— Иди помоги мне, будь добра. У меня жутко спина болит. Можешь помыть Кляксу? Она вся в грязи.
Фанни взяла собаку за загривок и потащила в ванную.
Мама продолжала болтать без умолку. Видимо, сегодня у неё был на редкость удачный день.
— Мы дошли до самого Страндгердет. Там я познакомилась с такой милой дамой с пуделем! Они недавно сюда переехали. Пуделя зовут Соломон, представляешь?! Кляксе он ужасно понравился. Мы спустили их с поводков, и они оба полезли купаться, хотя, вообще-то, сейчас холодно. А потом она валялась в грязи и жутко извозилась. Господи, как я проголодалась! Ты сходила в магазин?
— Нет, мама. Я только что пришла из школы. У нас скоро контрольная по алгебре, мне надо готовиться.
Мама, как всегда, будто не слышала её. Она открывала и со стуком захлопывала шкафчики на кухне.
— А в морозилке ничего нет? Ух ты, здорово! Рыбная запеканка! Мне надо срочно поесть. А на сколько её надо ставить в духовку? На сорок минут? Господи, да я же умру с голода. Ой, сейчас описаюсь!
Она влетела в ванную и села на унитаз, пока Фанни, сжав зубы, отмывала собаке лапы. Ну вот зачем мама постоянно во всеуслышание объявляет о своих потребностях? Чтобы все знали, что с ней происходит каждую секунду? В висках пульсировало раздражение.
— Ты её вытри хорошенько, чтобы она не простудилась, — сказала мама, надевая трусы.
— Да, мама.
Вот если бы она когда-нибудь проявила такую же заботу о собственной дочери.
Фанни вышла из ванной и увидела, что мама лежит на диване с закрытыми глазами.
— Устала?
— Да, надо немножко отдохнуть перед работой. Поставишь запеканку в духовку, когда разморозится?
— Ладно.
Фанни снова уселась за учебники. Мама, похоже, заснула. «Она ведёт себя как большой ребёнок», — думала Фанни, накрывая на стол. Часы показывали четыре. У неё оставалось три часа. Два на учёбу, по крайней мере, хотелось бы в это верить, и час на то, чтобы привести себя в порядок.
— А ты не будешь? — спросила мама, когда Фанни поставила перед ней тарелку с запеканкой.
— Нет, я не голодна. Поем попозже.
— Ага, — рассеянно ответила мама, уже погрузившись в свои мысли.
Фанни хотела было рассказать ей о забавном спектакле, который они смотрели в школе, но тут же поняла, что мама всё равно не сможет сосредоточиться. Какой смысл что-то ей рассказывать?
По дороге домой Кнутас досадовал из-за неудачи с видеокассетой.
Сев в машину, он поёжился от холода. Лине всё время ныла, что надо купить новую машину, тем более что деньги теперь есть, но он упрямо не желал расставаться со своим старым «мерсом». Пока что ему удавалось сопротивляться. Две машины — слишком дорого и сложно, к тому же держать негде — перед домом места только для одной. А расстаться со старым любимым «мерседесом» у него духу не хватало: с этой машиной связано слишком много воспоминаний и переживаний, казалось впитавшихся в потёртые сиденья. Комиссара и машину связывали любовь и взаимопонимание.
Он припарковался перед домом, во всех окнах горел свет. Хороший знак, — похоже, все дома. Кнутас уже предвкушал спокойный вечер в кругу семьи, но, когда вошёл в дом, увидел совсем не то, что ожидал.
— Ни за что! Даже и не подумаю! Мне плевать, что она там говорит!
Нильс взлетел наверх по лестнице к себе в комнату и громко хлопнул дверью. Петра сидела за столом на кухне. Лине гремела кастрюлями у плиты, демонстративно повернувшись к дочери спиной. Едва взглянув на жену, комиссар сразу же понял, что она вне себя от ярости.
— Что происходит? — спросил Кнутас, не успев даже снять пальто.
Лине обернулась. У неё на шее выступили красные пятна, растрёпанные волосы торчали во все стороны.
— И не спрашивай! Денёк выдался отвратительный.
— Что вы тут устроили? — спросил Кнутас у дочери, ласково погладив её по голове.
Та сразу же с криком вскочила со стула.
— Что вы тут устроили! — накинулась она на отца. — Спроси у него, что он тут устроил! У моего так называемого брата!
Выпалив всё это, дочь последовала примеру сына и скрылась на втором этаже.
— У меня выдался кошмарный день на работе, сил нет ещё и это выслушивать, — устало сказала Лине. — Придётся тебе с ними разобраться.
— Что у тебя случилось?
— Поговорим позже.
Он повесил пальто на вешалку, снял ботинки и быстро поднялся на второй этаж, перешагивая через две ступеньки. Позвал детей в спальню и присел рядом с ними на край кровати.
— А теперь рассказывайте, что стряслось.
— Ну, мы должны были помочь маме накрыть на стол, но сначала надо было вынуть посуду из посудомоечной машины, пока мама готовит ужин, — начал Нильс. — Я достал лоток с ножами и вилками и начал раскладывать их по местам. И тут припёрлась Петра и говорит: «Дай я сделаю!»
— А вот и нет! Всё было не так!
— Помолчи! Дай сказать! Именно так всё и было. Ты выхватила лоток у меня прямо из рук, хотя я уже начал.
Петра расплакалась.
— Это правда? — терпеливо спросил Кнутас, повернувшись к дочери.
— Да, но он всегда берёт лоток с ножами и вилками. Конечно, это же проще всего! Я решила, что теперь моя очередь. Но он не захотел меняться. Мама разозлилась и сказала, чтобы мы перестали ссориться, а Нильс обозвал меня дурой!
Лицо Нильса пылало от возмущения.
— Конечно! Я же уже начал! А ты подошла и просто отобрала его у меня! А мама наорала на меня, как будто это я виноват!
Кнутас повернулся к дочке:
— Конечно, ты не права, что забрала у Нильса лоток, раз уж он начал его разбирать. А ты, Нильс, не забывай, что всё должно быть по справедливости — разгружайте посудомоечную машину по очереди. Ваша мама, кстати, очень устала, и ей тяжело слушать ваши вечные ссоры, пока она готовит ужин. А ещё не надо обзывать сестру дурой, Нильс.
— Ну прости, — смущённо извинился сын.
Кнутас обнял обоих детей. Петра прижалась к нему, а Нильс, продолжая показывать характер, оттолкнул отца.
— Ну ладно тебе, ничего особенного ведь не случилось.
— Отстань! — рявкнул Нильс, зло сверкнув глазами.
Кнутас отвёл сына в сторону, и после недолгих уговоров Нильс нехотя согласился спуститься на кухню.
Лине выглядела расстроенной и совершенно измученной.
— Как ты? — спросил Кнутас, когда покой в доме был наконец восстановлен.
— На работе кое-что случилось. Потом расскажу.
— Сейчас! Нам же тоже интересно, — возмутилась Петра.
— Не знаю, это очень печальная история, — предупредила её Лине.
— Ну, мамочка, ну пожалуйста!
— Ладно. Сегодня к нам на отделение поступила женщина со схватками, первые роды. Казалось, что всё в порядке, но, когда начались потуги, ребёнок никак не выходил. Анита говорила, что нужно сделать ей спинальную анестезию, чтобы прекратить потуги. Но я решила немного подождать.
Лине говорила дрожащим голосом, на глаза наворачивались слёзы. Кнутас потянулся к ней через стол и взял за руку.
— Сердце ребёнка билось всё слабее и слабее, и нам пришлось в экстренном порядке сделать ей кесарево. Но мы опоздали. Ребёнок умер. Мне кажется, это всё из-за меня.
— Ну конечно нет. Ты сделала всё, что было в твоих силах, — заверил её Кнутас.
— Фу, какой кошмар. Бедная мамуля, — попыталась утешить мать Петра.
— Не меня надо жалеть. Пойду прилягу ненадолго.
Лине тяжело вздохнула и встала из-за стола.
— Пойти с тобой?
— Нет, мне нужно побыть одной.
Обычно работа доставляла Лине радость, но, если что-то не удавалось, она занималась самобичеванием, раз за разом прокручивая ситуацию в голове и пытаясь понять, что именно она сделала не так. Как можно было поступить по-другому, что бы тогда случилось и так далее.
Кнутас подумал, что, с другой стороны, это неудивительно. Она каждый день лицом к лицу встречалась с жизнью и смертью. Совсем как и он сам.
Пия Дальстрём, высокая тёмноволосая красавица, была абсолютно не похожа на своих родителей — ни внешностью, ни манерами. Чёрные брюки, пиджак и туфли на высоком каблуке. Волосы собраны в узел. Она пришла на допрос рано утром, так как собиралась уехать домой в тот же день. В семь утра в здании Управления полиции ещё никого не было.
Кнутас предложил ей чашечку кофе и даже сам взялся его готовить. Мало кто из его коллег варил нормальный кофе, хотя кофеварка стояла рядом с этим дурацким автоматом. Пока кофе готовился, они мило болтали о том о сём. Внешне Пия напоминала Одри Хепбёрн из старых фильмов пятидесятых годов. Большие тёмные глаза были подведены точь-в-точь как у кинозвезды.
Кофеварка наконец закончила пыхтеть, и они с Пией уселись за стол в его кабинете.
— Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с отцом, — попросил он, подумав, что, наверное, похож на психотерапевта.
