— Я знаю, о чём вы мечтаете, — сказал он. — Вы хотите ошейник. Я вам его добуду. С такими латунными кнопками.
— Ошейник? Для чего? Как символ принадлежности?
— Такое Бог не позволит. Просто в качестве меры против укусов акул. Также превосходно подходит против душителей и головорезов.
— Послушайте, мой дорогой!..
— Честно. Он слишком жёсткий, чтобы его можно было сжать, и он отклонит лезвие. Даже если кто-нибудь вас за него повесит, то он не задушит вас, как задушила бы верёвка.
— Но я не могу ходить в ошейнике.
— Ну, не в дневное же время. Но это вселило бы в вас уверенность при патрулировании ночью. И, немного потренировавшись, вы могли бы в нём спать. Не трудитесь заходить — мои руки охватывали вашу шею достаточно часто, чтобы я смог продемонстрировать размер. — Он исчез в магазине, и через окно было видно, как он беседовал с владельцем. Наконец он вернулся, положил пакет и вновь взялся за руль.
— Владелец очень интересовался, — заметил он, — моей сукой бультерьером. Чрезвычайно мужественное животное, но безрассудный и упрямый боец. Лично он предпочитает борзых. Он рассказал мне, где я могу выгравировать на ошейнике своё имя и адрес, но я сказал, что это может подождать. Теперь, когда мы выехали за город, можете его примерить.
Он съехал на обочину и помог ей (как показалось Харриет, с лёгким самодовольством) скрепить пряжкой тяжёлый ремень. Это было довольно массивное колье и удивительно неудобное. Харриет нашла в сумочке зеркальце и полюбовалась результатом.
— По-моему, вам идёт, — заметил Питер. — Не понимаю, почему бы этому не стать новой модой.
— А я понимаю, — сказала Харриет. — Вы не поможете его снять?
— Но вы будете его носить?
— Предположим, кто-то хватает его сзади.
— Не сопротивляйтесь, а падайте назад на него. Вы упадёте мягко, и при небольшой удаче он проломит себе череп.
— Кровожадный монстр. Очень хорошо. Я сделаю всё, что захотите, если сейчас вы снимете его с меня.
— Вы обещали, — сказал он и освободил её. — Этот ошейник, — добавил он, заворачивая его снова и кладя к ней на колени, — заслуживает того, чтобы быть помещённым в хрустальный ларец.
— Почему?
— Это — единственная вещь, которую вы когда-либо позволили мне вам подарить
— Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.
— Проклятье! — воскликнул Питер и сердито уставился поверх ветрового стекла. — Должно быть, это был довольно горький подарок, если вы не можете позволить ни одному из нас его забыть.
— Простите, Питер. С моей стороны это было мелочно и просто по-скотски. Вы можете подарить мне что-нибудь, если захотите.
— Могу? Что же мне подарить вам? Сегодня яйца птицы Рух чрезвычайно дёшевы.
В первый момент ей в голову не могло прийти ничего. Независимо от того, что бы она ни попросила, это должно быть нечто на высоком уровне. Тривиальное, банальное или просто дорогое — всё это было бы в равной степени оскорбительным. И если она придумает что-то просто, чтобы ему понравилось, он тут же почувствует это…
— Питер, подарите мне эти шахматы из слоновой кости.
Он выглядел настолько довольным, что она поняла: он ожидал какой-нибудь вежливой мелочи.
— Моя дорогая, ну конечно! Хотите прямо сейчас?
— Сию же секунду! Какой-нибудь несчастный студент может случайно на них наткнуться. Каждый день, когда я туда захожу, я боюсь, что их уже нет. Поехали быстрее.
— Хорошо. Я обязуюсь не тащиться ниже семидесяти миль в час, кроме мест, где стоит ограничение в тридцать.
— О, Боже! — воскликнула Харриет, когда автомобиль сорвался с места. Быстрое вождение пугало её, и он это очень хорошо знал. После пяти захватывающих дух миль он скосил на неё взгляд, увидел её немую борьбу с собой и снял ногу с акселератора.
— Это было моей песней триумфа. Разве это были плохие четыре минуты?
— Я сама напросилась, — сквозь зубы выдавила Харриет. — Продолжайте.
— Будь я проклят, если продолжу. Мы поедем в разумном темпе и рискнём этим поганым студентом, чтоб ему все кости переломало!
Однако, когда они прибыли, шахматы из слоновой кости всё ещё стояли в витрине. Питер пристально оглядел их через монокль, и сказал:
— Они выглядят нормально.
— Они прекрасны. Согласитесь, когда я что-то делаю, я делаю это красиво. Ведь я прошу у вас тридцать два подарка сразу.
— Это напоминает Алису в Зазеркалье. Вы войдёте или позволите мне выйти на бой одному?
— Конечно, я войду. А почему вообще?.. О! Я выгляжу слишком увлечённой?
— Слишком сильно желающей.
— Ну и наплевать. Я войду!
Магазин был тёмным и был заполнен странным скоплением первоклассных вещей, барахла и ловушек для новичков. Владелец, однако, прекрасно ориентировался во всём ассортименте и после предварительной перестрелки вынужден был признать, что ему противостоит упрямый, опытный и хорошо осведомлённый клиент. После этого владелец успокоился и даже с некоторым энтузиазмом перешёл к длительной позиционной борьбе. Харриет даже в голову не приходило, что кто-то может провести час и сорок минут, покупая шахматы. Каждый отдельный вырезанный шарик в каждой из тридцати двух фигур был по отдельности скрупулёзно исследован кончиками пальцев, невооруженным глазом и линзой часовщика на предмет повреждений, ремонта, замены или подделки, и только после продолжительного допроса о «происхождении» набора и долгой дискуссии об аспектах торговли в Китае, состоянии рынка антиквариата в целом и влияния, который оказал внезапный спад цен в Америке, была вообще названа первая цена. Она была немедленно оспорена, и обсуждение продолжилось, при этом все фигуры были тщательно исследованы вновь. Всё закончилось согласием Питера купить набор по названной цене (которая была значительно выше его минимальной оценки, хотя и ниже максимальной), если в покупку будет включена доска. Необычный размер фигур заставлял предположить, что у них должна быть особая доска, и владелец довольно неохотно согласился, после того, как ему было заявлено, что эта доска шестнадцатого века, чисто испанского происхождения, не относится к определённому стилю, и поэтому это скорее милость со стороны покупателя принять её в качестве подарка.
Теперь стало ясно, что бой пришёл к почётному завершению, владелец просиял и поинтересовался, куда доставить пакет.
— Мы возьмём это с собой, — твёрдо сказал Питер. — Но если вы предпочитаете наличные чеку…
Владелец уверил, что чека вполне достаточно, но пакет очень велик, и потребуется время, чтобы всё упаковать, поскольку все фигуры нужно завернуть по отдельности.
— Мы не спешим, — ответил Питер, — и мы возьмём его с собой.
Это соответствовало первому правилу, известному ещё с младенчества: подарки должны уноситься с собой и никогда не доставляться магазином.
Владелец исчез наверху, чтобы подыскать подходящую коробку, и Питер извиняющимся тоном обратился к Харриет.
— Жаль, что это заняло так много времени. Вы выбрали лучшее, чем предполагали. Я не эксперт, но очень ошибусь, если это не прекрасный и древний набор, и стоимость его намного больше, чем с нас запросили. Именно поэтому я так и торговался. Когда вещь так хороша, обычно всегда где-нибудь есть какой-то изъян. Если бы одна из этих пешек не была оригиналом, весь набор не стоил бы ничего.
— Да, наверное так. — Ей пришла в голову беспокойная мысль. — Если бы набор не был совершенен, вы бы купили его?
— Ни за какую цену.
— Даже если бы я всё ещё его хотела?
— Нет. В этом моя проблема. Кроме того, вы бы его не захотели. У вас научный ум, и вы всегда чувствовали бы себя неловко, зная, что там есть изъян, даже если бы никто другой об этом не знал.
— Это правда. Всякий раз, когда кто-нибудь им восхищался бы, я чувствовала бы себя обязанной сказать: «Да, но одна из пешек — современная копия», — и это стало бы утомлять. Ну, я рада, что все они в порядке, потому что я люблю их с совершенно идиотской страстью. Они преследовали меня во сне в течение многих недель. И даже теперь я ещё не сказала спасибо.
— Да нет, сказали, и, так или иначе, главное удовольствие получил я… интересно, а тот спинет[106] в порядке?
Он проложил путь через закоулки антикварной лавки, убирая с дороги прялку, грузинский контейнер для охлаждения вина, медную лампу и небольшой лес из бирманских идолов, которые стояли между ним и инструментом. «Вариации на музыкальной шкатулке», — сказал он, когда провёл пальцами по клавишам, затем подкрутил табурет под свой рост, сел и сыграл сначала менуэт из сюиты Баха, затем джигу, и только затем в воздухе зазвучала Гринсливз.[107]
Увы, любовь, ты неправа,
Так грубо прочь меня гоня,
А я давно забыл покой
И радуюсь, когда с тобой.
«Он должен увидеть, что я не против всего этого, — подумала Харриет и бодро начала припев:
