– Это может произойти в любое удобное для вас время, месье Понтарлье. Я… я уже закончила все, ради чего сюда приезжала, – ответила Хелен.
– Вы теперь вернетесь на вашу виллу на Кипре?
– Да. – Миссис Эбернети слегка улыбнулась.
– Вы рады, и у вас нет никаких сожалений? – задал Пуаро еще один вопрос.
– Что вы имеете в виду? Сожалею ли я, что уеду из Англии? Или из этого дома?
– Я имел в виду из этого дома.
– Вы знаете, нет. Не имеет смысла цепляться за прошлое. Его надо без сожаления оставлять позади.
– Если такое возможно. – Сыщик улыбнулся с извиняющимся видом, глядя невинными глазами на окружавшие его вежливые лица. – Иногда такое не удается. Прошлое не отпускает вас и не хочет пропадать в забвении. Оно стоит рядом с вами и говорит: «Со мной еще не все закончено».
Сьюзан нерешительно засмеялась, а Пуаро закончил:
– Я говорю сейчас совершенно серьезно.
– Хотите сказать, – поинтересовался Майкл, – что ваши беженцы, когда переедут сюда, так и не смогут избавиться от своих воспоминаний?
– Я сейчас говорю не о беженцах.
– Он сейчас о нас, милый, – вмешалась Розамунда. – Он имеет в виду дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все остальное. Не так ли? – С этими словами она повернулась к Эркюлю.
Бельгиец какое-то время смотрел на нее с ничего не выражающим лицом.
– А почему вы так думаете, мадам? – спросил он наконец.
– Потому что вы детектив, не так ли? Именно детектив, а всякие УДКБ ООН, или как вы еще себя называли, – это все полнейшая ерунда. Я права?
Всех охватило сильнейшее волнение. Пуаро хорошо это чувствовал, хотя и не отвел глаз от очаровательного, безмятежного лица Розамунды.
– Вы очень проницательны, мадам, – произнес он с поклоном.
– Вовсе нет, – ответила миссис Шайн. – Просто вас показали мне однажды в ресторане, а я запомнила.
– Но вы никому не говорили об этом до настоящего момента?
– А я подумала, что так будет интереснее.
– Моя… моя милая девочка, – произнес Майкл голосом, который он плохо контролировал.
Сыщик отвел взгляд от Розамунды и посмотрел на ее мужа. Было видно, что молодой человек зол. Зол и… встревожен.
Пуаро медленно обвел взглядом лица остальных присутствующих. У Сьюзан лицо было злым и настороженным, у Грегори – неподвижным и непроницаемым, у мисс Гилкрист – глупым, с широко открытым ртом, у Джорджа – обеспокоенным, а у Хелен – встревоженным и нервным.
В создавшемся положении подобные реакции были абсолютно нормальными. Пуаро хотел бы увидеть их лица на несколько секунд раньше, когда Розамунда произнесла слово «детектив». Потому что сейчас они уже успели измениться…
Маленький бельгиец расправил плечи и сделал общий поклон. У него почти исчез иностранный акцент.
– Да, – произнес он. – Я детектив.
– И кто же послал вас сюда? – спросил Джордж Кроссфилд, у которого справа и слева от носа вновь появились белые пятна.
– Меня наняли для того, чтобы я разобрался в обстоятельствах смерти Ричарда Эбернети, – ответил сыщик.
– Кто вас нанял?
– В настоящий момент это вас не касается. Хотя, думаю, вам всем будет приятно узнать, что смерть Ричарда Эбернети последовала от естественных причин, и это не вызывает никакого сомнения.
– Естественно. А кто говорил обратное?
– Кора Ланскене. До того, как умерла сама.
По комнате, как злой ветерок, пронеслась волна беспокойства.
– Она сказала об этом здесь. Именно в этой комнате, – заговорила миссис Бэнкс. – Но я не подумала…
– Да неужели, Сьюзан? – Джордж с иронией посмотрел на кузину. – К чему теперь притворяться? Вы же в это не поверите, месье Понтарлье?
– Мы все так подумали, – сказала Розамунда. – А зовут его не Понтарлье, а Эркюль Пуаро.
– К вашим услугам, – еще раз поклонился сыщик.
Это имя не вызвало ни у кого ни удивления, ни восхищения. Казалось, что для собравшихся оно ничего не значило, и они среагировали на него не так остро, как на слово «детектив».
– А можно поинтересоваться, к каким выводам вы уже пришли? – спросил Кроссфилд.
– Он тебе ничего не скажет, дорогой, – заявила миссис Шайн. – А если и скажет, то неправду.
Из всей компании только она, казалось, получала удовольствие от происходящего.
Пуаро задумчиво посмотрел на актрису.
В ту ночь Эркюль Пуаро спал плохо. Он чувствовал тревогу и никак не мог понять ее источник. Обрывки разговоров, различные взгляды, произвольные движения – все это обретало пугающую важность в пустоте ночи. Сыщик находился на грани сна, но тот все не приходил. А в тот самый момент, когда Пуаро был уже готов отключиться, что-то еще пришло ему в голову и разбудило его. Краска – Тимоти и краска. Масляная краска – запах масляной краски – это как-то было связано с мистером Энтвислом. Краска и Кора. Рисунки Коры – разрисованные открытки. Рисунки Коры были лживы… Нет, не так – опять мистер Энтвисл. Он что-то сказал. Или это сказал Лэнскомб? Монашка, которая появилась в доме в день смерти Ричарда Эбернети. Монашка с усиками. Монашки в «Стэнсфилд-Грейндж» и в Личетт-Сент-Мэри… Не слишком ли много монашек? Розамунда, роскошно выглядящая на сцене в костюме монашки. Розамунда говорит о том, что он детектив, и все дружно смотрят на нее. Наверное, так же они смотрели на Кору в тот день, когда она сказала: «Но ведь его же убили, нет?» Что же тогда показалось Хелен Эбернети неправильным? Хелен Эбернети оставляет прошлое позади и отправляется на Кипр… Хелен Эбернети с шумом роняет восковые цветы, когда он сказал… а что именно он сказал в тот момент? Пуаро никак не мог вспомнить.
Наконец он заснул, и ему стали сниться сны.
Ему приснился зеленый малахитовый столик, на котором, за стеклянным экраном, стояли восковые цветы. И все это было покрыто толстым слоем красной краски. Краски цвета крови. Пуаро чувствовал запах этой краски, а Тимоти стонал рядом с ним и говорил: «Я умираю… умираю… это конец». И Мод, которая стояла, высокая и суровая, около него, держа в руках большой нож, как эхо повторяла: «Да, это конец». Конец – гроб со свечами и монахиней, склонившейся в молитве. Если только он сможет рассмотреть лицо монахини, то поймет…
Эркюль Пуаро неожиданно проснулся – он все понял! Да, это действительно был конец. Хотя перед ним еще лежал долгий путь. Он еще раз оценил кусочки мозаики: мистер Энтвисл, запах краски, дом Тимоти и что-то, что должно там быть. Восковые цветы… Хелен… разбитое стекло…
Хелен Эбернети не сразу отправилась в постель. Какое-то время она размышляла, глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале.
Ее заставили принять Эркюля Пуаро в доме. Сама она этого не хотела. Но мистер Энтвисл повернул дело так, что отказаться ей было очень сложно. А теперь всем все стало известно. И теперь уже Ричард Эбернети не сможет спокойно лежать в своей могиле. А все началось с тех глупых слов Коры… В тот день, после похорон. «Как они все тогда выглядели? – спросила себя Хелен. – Какими их увидела Кора? Как выглядела я сама?»
Что там говорил Джордж? Насчет того, кто как себя видит…
По этому поводу есть даже цитата: «Видеть себя такими, какими видят нас люди…»[75] Какими нас видят другие.
Глаза, которые, ничего не видя, смотрели в зеркало, неожиданно приобрели осмысленное выражение. Хелен видела себя – и в то же время не себя – не так, как ее видели другие. Не так, как Кора видела ее в тот день.
Ее правая – нет, ее левая бровь была приподнята чуть больше, чем правая. Рот – ну, изгибы рта были симметричными. Если б она могла встретить саму себя, то не увидела бы большой разницы со своим отражением в зеркале. Не то было с Корой.
Кора – теперь миссис Эбернети видела ее совершенно четко. Кора в день похорон с головой, склоненной к плечу, задающая свой вопрос и смотрящая на нее.
Неожиданно Хелен закрыла лицо руками. «В этом нет никакого смысла… – сказала она себе. – В этом не может быть никакого смысла».
Прекрасный сон мисс Энтвисл, в котором она играла в пикет с королевой Мэри[76], был прерван телефонным звонком.
Она решила не обращать на него внимания, но телефон не замолкал. Еще не полностью проснувшись, пожилая дама подняла голову и посмотрела на часы, стоявшие у изголовья кровати. Без пяти семь – кто, ради всех святых, может звонить в такое время? Наверное, ошиблись номером.
Надоедливые переливы звонка продолжались. Мисс Энтвисл вздохнула, накинула халат и прошла в гостиную.
– Кенсингтон шесть-семь-пять-четыре-восемь-девять, – резко произнесла она, сняв трубку.
– С вами говорит миссис Эбернети, – ответил ей женский голос. – Миссис Лео Эбернети. Могу я переговорить с мистером Энтвислом?
– А, миссис Эбернети! Доброго вам утра. – «Доброе утро» прозвучало совсем не по-доброму. – Это говорит мисс Энтвисл. Боюсь, что мой брат еще спит. Я и сама спала.
