— Даже если у меня ничего не получится?
— Это невозможно! — с уверенностью заявила она. — Я вам безгранично верю, дорогуша.
Лицо куклы говорило о том, что Фэбриелла врет.
— Чего именно вы от меня ждете? — спросил я. — Должен ли я его отпугнуть? Или от него откупиться?
— Предоставляю вам полную свободу действий! — быстро ответила она.
— Сколько вы готовы ему заплатить?
Она раздраженно покачала головой, отчего ее роскошные волосы создали вокруг головы подобие ореола.
— Тысяч десять, как я думаю.
— Вы рассказали об этом Юджину Патрику?
— Нет, и не собираюсь этого делать! — решительно заявила она. — Юджин прелесть, но у него кошмарный характер, он ужасно вспыльчив. Я никогда бы не поручила ему предпринять какие-то решительные шаги в данной ситуации, если бы он узнал о возвращении моего исчезнувшего муженька и его попытках шантажировать меня.
— О’кей, — буркнул я, — так где же можно отыскать этого мистера Уэстэрвея?
— Он остановился в мотеле за Вествуд-Виллидж, — пояснила она. — Местечко Великолепная Вилла. — Она забавно сморщила нос: — Могу поспорить, большую часть времени он торчит недалеко от шоссе с теннисной ракеткой под мышкой.
Мои часы подсказывали, что было чуть больше половины шестого. Потребовалось бы минут пятнадцать, чтобы проехать пару миль и навострить глаза, дабы не пропустить призрак с ракеткой под мышкой где-то около шоссе… Все же это будет лучше, нежели притягивать к себе взгляды всех обитателей бара, которых в равной степени интересовала и огромная уродливая тряпичная кукла, и ее хозяйка.
— Я поеду повидаться с ним, — сказал я Фэбриелле. — Где я смогу позднее вас отыскать?
— Позвоните мне домой, дорогой. Но говорите осторожно, хорошо? Сегодня вечером у меня состоится интимный ужин — Юджин и мы вдвоем. — Она заговорщически улыбнулась кукле. — И Мы не хотим, чтобы наш дорогой человек подумал, что не все в порядке, верно, Гильда?.
Кукла с откровенной ненавистью пару секунд глазела на нее, затем неожиданно свалилась лицом вниз, согнувшись в талии, причем ее голова оказалась на столе, сбив бокал с нетронутым мартини.
Фэбриелла медленно покачала головой, потом глянула на меня с терпеливой улыбкой всепрощающей матери:
— Я ведь знала, что ей не следовало пить последний бокал!
— Догадываюсь, что спиртное является проблемой, когда внутри ты набит соломой, — усмехнулся я, — наверное, ее нужно немного поднабить войлоком или ватой на уровне талии?
Внезапно бирюзовые глаза Фэбриеллы приобрели тоскливое выражение.
— Сказать по правде, дорогуша, — заговорила она шепотом, — Гильда все это вытворяет мне назло. На самом деле она меня терпеть не может. Всегда так было.
— Тогда чего ради вы ее всюду с собой таскаете?
— У вас создалось совершенно превратное мнение об истинном положении дел. — Фэбриелла жалобно улыбнулась. — В действительности именно Гильда настаивает на том, чтобы я находилась постоянно рядом с ней. Это своего рода наказание за… за…
Она неожиданно схватила горсть засаленных волос куклы и снова вернула ее в сидячее положение откровенно свирепым рывком. На нарисованной физиономии Гильды сохранялось прежнее выражение неприкрытой ненависти, но теперь добавилось еще кое-что. Сбоку у намалеванного красного рта куклы расплылось вполне реальное мокрое пятно от разлитого мартини, придававшего Гильде вид пьяной дебоширки.
— В один прекрасный день, дорогая, — свирепым голосом стала выговаривать Фэбриелла, — мое терпение лопнет, и тогда я поднесу к тебе спичку, когда мы вернемся домой!
Я выскочил оттуда как ошпаренный, побоявшись, что через несколько минут начну разговаривать с воображаемым жирафом, на носу у которого будут торчать розовые очки в форме бабочки, ибо мне уже казалось, что он ухмыляется где-то за моей спиной.
В офисе томилась изнывающая от скуки матрона, которая оказалась не то владелицей мотеля, не то женой владельца. Ее физиономия просветлела, когда она заметила, что я вхожу, но, как только выяснилось, что я не стремлюсь обосноваться в этом заведении, она полностью утратила ко мне всякий интерес.
— Мистер Уэстэрвей? — Она громко зевнула, просматривая регистрационный журнал. — Он в 14-м, через двор, на противоположной стороне пруда.
Номер 14 был на первом этаже, окна были закрыты жалюзи. Я обошел вокруг нагретого пруда (температура 80 градусов по Фаренгейту и — на тебе — купание всяких животных не разрешается!) и энергично постучал в дверь. Изнутри донеслись какие-то неясные шорохи, потом секунд на десять все вроде бы замерло, я постучал вторично, громче и продолжительнее, после этого раздался женский голос:
— Кто там?
— Меня зовут Холман. Я хочу поговорить с мистером Уэстэрвеем.
Вскоре дверь отворилась, на пороге стояла брюнетка с пылающей физиономией, разглядывающая меня так, как будто я был инспектором из финансовой компании, прибывшим с опозданием на каких-то десять минут, в противном случае он оказался бы обладателем ее девственности. Одежда на ней была не только смятой, но и неряшливо надетой, а заспанное лицо говорило о грандиозной попойке. За ее спиной я разглядел растянувшегося на кровати парня с торчащей во рту сигаретой. Мне пришло на ум, что этот прием он заимствовал у Эррола Флинна, ныне забытого актера, но лет пять назад тот был эталоном «настоящего мужчины».
— Чего вы хотите? — спросила девица слегка плаксивым голосом.
Я легонько отодвинул ее в сторону одной рукой, второй прикрыл за собой дверь и прошел к кровати.
— Вы Уэстэрвей? — спросил я.
Кончик сигареты вспыхнул красным огоньком, когда парень сильно затянулся, затем неторопливо выпустил к потолку тоненькую струйку дыма.
— Точно, — надменным голосом ответил он. — Я Уэстэрвей.
Он был высокого роста, тело мускулистое, одет в белый тонкий свитер и полинявшие старые джинсы. Волосы черные, как будто смазанные репейным маслом, кожа сильно загоревшая. Добавьте к этому правильные черты лица, голубые глаза и улыбчивый рот. Короче, он выглядел бывшим шофером тяжелой грузовой машины, которому когда-то повезло, он приглянулся заправилам Голливуда и снялся в нескольких картинах. В те времена никому не нужны были хорошие актеры, главное — подходящая внешность.
— Я хотел бы с вами потолковать, — заговорил я без особой спешки, — дело касается…
— Милой суки — моей жены, — произнес он с чувством, так зажав белыми блестящими зубами сигарету, что она согнулась, чуть не достав до кончика носа. — Позвольте догадаться, Холман. Вы — первый из целого отряда, который она наняла, пытаясь заставить меня дать ей развод, верно?
— Только троньте его, хоть разочек, мистер, — яростно заверещала брюнетка, — и я подниму такой крик, что рухнет весь этот проклятый мотель!
— Хотите кое-что знать? — Я не обращал ни малейшего внимания на брюнетку. — Существует специальный термин для того, что вы пытаетесь сделать с Фэбриеллой, — это шантаж. Или вымогательство, выбирайте сами, что вам больше нравится.
Он спустил ноги с кровати и сел, вынул изо рта окурок и швырнул его на пол к ногам девицы.
— Наступи-ка на него, милочка, за меня! — Потом он демонстративно зевнул во весь рот и закинул руки за голову. — Проваливай отсюда, слизняк! — презрительно бросил он. — Мне противно смотреть на твою гнусную рожу!
— Почему вы не хотите вести себя разумно? — пожал я плечами. — Она согласится на десять тысяч компенсации, если вы перестанете вставлять ей палки в колеса и дадите развод. Тогда все закончится ко всеобщему удовлетворению, да и вы избежите неприятностей. Никаких щекотливых вопросов о том, кто украл ее драгоценности через сорок восемь часов после того, как вы поженились, не будет…
Он беспечно рассмеялся, и это не было позой.
— Так она рассказала вам про шкатулку с драгоценностями, да? Большое дело! Точно, я захватил ее с собой, удирая от этой суки. Посчитал, что имею моральное право на некоторую компенсацию за целых сорок восемь часов, проведенных в настоящем аду. Но вы-то хоть проверили ее заявление в страховую компанию, Холман? Вот я проверил. И могу вам прямо сказать, что, если эта старая история вновь выплывет наружу, у Фэбриеллы будет куда больше неприятностей, чем у меня. Ну а Юджину Патрику это придется не по вкусу!
— Может быть, мне стоит прямо сейчас прогуляться по вашей физиономии, а потом заниматься этим регулярно трижды в день, пока вы не передумаете? — спросил я просто для того, чтобы проверить, как он станет реагировать.
— Я тебя предупреждала, — завопила девица срывающимся голосом, воинственно наступая на меня, — только тронь одним пальцем Майка, и я…
— Остынь, беби! — бросил он. — Что ты волнуешься? С этим панком я справлюсь одной левой…
