– Господин лейтенант, – Литума рысцой догнал его. – Разве вы не слышали?
Лейтенант продолжал идти, глядя прямо перед собой. Он даже ускорил шаг.
– Что я должен услышать, Литума?
– Выстрел! – семенил с ним рядом полицейский. – Там, на берегу. Разве вы не слышали?
– Я слышал какой-то шум, который может означать все что угодно, – нравоучительно изрек лейтенант. – Может быть, это пьяница пукнул. Может быть, у кита отрыжка. Да мало ли что может быть! Никаких доказательств, что это выстрел, нет.
Сердце у Литумы затрепыхалось. Весь он облился потом, почувствовал, как влажными стали лоб и рубаха на спине. Спотыкаясь, он в ошеломлении шел рядом с лейтенантом и ничего не понимал.
– Мы не пойдем туда, значит? – ощущая, что голова его кружится, спросил он чуть погодя.
– Куда туда?
– Туда, на берег, удостовериться, что это не полковник Миндро… – пролепетал он. – Значит, это и в самом деле был не выстрел?
– Скоро узнаем, Литума, – сжалился наконец лейтенант. – Скоро все узнаем. Он стрелял, не он стрелял – все выяснится. Экий ты торопыга. Подожди. Явится какой-нибудь рыбак или просто бродяга и известит нас. Покончил ли господин полковник с собой, как тебе представляется, или нет. Так что терпи, пока не дойдем до участка. Может, там мы и раскроем тайну, которая так тебя мучает. Ты ведь слышал – полковник оставил нам записку.
Литума, ничего не отвечая, продолжал идти рядом. Из боковой пустынной улочки донеслось хрипение радиоприемника – кто-то крутил ручку настройки. На террасе отеля «Ройаль», завернувшись в одеяло, склонив голову на перила, безмятежно похрапывал сторож.
– Так вы, стало быть, полагаете, что он оставил нам свое завещание? – спросил Литума, когда они уже подходили к участку. – И стало быть, он знал, что после разговора с нами пустит себе пулю в лоб?
– Как же медленно до тебя доходит, друг мой Литума, – вздохнул лейтенант. И похлопал его по плечу ободряюще. – Но ничего, похоже, ты начинаешь соображать. Верно я говорю?
Дальше, до того облупленного и ветхого дома, где размещалась полиция, они шли молча. Лейтенант забрасывал Главное управление гражданской гвардии рапортами, утверждая, что, если не будут приняты срочные меры, потолок рухнет ему на голову и что заключенные только из вежливости или из сострадания к властям не разбегаются из камер, ибо стены их источены жучком и прогнили до основания. Ему всякий раз отвечали, что как только будет утвержден бюджет, на ремонт его участка выделят ассигнования. Луна скрылась за тучей, и, чтобы отпереть замок, пришлось зажечь спичку. Лейтенант, как всегда, довольно долго возился с ключом. Потом зажег еще одну спичку и стал шарить сперва на пороге, потом подальше, но тут спичка догорела до пальцев, и, выругавшись, он дунул на нее. Литума кинулся за лампой и принялся зажигать ее, на что ушло много времени – руки его не слушались. Наконец вспыхнуло пламя: красный язычок с синей сердцевиной заметался из стороны в сторону, а потом выпрямился. Обнаружился конверт: он торчал из щели. Литума видел, как лейтенант, присев на корточки, осторожно, как нечто хрупкое и бесценное, поднял его с пола и взял в руки. Литума наперед угадывал все, что сейчас сделает лейтенант, и ни разу не ошибся: вот он сбил фуражку на затылок, снял очки, уселся, широко расставив ноги, на край письменного стола и, очень бережно распечатав конверт, двумя пальцами извлек из него белый полупрозрачный листок бумаги. Литума увидел строчки аккуратных букв, заполнявших всю страницу. Он поднес лампу поближе, чтобы лейтенант мог читать без помехи. Он с беспокойством следил, как медленно двигаются глаза лейтенанта слева направо и опять слева направо и как мало-помалу наплывает на его лицо выражение озабоченности или неудовольствия или того и другого вместе.
– Ну что? – спросил он, сочтя, что лейтенант дочитал.
Вместо ответа лейтенант выругался. Рука его, державшая белый листочек, опустилась на колено.
– Застрелился? – спросил Литума, тянясь за листком. – Позвольте глянуть, господин лейтенант.
Лейтенант протянул ему бумагу и, пока Литума читал и перечитывал ее, веря и не веря, понимая и недоумевая, сказал:
– Он не только застрелился, Литума. Он сначала еще застрелил Алисию.
Литума, вскинув голову, уставился на своего начальника. Он не знал, что тут нужно говорить, что надо делать. Лампа была у него в левой руке, и, судя по тому, как плясали огромные тени на потолке и на стенах, рука эта сильно дрожала. Лицо лейтенанта исказила гримаса: Литума видел, как он моргает и жмурится, словно от режущего света.
– Что будем делать? – с непонятной ему самому виноватостью спросил Литума. – Пойдем на авиабазу, удостоверимся, что полковник убил свою дочку?
– Неужели сомневаешься? – с упреком отвечал лейтенант.
– Сам не знаю, – пробормотал Литума. – Да нет, наверно, не сомневаюсь. Наверно, он и впрямь убил ее. То-то он был такой странный там, на берегу. А потом и с собой покончил. Это его выстрел мы слышали. Ах, в лоб тебя драть!
– Это ты верно заметил, – немного помолчав, сказал лейтенант. – В лоб тебя драть.
Они еще посидели молча и неподвижно посреди пляшущих на полу, на потолке, на стенах и на всей убогой обстановке теней.
– Так что же будем делать? – снова спросил Литума.
– Что ты будешь делать, не знаю. – Лейтенант, словно вспомнив о неотложном деле, проворно соскочил со стола. Казалось, он испытал могучий прилив сил. – Лучше всего тебе ничего не делать, а пойти да лечь спать. Это мой тебе совет. Спи, пока кто-нибудь не сообщит об этом убийстве.
Литума видел, как лейтенант решительно двинулся к выходу, поправляя пояс, рубаху, кобуру и портупею, надевая темные очки.
– А куда же вы направляетесь? – растерянно спросил он, заранее угадывая ответ.
– Иду брать толстуху штурмом, чтоб ее! – долетели до него слова уже не видимого во тьме лейтенанта.
Донья Адриана снова рассмеялась, и Литума подумал, что те грандиозные события, над которыми плакала и ахала вся Талара, у нее вызывают только смех. Вот уж три дня была она такая. Этим смехом она потчевала их с лейтенантом на завтрак, обед и ужин вчера, позавчера и позапозавчера. Лейтенант Сильва, напротив, все эти дни был хмур, явно чувствовал себя не в своей тарелке и вид имел такой, словно в жизни его случилась какая-то крупная гадость. В пятнадцатый, наверно, раз за эти три дня Литума спросил себя: «Что с ними обоими творится?» Звонили колокола к мессе, и донья Адриана, все еще смеясь, осенила себя крестным знамением.
– Ну а что, по-вашему, сделают с этим лейтенантиком, с Дуфо? – спросил дон Херонимо.
Был обеденный час. Кроме Литумы, лейтенанта и таксиста в харчевне сидела еще молодая пара, приехавшая из Сорритоса на крестины.
– Пойдет под трибунал, – мрачно отвечал лейтенант, упершись взглядом в свою полупустую тарелку.
– Ну а будет ему что-нибудь? – настаивал дон Херонимо. Он ел сальтадито с рисом и одновременно обмахивался газетой. – Я так полагаю, за то, что он вытворил с бедным Паломино, по головке не погладят, а?
– Правильно полагаете, – с набитым ртом отвечал лейтенант, и в голосе его звучала просьба дать ему поесть спокойно. – Будет, будет. Что-нибудь да будет.
Снова засмеялась донья Адриана, и Литума заметил, что лейтенант весь подобрался, съежился на стуле. Хозяйка приближалась к ним. На ней было сильно открытое платье в цветочек, под которым так и ходили ее грудь и бедра. Вся она излучала довольство, здоровье и явно была в полном ладу с миром и с самой собой.
– Выпейте глоточек водички и не торопитесь так, а то еда у вас пойдет не туда куда надо, – со смехом сказала она и игриво похлопала лейтенанта по спине.
– Вас в последнее время и не узнать, – сказал Литума, разглядывая ее. Она и вправду очень изменилась, стала весела и кокетлива непонятно с чего.
– Значит, есть на то причины, – отвечала хозяйка, собирая посуду с соседнего столика и удаляясь на кухню. Зад ее при этом двигался так выразительно, словно посылал им всем прощальный привет. «Господи боже», – подумал Литума.
– Не знаете, чего она так сияет? – спросил он лейтенанта.
Вместо ответа, тот метнул на него убийственный взгляд через стекла своих темных очков и снова уставился на улицу, где юный петушок ожесточенно долбил клювом землю. Потом он вдруг замахал крыльями и взлетел.
– Хочу вам кое-что сказать, лейтенант, вы не обидитесь? – сказал дон Херонимо.
– Лучше не надо, – проворчал тот. – Не то настроение.
– Понял. Молчу, – отозвался таксист.
– Ну что, будут новые жертвы? – со смехом прокричала из кухни донья Адриана.
«Смешинка ей в рот попала, – подумал Литума. – Надо мне проведать девиц китайца Лао, а то скоро разучусь». Между ним и таксистом стоял стол парочки из Сорритоса, и потому переговариваться приходилось через их головы. И он, и она были молоды, разряжены как на праздник и с любопытством вертели головами, прислушиваясь к разговору Литумы, лейтенанта и дона Херонимо.
