Люси заметила, что ему следовало бы посмотреть «Истории влюбленных», которые изображала его возлюбленная.
— Ее номер последний. И если я хоть немного знаю мою Терезу, удовлетворить ее аппетит гораздо труднее, чем ее тщеславие, как бы велико оно ни было.
«Похоже, он хорошо знает свою Терезу», — подумала Люси.
— Вы обеспокоены чем-то, мисс Пим?
Вопрос застал ее врасплох.
— Почему вы так решили?
— Не знаю. Просто мне показалось. Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
Люси вспомнила, как в воскресенье вечером, когда она почти расплакалась над бидлингтонскими гренками с сыром, он сразу понял, что она устала, и помог ей. Если бы, когда ей было двадцать, ей встретился кто-нибудь такой же понимающий и такой же молодой и красивый, как поклонник Нат Тарт, а не Алан с его адамовым яблоком и дырявыми носками!
— Я должна сделать кое-что, что сделать необходимо, — медленно проговорила Люси, — но я боюсь последствий.
— Последствий для вас?
— Нет. Для других.
— Не думайте; делайте.
Мисс Пим поставила тарелки с кексами на поднос.
— Видите ли, то, что необходимо, не всегда правильно. А может, я хотела сказать наоборот?
— Я не уверен, что понял, что вы вообще хотели сказать.
— Ну, тут появляется ужасная дилемма — кого вы спасаете. Вы понимаете? Если вы знаете, что, спасая человека с верха снежной лавины, вы вызовете ее срыв, в результате которого будет разрушена деревня, что вы будете делать? Такого рода вопрос.
— Конечно, я спасу его.
— Да?
— Лавина может накрыть деревню так, что ни одна кошка не погибнет, — положить на этот поднос немного сэндвичей? — так что будет спасена по крайней мере одна жизнь.
— Вы считаете, что всегда нужно делать то, что правильно, и пусть последствия заботятся сами о себе?
— Примерно так.
— Несомненно, это проще всего. По правде говоря, я думаю слишком просто.
— Если вы не собираетесь играть роль Господа Бога, нужно выбирать простой путь.
— Играть роль Господа Бога? Вы знаете, что положили сюда вдвое больше сэндвичей с языком?
— Если вы не можете, как Господь Бог, предвидеть все «до» и «после», лучше всего придерживаться правил. Полный успех! Музыка кончилась, и вон моя юная дама движется сюда, как леопард на охоте. — Рик с улыбкой в глазах смотрел на приближающуюся Детерро. — Не правда ли, эта шляпа сногсшибательна! — Он на секунду задержал взгляд на Люси: — Делайте то, что правильно, мисс Пим, и пусть Господь Бог решает.
— Ты не смотрел, Рик? — услышала Люси вопрос Детерро, но тут и она сама, и Детерро, и Рик были захлестнуты налетевшей волной Младших, примчавшихся выполнять свои обязанности — угощать чаем. Люси выбралась из звяканья белых чашек и мелькания пестрых шведских костюмов и оказалась лицом к лицу с Эдвардом Эйдрианом. Тот был один и выглядел совсем потерянным.
— Мисс Пим! Вас-то я и хотел увидеть. Вы слышали, что…
Одна из Младших сунула ему в руки чашку с чаем, и он одарил ее своей самой лучшей улыбкой, но ей было некогда, и она ее не увидела. В тот же момент к Люси с чаем и подносом с кексами подошла маленькая мисс Моррис, сохранившая верность даже в суматохе показа.
— Давайте присядем, хорошо? — сказала Люси.
— Вы слышали об этом ужасном случае?
— Да. Думаю, что серьезные несчастные случаи бывают не так уж часто. Просто очень неудачно, что это произошло как раз в день показательных выступлений.
— О, несчастный случай, да. А вы знаете, что Кэтрин говорит, что не может поехать сегодня вечером в Ларборо? Что все подавлены и она должна оставаться здесь. Вы слышали когда-нибудь что-нибудь более абсурдное? Если здесь царит угнетенное настроение, тем больше причин для того, чтобы вытащить ее и заставить немного забыться? Я все приготовил. Даже купил специально цветы для нашего столика на сегодняшний вечер. И именинный пирог. В следующую среду день ее рождения.
Интересно, подумала Люси, знает ли кто-нибудь в Лейсе, когда у Кэтрин Люкс день рождения.
Как могла, Люси выразила сочувствие Эйдриану, при этом мягко сказав, что понимает точку зрения мисс Люкс. Ведь девушка серьезно ранена, все очень обеспокоены, и, без сомнения, будет несколько бездушно с ее стороны, если она поедет веселиться в Ларборо.
— Но это не веселье! Это просто тихий ужин со старым другом. Я действительно не понимаю, почему, если со студенткой произошел несчастный случай, Кэтрин должна бросать старого друга. Поговорите с ней, мисс Пим. Вы можете убедить ее.
Люси сказала, что сделает все что сможет, но на успех не надеется, потому что, пожалуй, разделяет точку зрения мисс Люкс по этому поводу.
— И вы! О Господи!
— Я знаю, что это неразумно. Даже абсурдно. Но никто из нас не сможет быть веселым, и вечер будет сплошным разочарованием, а ведь вы этого не хотите? А нельзя ли перенести все на завтра?
— Нет, сразу, как только кончится вечерний спектакль, я должен буду торопиться на поезд. И потом, это суббота, и у меня будет matinee.[50] А вечером я играю «Ромео», это совсем не понравится Кэтрин. Она и в «Ричарде III» с трудом меня выдержит. О Боже, какой все это абсурд.
— Успокойтесь, — сказала Люси. — Все не так трагично. Вы еще приедете в Ларборо, теперь, когда вы знаете, что она здесь, сможете видеться с ней, когда только захотите.
— Я никогда больше не застану Кэтрин в таком благодушном настроении. Никогда. Знаете, отчасти это благодаря вам. Она не хочет представать перед вами в виде Горгоны. Она даже согласилась поехать посмотреть мою игру. Никогда раньше она не соглашалась. Я никогда не смогу снова уговорить ее, если она не поедет сегодня. Убедите ее, мисс Пим.
Люси обещала попробовать.
— А если отвлечься от нарушенного обещания, как вам понравилось сегодня?
Мистер Эйдриан, по его словам, получил большое удовольствие. Он не знал, что привело его в больший восторг — красота студенток или их ловкость и умение.
— Кроме того, у них чудесные манеры. У меня ни разу не попросили автографа, за весь день.
Люси посмотрела на него, думая, что он иронизирует. Но нет, все было «впрямую». Он действительно не мог представить себе другой причины отсутствия охотников за автографами, как хорошие манеры. «Бедный, глупый ребенок, — подумала Люси, — постоянно живет в мире, о котором ничего не знает. Интересно, все ли актеры такие. Блуждающие воздушные шары, а в центре каждого упакованный в него маленький актер. Как, наверно, это славно, жить обложенным подушками, надежно оберегающими от жестокой реальности. Они вообще даже не родились; они все еще плавают в некоей пренатальной жидкости».
— А кто эта девушка, которая напутала в упражнении на равновесие?
Неужели ей не дадут отвлечься от Иннес хоть на две минуты!
— Ее зовут Мэри Иннес. А что?
— Какое удивительное лицо. Чистый Борджиа.[51]
— Не надо! — резко сказала Люси.
— Я весь день не мог понять, кого она мне напоминает. Наверно, портрет молодого человека кисти Джорджоне, но который из них — не знаю. Надо бы просмотреть их заново. Во всяком случае, это удивительное лицо, такое тонкое и такое сильное, такое доброе и такое злое. Совершенно фантастически красивое. Не представляю себе, что может делать такая драматичная личность в женском колледже физического воспитания в двадцатом веке?
Ладно, ей, Люси, во всяком случае оставалось утешение, что еще кто-то видел Иннес так же, как видела ее она: необычной, красивой особой красотой, не соответствующей веку, в котором она живет, потенциально трагической фигурой. Люси вспомнила, что Генриетта считала Иннес просто скучной девушкой, которая сверху вниз смотрит на людей, менее одаренных, чем она сама.
«Что бы такое предложить Эдварду Эйдриану для того, чтобы отвлечься?» — подумала Люси. Она увидела, как по дорожке движется хлопающий на ветру шелковый галстук-бабочка и ослепительно белый воротник, и узнала мистера Робба, обучавшего ораторскому искусству; он был единственным преподавателем со стороны, если не считать доктора Найт. Сорок лет тому назад мистер Робб был подающим надежды молодым актером — самым блестящим Ланселотом Гоббо своего поколения, — и Люси почувствовала, что поразить мистера Эйдриана его же собственным оружием будет, пожалуй, неплохо. Но поскольку она оставалась все той же Люси, ее сердце смягчилось при мысли о том, как он понапрасну готовился — цветы, пирог, планы показаться в выгодном свете, — и она решила быть милосердной. Она заметила О'Доннелл, издали разглядывавшую того, кто некогда был ее героем, и поманила девушку. Пусть Эдвард Эйдриан получит реальную подлинную стойкую поклонницу, которая будет восхищаться им, и пусть он никогда не узнает, что она — его единственная поклонница в колледже.
