Но дым не исчез, как и запах гари – липкий, тошный, он преследовал Егора день и ночь, не давал спать, дышать, есть. Да что там еда – он воду-то в себя заталкивал с трудом: она тоже отдавала горечью, воняла раскаленным металлом и чем-то еще, до того мерзким, что выворачивало наизнанку.
Павлов, сам чернее ночи, вколол Егору в вену какую-то розоватую жидкость, и марево чуть рассеялось, запах притупился, а слух и зрение, наоборот, обострились. Но не рассудок – соображал Егор еще с трудом и еле ворочал языком, рассказывая Павлову, а потом и ментам о том, что видел.
– Ему позвонили из офиса, сказали, что вскрыта оружейка. Нет, я не слышал, это со слов отца. Он собрался, ушел, я смотрел в окно. Слева мелькнула искра, потом машина взорвалась.
Сто раз он это повторил или десять – сам не помнил, говорил одно и то же, твердил как попугай заученную фразу. Вокруг постоянно было много людей, некоторых Егор знал, но многих видел впервые. Мать накачали успокоительными, она лежала в спальне, Егор один раз зашел к ней, и она не узнала сына, приняла его за чужого. Егор вышел и больше не возвращался, сидел у себя, следил, как день сменяется ночью и дальше все идет по вечному кругу. Потом рядом оказался Павлов, похудевший, заросший, глянул Егору в лицо и вдруг наотмашь ударил по щекам. Егор вскинулся и вдруг разом пришел в себя.
– Извини, – проговорил Павлов, – старый способ, клин клином, как говорится. Убили отца твоего, Егор, спец поработал, профи. Мои ребята лежку его нашли, на козырьке под крышей. Кто-то отца твоего выманил, а киллер только на спуск нажал, стрелял зажигательным патроном в бензобак. И ушел, даже гильзу подобрал, сука, мы ничего не нашли, и менты тоже. Держись, сынок, один ты теперь остался, надо дальше жить. Завтра похороны, проводим Михаила, попрощаемся…
– Кто в него стрелял? – кое-как проговорил Егор. Он будто только сейчас осознал, что именно видел несколько дней назад, что произошло у него на глазах, и понял с мучительной отчетливостью – отца больше нет, его убили.
– Если б знать, – выдохнул Павлов, – я б его…
Он хрустнул пальцами, отвернулся, пряча глаза, поднялся, отошел к двери.
– Соберись, Егор, так надо. Завтра похороны.
И у самого дыхание перехватило, но держался, как положено, даже очки не надел, хотя многие прятали глаза за темными стеклами. В толпе многие плакали, причем искренне – отца в городе хорошо знали, он редко кому отказывал в помощи, правда, сам решал, как именно все обставить – деньгами или другим способом. Егор шел за катафалком по перекрытой центральной улице города, шел с одной-единственной розой в руке, алой, пышной, от нее одуряюще пахло сладкой свежестью. Мать шла рядом, ее поддерживали Павлов с приехавшим раньше срока Юркой, бока и крышка закрытого гроба матово поблескивали на солнце, то и дело кто-то подходил ближе, и на платформе появлялся новый цветок или сразу целый букет. На кладбище, когда гроб опустили в могилу, Егор первым бросил вниз свою розу, глянул вниз, и тут перед глазами все поплыло – его точно по голове огрели: все, теперь точно все, это конец. Егора оттащили от поехавшего вниз края, отвели в сторонку. Это оказался Юрка Павлов, он подал Егору бутылку с водой, и тот осушил ее почти наполовину.
– Держись, немного осталось, – сказал Юрка и оставался рядом, пока все не закончилось. Отпевания не было – отец недолюбливал попов и как-то сказал матери, чтоб бородатых бездельников в рясах к его могиле не приглашали, и та выполнила просьбу мужа. Могильный холм поверх земли завалили цветами, поставили крест с фотографией, и тут Егор в полной мере ощутил свое сиротство. Теперь он сам за себя, ни помочь некому, ни подсказать, как быть дальше. И мир в тот же миг изменился – стал чужим, неуютным, даже опасным, от него будто холодком повеяло, точно под ногами образовалась пропасть.
В ресторане после речей и первой же выпитой за упокой души Черкашина-старшего рюмки Павлов выманил Егора в небольшой кабинет, с тремя мягкими диванами, зеркалами по стенам и низким столиком, накрытым на троих. Третьим оказался Юрка, плотный, серьезный, на голову переросший отца блондин, прикрыл за собой дверь, сел спиной к ней и прислушивался к каждому звуку извне, хоть – Егор не видел, но знал, что по-другому быть не может, – там прогуливался один, а то и два «сотрудника».
– Егор, ЧОП придется отдать, – без прелюдии сообщил Павлов, – Сивов, сука, доверенность какую-ту старую раскопал, что ему Михаил еще в прошлом году выдал. И под это дело переписал учредительные документы. И не подкопаешься – все по закону. Хотя имел я в виду этот закон, вопрос решаем…
Он глянул на Юрку – тот изумленно смотрел на отца. Юрка лишь примерно представлял себе, чем занимается его отец, и много из происходящего вокруг стало для парня откровением.
– Что еще? – Егор приготовился к худшему. ЧОП – основа империи Черкашина, ее фундамент, нет ЧОПа – нет ничего, и денег в первую очередь. И даже рад был, что Павлов именно сейчас завел этот разговор: новость заставила задуматься, мысли пошли в разгон, Егор крутил ситуацию так и этак. И почти перестал слышать глухой ритмичный звук – так земля падает на крышку гроба.
– С ЧОПом все. – Павлов откинулся на мягкую спинку, подцепил со стола стопку с коньяком, покачал на ладони и вернул на место. Посидел так с минуту, глянул на Егора, на сына, что вытянулся в струнку, точно спаниель на стойке, и добавил:
– Да и хрен с ним, все равно одни проблемы. Сотрудников толковых нет, половину с нуля обучать приходится, менты проверками задолбали. Остался у тебя, Егор, автосервис, наша с твоим отцом «Разборка». Вернее, его, я там так, вроде управляющего. Сам теперь рули.
Юрка уставился на Егора, и в глазах приятеля мелькнула зависть. Ничего себе – подарочек привалил: это ж не просто сервис, это еще и магазин, и свой автосалон, и мойка, и клиенты. Вот уж повезло… Но Егор считал по-другому.
– Он же ваш…
Павлов развел руками:
– Твой, Егор, твой. Это идея и деньги Михаила, я прикрытие обеспечивал, как отец твой попросил. Он после того случая завещание составил и на тебя «Разборку» переписал, оформил все как положено. Точно чувствовал, прости господи…
Павлов одним глотком осушил рюмку, осторожно поставил ее на стол. Юрка потянулся к своей, доверху налитой, но под отцовским взглядом отдернул руку. А Егор постепенно привыкал к новой мысли – он теперь хозяин, надо соответствовать: руководить, командовать, как-то поддерживать доставшееся хозяйство, развиваться. Или хотя бы не развалить его к чертям. И тут накатила такая беспомощность, ну точно как в детстве, Егор даже смутно не представлял, как быть дальше, и тут Павлов негромко сказал:
– Егор, я тебе вот что скажу: тебе надо учиться. Ты должен поступить в институт, закончить его, и тогда сам будешь рулить наследством. Пока я тебе помогу, а ты учись. Делай, как отец хотел, и все получится. И Юрка, – он повел подбородком в сторону притихшего отпрыска, – тебе поможет. Ты не один, Егор, у твоего отца было много друзей и должников тоже. С кого-то он все сполна получил, кто-то не полностью расплатился. Главное – с толком использовать то, что тебе оставил Михаил…
– Сделаю. – Егор поднял свою стопку, втянул носом терпкий пряный запах коньяка и, как Павлов, выпил разом, не чувствуя вкуса. Нутро обожгло, на миг бросило в жар, но все быстро прошло, Павлов следил за ним, но Егор даже в лице не изменился. Юрка робко, точно исподтишка, выпил-таки свое, отец зыркнул на него, хотел что-то сказать, но сдержался.
– Лады, – Павлов поднялся с дивана, – договорились. Долю свою я буду брать, как при отце твоем было, ты с матерью тоже внакладе не останешься.
Он говорил что-то еще, Егор шел рядом с Павловым и Юркой по темноватым коридорам ресторана к залу, а сам думал о другом: после этого разговора одна мысль засела занозой, крутилась в голове: долг, долги отцов. Ну конечно.
Егор два раза обошел территорию завода, убил на это полдня, но зато пролез во все почти постройки – где через дверь, где через окно, а в паре мест и через крышу. Не рискнул сунуться только в главное здание, там он заметил троих – то ли сторожа, то ли черт его знает. Но Влада среди них не было, Егор не нашел его нигде, зато наткнулся на тех самых псов, здоровенных полудиких дворняг, и еле унес от них ноги. Твари не лаяли, они с тихим рычанием окружили «гостя», и хорошо, что в траве нашлось множество кирпичных обломков. Самая крупная тварь получила точно в нос и отошла, слизывая кровь, Егор обошел их и на всякий случай пару раз окрикнул Влада по имени. Никто не отозвался, Егор еще немного побродил среди пустых зданий и пошел обратно. Но снова на полпути передумал, сделал крюк и оказался возле девятиэтажки из светлого кирпича, постоял во дворе, глядя на знакомые окна и поднялся на четвертый этаж.
На звонок открыл невысокий плотный бородач в черной футболке и спортивках, недобро оглядел Егора и буркнул в щель приоткрытой двери:
