше очков, обеспечить себе победу. Оуэн был подходящим противником Маленького Божка, который впервые после боя с Кио восстанавливал свой прежний стиль. Оуэн нанес Годфри немало ударов по носу, но удары были несильные, почти невесомые и в блокноте рефери отмечались лишь галочкой: короче, он дрался умело, но сухо, без души, именно в той манере, которую Годфри не уважал. И, добиваясь нокаута, Годфри выразил свое презрение к такой манере и обрел часть своей прежней утраченной веры в себя.
Нокаут не получился, но Годфри победил с некоторым преимуществом в очках и явно понравился членам клуба, сидевшим за обеденными столиками. Психологически этот бой принес ему больше пользы, чем два предыдущих.
После боя он поспешил покинуть «Хилтон» и поехал в Баттерси, где его ожидала Перл.
Как всегда после боя, он был возбужден больше обычного, деспотичен и особенно сильно проявлял свою склонность к мучительству. Перл сносила все, потому что теперь временами у нее возникало желание намеренно подвергнуть себя мучениям.
Когда она, наконец, сказала, что ей пора идти, он потер подбородок и спросил:
— А почему бы тебе не переночевать?
— Не могу! Ты же знаешь. Я сказала, что поехала к отцу.
— Думаешь, он верит?
— Верит! Но я не должна задерживаться.
— Ему стоит только проверить. Всего разок.
Перл промолчала, затем выскользнула из постели, начала поспешно одеваться. Он лениво следил за ней.
— Разве не так? Всего один раз проверить…
— Ты прав. Наверное, так. Но раз он не проверяет, раз он мне все еще верит…
— А зачем ему верить? Я могу высказать все ему в лицо.
— Таким образом ты и мне отомстишь, не правда ли? Ты об этом только и мечтаешь.
— Все равно у него кишка тонка с тобой развестись. Давай поспорим.
— Почему ты его так ненавидишь? Все прошло, ты оправился. Можно сказать, из-за этого боя ты даже выиграл — я имею в виду твою карьеру. И мною вертишь, как тебе вздумается…
Она запнулась, но он молчал.
— Ты ведь не хочешь, чтобы я осталась с тобой навсегда, а только когда найдет настроение.
— Кто сказал, что не хочу?
— Но ты не хочешь жениться.
— А, жениться. Связать себя по рукам и ногам.
Она застегнула молнию на юбке, открыла сумку, вытащила гребенку и принялась расчесывать спутанные волосы.
— Наверное, ты так и представляешь себе брак, — сказала она. — Зачем тебе жениться, когда стоит лишь пальцем поманить. Такая месть Уилфреду тебя не устраивает?
Он сел на кровать и коснулся языком шишки на губе.
— Каждый раз, как посмотрю на себя в зеркало, Устричка… Как посмотрю…
— Такое могло случиться в любом бою.
— Но ведь раньше не случалось. И после никогда бы не случилось. Ты знаешь, что мне сказала одна девушка (мы с ней не виделись целый год): «Боже мой, Годфри, — сказала она, — кто это тебе сопелку свернул?»
Перл торопливо натягивала пальто.
— Но ведь она к тебе не охладела?
Он улыбнулся и промолчал.
Она подошла к двери.
— Иногда мне кажется, что ты ненавидишь меня так же, как Уилфреда.
— Наоборот, я всех вас люблю, — отозвался он. — Ох, как люблю.
— Значит, презираешь, — сказала она. — Да, именно презираешь.
Июль стоял душный, самый жаркий в Лондоне за много лет, писали газеты. Через каждые три дня гремели грозы, и так весь месяц — погода, столь характерная для английского лета. День святого Свитена, словно по заказу, выдался особенно жарким.
В этот день Перл намеренно не пошла на свидание с Годфри, а отправилась с Вероникой Порчугал в плавательный бассейн в Рохэмптоне. Она загорала и купалась, подставляя тело безличной солнечной ласке, стараясь подавить в себе грубое животное томление. Вдали от Годфри ее ослепленный разум словно прозревал и она сознавала всю бессмысленность и неоправданность своих поступков. Когда они были вместе, страсть и удовлетворение затмевали для нее все, слово «любовь» не значилось в их словаре, а его власть над ней скорее вызывала у нее чувство ненависти.
Сегодня впервые она вырвалась из этих цепей, проявила капельку самостоятельности, расправила связанные крылья, понимая, что свободней не стала, а только оттянула неизбежное: в глубине души она уже замирала от ужаса перед предстоящей расплатой. И одновременно восставала. Восставала против нее.
У Вероники Порчугал были свои проблемы с Симоном, и вскоре выяснилось, что она пригласила Перл, чтобы выложить ей свои беды. Перл не имела ничего против. Она слушала Веронику молча, с ленивой отрешенностью, иногда задавая вопрос, иногда вставляя замечание, — большего от нее не требовалось. По сравнению с ее собственными проблемы Вероники казались такими несложными, такими мелкими, такими благородными и легко разрешимыми. Сама же она, как ей казалось, превратилась в дикаря, лишенного всякого представления о морали, который живет в этом приличном цивилизованном спокойном мире, но не принадлежит ему. Уилфред принадлежал. А Годфри пел свои языческие песни, будоражившие ее кровь.
К вечеру, разогретую солнцем, утомленную и освеженную, Вероника подвезла ее домой, но сама заходить не стала. Уилфред, который уже два часа сидел дома и воображал бог знает что, успел заметить ее отъезжавшую машину. Выражение обиды и недоверия, свойственное ему в последнее время, немедленно исчезло с его лица, и он отмахнулся от слабых оправданий Перл и запретил ей что-нибудь готовить в такой поздний час. Они отправились ужинать в маленький ресторанчик на Дрейкот-авеню — туда можно дойти пешком, такси брать ни к чему, — где, как он слыхал, подавали большие порции отличных улиток. Хорошо изучив все оттенки его настроения и любое выражение его лица, Перл почувствовала, как тает ее хорошее настроение и в сердце зреет смутное беспокойство. Она распознавала приближение события, в котором на этот раз она, Перл, будет не жертвой, а мучителем.
Спустя несколько дней Уилфреду утром нездоровилось и он позже обычного отправился в контору; не успел он уйти, как в дверь позвонил Годфри. Перл не хотела его впускать, но он вошел.
— Тише, мы не одни!
— Почему ты не пришла в среду?
— Я? Я уходила… с подругой. Было очень жарко.
— Значит, ты меня подвела.
— Да… — Она храбро посмотрела на него. — Ты тоже со мной так поступал.
Он взял ее за руку, ощупывая тело сквозь тонкий шелк.
— Так вот, чтобы этого больше не повторялось! Я тебя ждал целый час.
— Просто я была не в настроении… Я тогда ждала тебя целых четыре часа.
— Запомни, в последний раз. Предупреждаю. Это подло. Когда придешь?
Перл прислушивалась к шагам миссис Джемисон наверху.
— Во вторник.
— Раньше не выйдет?
— Раньше не выйдет.
— В какое время?
— Обычное. Половина четвертого. Прошу тебя, уходи.
— Ладно, ладно. Только больше меня не подводи.
— Я подумаю, — с вызовом сказала Перл, прежде чем закрыть дверь. Но она знала, что на этот раз придет.
Антрепренер Сэм Виндермир организовал в зале Бельвью в Манчестере большой матч, где коронным номером был бой на звание чемпиона Великобритании в среднем весе. Вторым в программе и почти равной приманкой значился бой манчестерца Билли Бидла с восходящей новой звездой Хэйем Табардом в полусреднем весе. На сегодняшний день Табард был самым дорогим сокровищем Джуда Дэвиса. Это был высокий белокурый юноша, сын немецкого военнопленного, подававший большие надежды: все говорило за то, что он станет лучшим боксером своего поколения в полусреднем или позже — в среднем весе. Ему еще не исполнилось девятнадцати, но где бы он ни появлялся, он всюду собирал толпы болельщиков, восхищавшихся его наружностью и боксерским талантом. Два других более крупных менеджера предлагали за него Джуду высокую цену, но Джуд считал невыгодным с ним расставаться. Табард был слишком дорогим козырем. Джуд всячески его оберегал. Из-за молодости Комитет по контролю установил для таких, как он, двухминутные, вместо трехминутных, раунды, и противники подвергались тщательному отбору, с тем чтобы Табард мог приобрести полезный опыт, но не подорвать веры в себя. Это был его первый серьезный бой, и в этом матче он был единственным боксером из команды Джуда.
Годфри не участвовал, он лишь помогал Табарду в тренировках. Время от времени Джуд использовал для тренировок всех своих боксеров: Тома Буши, который был на целых двадцать восемь фунтов тяжелее, и Годфри — на двадцать фунтов легче, и других; Буши из-за его веса, Годфри — из-за быстроты. Это оживляло тренировку и помогало Табарду совершенствоваться в боксерском искусстве.
