– Позвольте поговорить с подсудимым, ваша честь? – спросил судью Семен Арнольдович.
Председательствующий разрешающе кивнул. Хотя с некоторой неохотой.
– Признавайтесь, – прошептал Родионову Арнольдыч.
– Почему? – удивленно поднял брови Савелий.
– Потому что за дверьми судебной залы сидит припасенный прокурором свидетель, которого он может в любой момент вызвать. И если вы скажете, что саквояж свой вы видите впервые, то прокурор вызовет этого свидетеля, и он опознает этот саквояж и подтвердит, что именно его он видел у вас в руках тогда-то и тогда-то. Вас уличат во лжи, и это негативно скажется на мнении присяжных заседателей. Поняли?
– Кажется, да, – ответил Родионов и громко сказал, обращаясь к судье: – Да, признаю, ваша честь.
– И содержимое саквояжа также принадлежит вам?
– Да, – ответил Савелий Николаевич.
* * *
– Что он делает? – заерзал Аристов на своем стуле, покрываясь испариной. Невероятно, но, похоже, начальник московского сыска был не на стороне обвинения. И если бы сейчас его видел директор Департамента полиции генерал Белецкий... Впрочем, генерал его не видел. Оно и к лучшему.
– Все правильно, – ответил Григорию Васильевичу Пал Палыч Заварзин (он и Аристов сидели уже рядом). – Если Родионов не признает саквояж за свой, у обвинения, верно, отыщется человечек, который покажет, что видел этот саквояж у него в руках. И на присяжных ложь подсудимого подействует, как красная тряпка на быка...
* * *
– А вы не подскажете нам, что это за содержимое? – воткнул свой взгляд в Савелия Николаевича председательствующий.
– Инструменты, – беззаботно пожал плечами Родионов.
– Какие, позвольте вас спросить, инструменты?
– Разные, – неопределенно ответил Родионов.
Судья хмыкнул:
– Разумеется. У стороны обвинения есть к подсудимому вопросы?
– Есть, – быстро сказал прокурор Злобин.
– Прошу. Задавайте свои вопросы, – разрешил судья.
Злобин поднялся со своего места и подошел к Родионову:
– Представляясь судье, вы назвали род своих занятий – игрок. Разве для игрока нужны какие-либо механические инструменты?
– В моей профессии всякое случается, – уклончиво ответил Савелий Николаевич.
– Согласен, бывает всякое, – улыбнулся Злобин. – Но, простите, дрель и сверла... Для чего они биржевому или карточному игроку? Просветите меня, если можете.
Родионов промолчал.
– А фомка?
Молчание.
– Набор отмычек? – Обвинитель торжествующе обвел взглядом присяжных заседателей: – Видите, господа, обвиняемый молчит. Он не знает, для чего игроку в карты дрель и фомка. Но что такое, господа присяжные заседатели, дрель и фомка? Это, господа, инструменты взломщика. Так же, как набор стамесок, разного рода крючков и отмычек...
– Это что, уже начались прения? – недовольно отозвался Семен Арнольдович и вопросительно посмотрел на судью.
– И правда, господин обвинитель, дождитесь прений, – сказал судья.
* * *
Прения начались минут через сорок. Прокурор Злобин, в строгом костюме, молодой, но уже по чину статский советник, негодовал, и в стеклышках его пенсне полыхало зарево праведного гнева.
– Нет никакого сомнения, – начал он, – что подсудимый Родионов – человек высшей воровской категории. В их среде, среде воров, убийц и громил, он проходит как маз, урка, то есть человек, живущий по воровским правилам, слово которого – закон. Живет этот человек в большом достатке: собственный дом на Большой Дмитровке, собственный выезд, путешествия за границу... Но позвольте спросить, какими трудами добыты все эти блага? Сам он ответит, что его состояние сложилось из выигрышей в азартные картежные игры, которые, кстати, запрещены законом, и игрой на бирже. Я, – Злобин обвел пылающим взором присяжных заседателей и остановил взгляд на председательствующем судье, – проверил все крупные выигрышные биржевые сделки за последние пять лет. И нигде, я повторяю, нигде не фигурировала фамилия Родионов. Так откуда, судари вы мои, у господина подсудимого все блага, которые большинству здесь сидящих только снятся и которых им не видать, как своих ушей? И я отвечу вам, господа, откуда.
Злобин выпрямился и обвел взглядом зал:
– От преступных деяний, вот откуда. Несколько лет подряд подсудимый вскрывал банки и биржи, как аптечные консервы, выгребая их содержимое в собственный карман. Просто полиции не удавалось поймать его за руку, потому что он хитер и осторожен. И вот – удача! Преступник схвачен на месте преступления! С воровским инструментарием, который он признал за свой. Схвачен он в помещении банка, в который проник путем взлома входного замка. Это уже преступление: проникновение в государственное учреждение путем взлома. Но нет, оказывается, господин Родионов взломал еще и сейф в секретной комнате, в которую проник также путем незаконным, открыв замки двери при помощи воровских инструментов. Когда сработала секретная сигнализация, а охрана и полицейские ворвались в помещение, где находился подсудимый, – что же они увидели? А я вам скажу, господа... Они увидели раскрытый сейф, который был совершенно пуст. Вор успел передать содержимое своим подельникам, но вот скрыться не успел: был арестован помощником полицеймейстера господином Самойленко. Так что наличие преступления, милостивые государи, есть факт неоспоримый...
Обвинитель перевел дух. Кажется, его проникновенная речь начала производить нужное воздействие: присяжные посматривали на Родионова хмуро. Как же может быть иначе! Они считают в своих дырявых кошельках полтинники и гривенники, а он шикует на ворованные деньги. А это – верх несправедливости...
– Подсудимый – человек умный и образованный, дерзкий и энергичный, – продолжил свою речь Злобин. – А поэтому, господа, более опасен, чем остальные преступники его специализации. Родионов обучался в Берлинском университете, слушал лекции в Сорбоннском университете в Париже, и поэтому его преступные деяния граничат с неприкрытым цинизмом и полным пренебрежением ко всяческой морали. Он плюет на все остальное общество, в поте лица добывающее себе на пропитание. Он презирает общество и его законы. По сути, он владеет тем, что отобрал у всех нас, честных тружеников своей Отчизны, а посему заслуживает самого серьезного наказания из предусмотренных законом. Это я говорю вам, – Злобин всем корпусом повернулся к скамьям с присяжными, – господа присяжные заседатели, не как прокурор, а как обыкновенный гражданин, ибо господин Родионов даже не считает, что он виновен. А он – виновен! И об этом ему должны сказать вы, господа присяжные заседатели!
– Наш прокурор, похоже, сегодня был в ударе, – заметил Аристов Пал Палычу, когда обвинитель закончил. – Теперь послушаем, что же скажет защита...
* * *
О том, что его кредитор – Савелий Николаевич Родионов (якобы кожевенный заводчик и держатель картинной галереи) и есть тот самый медвежатник, которого он сбился с ног разыскивать, Аристов догадался вскоре после нового ограбления банка. Хотя у Родионова и было «твердое» алиби (как потом оказалось, алиби было «липовое»): что ни говорите, а сыскной опыт и первоклассная агентура – вещи неоценимые.
Но вначале был новый звонок от Неизвестного...
– Слушаю вас, – сказал Григорий Васильевич.
– Господин Аристов? – спросила трубка.
– Он самый. С кем имею дело?
– Вы меня забы-ыли, – немного разочарованно послышалось в трубке.
– А почему я, собственно, должен вас помнить? – начал закипать Аристов. – Вы кто такой? И что вам от меня нужно?
– Мне нужно, чтобы вы вспомнили о моем обещании подломить Императорский Национальный банк. Как известно вам, я сдержал свое обещание...
– Так это вы?!
– Извините, если я вас потревожил.
– И что вам нужно?
– Решительно ничего, – сказал голос в трубке. – Только лишь, чтобы вы поверили, что я и есть тот самый медвежатник, которого вы так тщетно пытаетесь изловить.
Григорий Васильевич помнил, как после этих слов вора его просто бросило в жар. Человек, говоривший с ним мягким и немного покровительственным тоном, и был тот самый маз, о котором судачила вся Москва и который доставил ему столь много неприятностей. Этот звонок был сродни разве что сообщению с того света, ведь Аристову абонента было не достать, а он много бы отдал, чтобы защелкнуть наручники на запястьях наглеца, посмевшего телефонировать ему, начальнику сыскной полиции.
– Предположим, я поверил. И что дальше? – как можно спокойнее спросил Григорий Васильевич, что далось ему с великим трудом.
– А дальше я вынужден вернуться к своему предложению и снова просить вас отпустить Парамона Мироновича.
– Что, иначе вы опять ограбите какой-нибудь банк? – ехидно поинтересовался Аристов. – И этим будете меня шантажировать?
