– Тсс! Он.
Г-н Блез, несомненно, ровесник Мегрэ, но выглядит куда моложе. Сразу чувствуется человек, который следит за собой, ведет размеренную жизнь.
– Итак, милейшая госпожа Руа…
– Итак, господин Блез… Похоже, неплохо порыбачили?
– Да, недурно.
– А спалось как? – добавляет она шутливо и чуточку фамильярно. – Сознайтесь, хоть вы и удите с утра до вечера, но когда привяжете свою моторку в камышах…
– Я никогда не сплю днем, – неожиданно сухо парирует он.
– Но в этом, право, нет ничего дурного. Вот и господин Мегрэ только что…
Быстрый, непроизвольно быстрый взгляд г-на Блеза. Неужели он не знал, кто его сосед по номеру?
Телефонный звонок. Мегрэ снимает трубку. Он не удивлен, услышав голос Люкаса:
– Она вернулась, шеф… Нет, не на такси… Пришла пешком со стороны Амстердамской улицы.
– Обувь?
– Чистая… Почти сразу после ее возвращения старик в свой черед вышел… Совершает обычную прогулку… Я поручил постовому последить за ним, пока я звоню… Что мне делать?
Традиционная фраза Люкаса. Мегрэ дает детальные инструкции.
– Ого! Господин Блез отбыли, – отмечает комиссар, выйдя из кабины.
Он вглядывается издали в лодку перевозчика, но не обнаруживает в ней того, кого ожидал.
– Скажите, госпожа Руа, как получилось, что он не поехал через реку?
– Господин Блез? Ах, да! Когда вас позвали к телефону, уезжали на машине одни мои постояльцы.
– Его знакомые?
– Нет. Поэтому он извинился. Спросил, не подбросят ли его до Корбейля: он боится опоздать на поезд.
– Щук захватил с собой?
– Конечно. Пакет был у него под мышкой.
– Номер машины вы, разумеется, не заметили?
– Что вам взбрело в голову, господин комиссар! – вскидывается она. – Такой человек, как господин Блез!.. Я всегда с ним советуюсь насчет помещения денег. Он хорошо разбирается в биржевых операциях.
– Известен вам его парижский адрес?
– Должен быть в регистрационной книге. Минутку… Только вот я все спрашиваю себя, что вы о нем подумали?
– Ничего я не думаю, госпожа Руа. Лучше поищем… Блез… Буква Б… Блоше, Бардамон… Блез. Рантье. Улица Нотр-Дам-де-Лоретт, двадцать пять.
Г-жа Руа смеется – правда, несколько нервно.
– Не понимаю, как вы… Правильно все-таки говорят, что у полицейских мания всех подозревать.
– Позволите позвонить еще раз? Корбейль, пост железнодорожной полиции на станции…
– Нет, парижский еще не проходил… Через несколько минут… Приметы?.. Хорошо, позвоним. Париж, уголовная полиция.
– Улица Нотр-Дам-де-Лоретт, двадцать пять… Кто есть под рукой?.. Дюпре?.. Ладно, отправляйте Дюпре, только без переодеваний.
Г-жа Руа расхаживает по кухне. Вид у нее обиженный.
– Налить вам стаканчик кальвадоса?
Мегрэ ждет. Не удивляется, услышав, что на парижский поезд в Корбейле не сел никто с приметами г-на Блеза.
Через два часа, когда в «Голубке» садятся за стол и машины начинают разъезжаться, звонит Дюпре. Г-н Блез домой не вернулся.
– Мы опять останемся ночевать? – осведомляется г-жа Мегрэ. – Кровать такая узкая. Я не из-за себя, но ты же вчера глаз не сомкнул.
Подумаешь! Когда Изидор отправляется привязывать лодки клиентов, Мегрэ с непроницаемым видом встречает его у самой воды.
– Чудаки! – бросает комиссар.
– Кто?
– Да эти маньяки-рыболовы. Вы думаете, я не понял? Черт побери, кому охота выглядеть новичком? У каждого свое самолюбие. Значит, вы…
Изидор колеблется, потом, набравшись духу, подмигивает:
– Для хорошего клиента не грех и… Верно? Проигрыватель. В темноте под большими деревьями вокруг террасы танцуют всего три пары.
Телефон. Наконец-то Дюпре! Уже одиннадцать.
– Господин Блез вернулся… Что?.. Как? Как?.. Щуки?..
Нет, при нем не было щук… Что вы еще придумали, шеф? Мне остаться?.. Хорошо… Есть! Понял.
Десятки тысяч парижан возвращаются в город со вкусом деревни и пота на губах, их машины полны веток и полевых цветов.
– Алло, шеф! Это Люкас.
– Ничего… Старик вернулся в семь… Никто не выходил… Должно быть, легли спать, потому что свет выключен… Можно сдать Жанвье смену?.. Спокойной ночи, шеф! Благодарю.
Это напоминает стародавний сигнал «Туши огни!»: «Граждане, спите спокойно…»
Последний звонок – от инспектора, дежурящего на улице Коленкура:
– Ничего не замечено.
И все-таки в это погожее воскресенье что-то произошло, хотя покамест дают себя знать лишь отдаленные последствия, подобно тому, как пузырьки на поверхности воды выдают присутствие рыбы, взбаламутившей донный ил.
– Не попросить ли мне вторую комнату, чтобы у тебя была отдельная кровать и ты мог выспаться?
Встает луна. Проигрыватель стихает, и лишь под ногами какой-то парочки еще скрипит в темноте гравий.
В тот день Мегрэ почти стыдился своего ремесла. Время от времени, как актер, пользующийся уходом за кулисы, чтобы утереть пот, дать расслабиться лицу и мускулам, он выскакивал в соседний кабинет, где сидел не менее смущенный Люкас.
«Ничего?» – спрашивал бригадир глазами.
Ничего. Мегрэ пропускал глоток пива и, мрачный, озабоченный, чуть ли не преисполненный отвращения к себе, останавливался у распахнутого окна.
– Что она делает?
– В третий раз обратилась к служителю, требуя свидания с вами. Перед этим заявила, что желает говорить с начальником уголовной полиции.
Это, так сказать, комическая сторона дела. В два часа дня, на которые был вызван повесткой Октав Ле Клоаген, комиссар увидел из окна, как на набережной Орфевр затормозило такси. Из него вылезла тощая г-жа Ле Клоаген, но машина осталась стоять у тротуара, и Мегрэ, усмехнувшись, отдал распоряжение одному из инспекторов.
Да, начиналось это скорее как фарс.
– Вашу повестку! – с полной серьезностью потребовал служитель. – Вы господин Октав Ле Клоаген?
– Мне нужно видеть комиссара. Я все объясню…
Ее привели в знаменитую застекленную приемную, где под безразличными взглядами инспекторов сидят ожидающие вызова, похожие на зверей в клетке.
Тем временем инспектор отправился за Ле Клоагеном, оставшимся в такси.
– Это моя жена сказала, чтобы я поднялся?
– Нет. Комиссар.
– Где моя жена?
И вот уже почти три часа старик в зеленоватом пальто сидит в кабинете Мегрэ на стуле, лицом к распахнутому окну.
Всякий раз, когда, позволив себе минутную передышку у Люкаса, комиссар возвращался в свой кабинет, его прямо на пороге встречали светлые глаза Ле Клоагена – взгляд собаки, знающей, что нечего ждать добра от человека, чьей воле он не может подчиниться.
Да, в его взгляде было такое смирение, что просто щемило в груди, – каждому сразу становилось ясно, что, прежде чем дойти до этого, старик порядком настрадался.
Несколько раз он спрашивал:
– Где госпожа Ле Клоаген?
– Ждет вас.
Это его не успокаивало. Он знал свою нетерпеливую, властную жену и вполне отдавал себе отчет, что она не станет спокойно сидеть в приемной.
По традиции Мегрэ начал с выхода на контакт – когда допрос ведется добродушно, сердечным тоном и с таким видом, словно допрашивающий не придает никакого значения задаваемым вопросам, а скорее извиняется за простую формальность.
– Прошлый раз я забыл уточнить одну деталь. Когда к мадмуазель Жанне постучались условным стуком, она, как вы говорили, гадала вам на картах?
Ле Клоаген слушал молча, словно ничего не понимая.
– Мадмуазель Жанна подтолкнула вас к двери и заперла ее за вами. Так вот, я хотел бы знать, остались ли карты на столике или она их спрятала. Не спешите. Соберитесь с мыслями. Судебный следователь – Бог весть почему! – придает этому вопросу значение, которое я нахожу чрезмерным.
Ле Клоаген не шевелится. Он вздыхает, не отрывая от колен руки – удивительной руки, которая, как тогда в такси, опять привлекает к себе внимание Мегрэ.
– Попробуйте восстановить в памяти сцену… Жарко. Балконная дверь открыта. Вокруг вас все светло, на мраморном столике в стиле Людовика Шестнадцатого разложены многоцветные карты…
Взгляд старика словно говорит: «Вы не понимаете, как я страдаю. Вы мучаете бедного, беззащитного человека».
Мегрэ с чувством стыда отводит глаза и кротко повторяет:
– Прошу вас, отвечайте. Это не официальный допрос: ваши ответы не фиксируются. Итак, карты остались на столике?
– Да.
– Вы в этом уверены?
– Да.
– Мадмуазель Жанна разложила для вас большую колоду?
– Да.
Мегрэ встает, направляется к дверям, зовет Люкаса и строгим тоном выговаривает:
– Послушайте, бригадир. Должен констатировать, что ваши сведения неточны. Не могу же я предположить, что господин Ле Клоаген лжет.
Нда! Полиция – занятия не для мальчиков из церковного хора, как выразился бы один бывший министр внутренних дел. Но разве убийц мучат угрызения совести?
– Вы категорически заявили, бригадир, что мадмуазель Жанна не гадала на картах и что в квартире карт вообще не было?
