Осенняя просёлочная дорога была в колеях и рытвинах, полных воды. Грязь по колена. Падали крупные хлопья снега. Лошадь, окутанная паром, усталая до изнеможения, из последних сил тянула в гору телегу. На охапке сена, в черном пальто, накрытая пуховым платком, полузасыпанная снегом, сидела Галина Ивановна. Робко, умоляющим голосом попросила возницу:
-Егорыч, нельзя ли...
-Понимаю, милая, всё понимаю! Я бы сам, будь помоложе годков на сорок, впрягся в телегу, как конёк-горбунок, и помчал тебя в тёплые края. Эх, укатали сивку крутые горки. Давай, милая, давай, родненькая!... Всё, не идёт. Вконец выдохлась.
Телега остановилась на крутом разъезженном скате горы. Мать соскочила на землю.
-Куда же ты, милая? В такую-то непогодушку!...
Что ей непогода! В бурное море кинулась бы. В огонь... В самую гущу волчьей стаи.
Егорыч долго стоял на лысом бугре под ветром и дождём и тяжко вздыхал, смотрел вслед удаляющейся землячке. Закурил, помахал на прощанье рукой и сказал:
-Давай, милая, топай! Пробивайся через все преграды. Такая твоя материнская доля.
Галина Ивановна шла по просёлочной осенней дороге. Месила грязь. Перепрыгивала через канавы. Обходила рытвины, полные мутной воды. Спотыкалась. Падала. Всё было. Сапоги, облепленные комьями глины, стали свинцово-тяжелыми. Пропитанная влагой одежда давила к земле. Силы были на исходе. Но Галина Ивановна не останавливалась. Шла и шла. По воде. Сквозь дождь. Сквозь ледяную крупу. Сквозь густые хлопья мокрого снега. Через угрюмый черный лес. По мосту, высоко вознесённому над рекой, по которой плыли молодые льдины. Километр за километром оставались позади. Вышла на берег реки, на дорогу, покрытую булыжником. Мелькали столбы.
Её догнал грузовик-фургон. Остановился. С колёс скатывалась вода. Раскаленный глушитель окутан паром. Из кабины высунул голову чубатый, хмельной от молодости, жаждущий развлечений шофёр.
-Красавица, нам, случаем, не по дороге?
Мать смотрела на него широко раскрытыми, полными смертной тоски и тревоги глазами и молчала. Падал снег. Гудел мотор.
-Извиняюсь, мамаша. Садитесь!
Бросилась в кабину. Молча уселась. Шофер беспокойно, с сочувствием приглядывался к ней. Проехав километра три или четыре, набрался храбрости и спросил:
-У вас беда, мамаша?
-Дочь заболела, Таня. Очень плохо ей.
-Значит, в районную больницу вас надо подбросить?
-Нет.
-Куда же?
-Таня далеко отсюда. В Сухуми. Не знаю, как туда добираться.
Шофёр свистнул.
-Извините, мамаша, что мне не по дороге. До райцентра подкину, а оттуда вам придется на попутных добираться до Ижевска, если самолетом полетите. Или до Глазова - если по железной дороге. Советую ехать поездом. В такую погоду на аэрофлотские крылья нельзя рассчитывать... Чем же заболела ваша дочь? Не холеру, случаем, подцепила на юге?
-Что вы! Обыкновенный грипп. Какое-то осложнение.
-Грипп?... Ну-ну, бывает, бывает! - И шофёр надолго умолк, раскуривая "Беломор".
Грузовик проскочил несколько деревень, миновал лес и остановился у перекрестка, перед резным крылечком придорожного кафе. Несколько грузовых машин стояло на обочинах дороги, слева и справа. Шофёр распахнул дверцу своего фургона. Спрыгнул на землю и уже оттуда, обращаясь к Галине Ивановне, сказал:
-Вот мы и в райцентре. Отсюда до Глазова рукой подать, каких-нибудь километров сорок с гаком. Подождите, мамаша, я сейчас вам устрою поездку на перекладных.
Убежал. Ворвался в кафе. Его шумно приветствовали водители, сидящие за столиками.
-А, Вася! Здорово!
-Откуда? Куда?
-Давно не виделись! Садись!
-Ша, братва! Некогда! Кто идёт в Глазов?
-Ну я, - неохотно откликнулся краснолицый, толстогубый, лохматоголовый парень. - А что, есть попутчик?
-Надо подвезти одну женщину.
-Молодую? Симпатичную? Разговорчивую?
Вася снял с головы шапку, сунул её в лицо лохматому парню:
-Ну, ты, заткнись! У неё несчастье.
-Несчастных не возим, Васёк. Своего несчастья хватает. Так и передай.
-Эх ты, мурло!
-Ну-ну, потише на поворотах! От такого слышу.
-Ребята, кто на Глазов?... Я спрашиваю, кто идёт на Глазов?
Молчали водители. Вася нахлобучил шапку, вышел на улицу.
Мать сидела в кабине грузовика-фургона в той же скорбной позе, в какой оставил её Вася, безучастная ко всему на свете. Уныло смотрела на белую дорогу и ничегошеньки не видела. Чуть-чуть оживилась, когда шофёр открыл дверцу.
-Вы не замёрзли?
Она отрицательно покачала головой.
-Может быть, желаете закусить, чайку попить?
-Мне надо в Глазов, сынок. На поезд.
-Нет попытных машин. Придётся подождать.
-А ты не можешь подвезти? Я заплачу. Как за такси.
-Что вы, мамаша! Я бы вас бесплатно доставил, но не имею права. Путёвка не туда, не в Глазов, выписана. Автоинспектор водительское удостоверение отберёт за самовольное изменение маршрута. Калымство припишет. Так что извините. Водительские права - это мой хлеб насущный. Я им кормлюсь. Мать кормится, сестрёнки, дед. Не имею права голодными их оставить.
Галина Ивановна молча вылезла из кабины. Стояла на дороге под косыми струями мокрого снега. Беспомощно оглядывалась вокруг. Потом решительно вступила в белёсую мглу. Шофёр Вася проводил её печальными глазами и вдруг заорал не своим голосом:
-Куда же вы?... Поворачивайте! Садитесь! Поедем! Риск - благородное дело. Так мой столетний дед говорит.
Стремительно уходила под колеса дорога на Глазов. Неистово работали щетки, сгребая воду и снег с ветрового стекла. Грузовик-фургон мчался по лужам, врезывался в снежную завесу, вскакивал в глубокую колею, буксовал на горке, проскакивал железнодорожный переезд за мгновение до того, как на нём появлялся поезд.
Вася остановился у вокзала, снял шапку, вытер платком мокрое лицо, счастливыми глазами посмотрел на мать.
-Успели всё-таки! В одно дыхание отмахали такую дистанцию. Здорово!
-Спасибо, сынок.
Галина Ивановна в нерешительности: как отблагодарить парня? Полезла в карман. Вася схватил её за руку:
-Да вы что?! Ни за какие деньги я бы сюда не поехал. Ради вас рисковал. Ради вашей дочери.
-Ну, ещё раз спасибо. Жить тебе, сынок, и жить. Как твоему деду. Сто лет. И ради тебя в случае беды вот этак рискнёт кто-нибудь. Спасибо.
-Передайте привет дочери. Пусть скорее выздоравливает. Как зовут её?
-Таня.
Ему ещё хотелось поговорить с ней, но он торопливо кивнул:
-Идите, мамаша. Счастливо вам добраться.
Пассажирский поезд мчался по заснеженным полям со скоростью восемьдесят, если не больше, километров в час. Мелькали леса, перелески, белые деревни, высоковольтные линии, дороги, железнодорожные переезды, будки путевых обходчиков. И столбы, столбы. Белая пыль вилась под колесами. Гудела, сотрясалась земля. А Галине Ивановне казалось, что поезд недостаточно быстро пробивался к Москве. Некому её разубедить, некому приглушить тревогу. Одна в купе. Кутаясь в сырой платок, сидела в углу скамьи, раздавленная тоской и тревогой, и невидящими глазами смотрела в белое окно и час, и два, и три...
Приближался какой-то большой город. Гигантский мост перекинут через широкую, ещё не замёрзшую Волгу. Поезд остановился перед вокзалом Ярославля.
В купе к Галине Ивановне вошли две очень серьёзные девушки. Быстренько уселись и, не раздеваясь, стали читать газеты. Одна из них вдруг вскрикнула:
-Ты посмотри, какая она!... Молоденькая. Красивая. Девятнадцать лет. Моя ровесница.
Вторая пассажирка тоже охнула.
-Ой, как только у них рука поднялась!
-Бандитская лапа на кого угодно поднимется.
Сердце матери до сих пор было глухо ко всему, что её окружало. Теперь же оно мгновенно откликнулось на чьё-то горе. Галина Ивановна стремительно обернулась к своим спутницам.
-Беда-то какая страшная. Убили!... Где?... Кого убили?
