Подойдя к часовому, он что-то ему сказал, и тот жестом разрешил нам пройти внутрь через маленькую дверь. Сразу за воротами мы свернули налево и тут же уперлись в небольшое квадратное здание — скорее всего, караульное помещение. Внутри была практически голая комната, посреди которой стоял пустой стол, а рядом с ним один обшарпанный стул. И больше ничего. Вообще ничего! Впрочем, если говорить точнее, то на стуле сидел молоденький лейтенант — очевидно, дежурный, — а рядом с ним стоял сержант. Когда мы вошли, лейтенант тоже встал и сказал что-то водителю. Тот кивнул, повернулся ко мне:
— У вас должна быть лицензия на проведение экскурсий. Предъявите ее офицеру.
Я без малейших возражений достал ее и протянул лейтенанту. Он мельком просмотрел лицензию, молча вернул ее мне, взял из ящика стола продолговатый фонарь военного образца и по-французски сказал:
— Следуйте, пожалуйста, за мной.
Мы вышли из этой странной караулки, прошли по неровной булыжной дорожке вдоль низкого длинного здания, похожего на достаточно стандартную казарму: в некоторых окнах там горел неяркий свет и даже слышались звуки радио. Через низенькую арку мы вышли в некое подобие сада. Очень темного, поскольку фонарных столбов, которые хоть редко, но все-таки встречались вдоль булыжной дорожки, тут уже не было. Только тускло светила луна… Лейтенант вынул свой фонарик, включил его и посоветовал мне внимательнее смотреть под ноги. Его предупреждение пришлось как нельзя кстати: ремонтные работы, судя по всему, были в полном разгаре, поскольку буквально на каждом шагу попадались валуны, доски, дорожные инструменты… Умудрившись все-таки не сломать себе ни шею, ни что-нибудь иное, мы через несколько минут вышли на ровную дорожку и почти тут же к ярко освещенному окну.
Лейтенант открыл дверь, вошел внутрь, что-то выкрикнул, из соседней комнаты тут же вышел человек в темно-синей робе, со связкой ключей в руке. Лейтенант снова что-то ему сказал, тот молча кивнул и, бросив на меня быстрый любопытный взгляд, повел нас через длинный зал, а потом наверх по лестнице, по дороге зажигая везде свет. На последней лестничной площадке он свернул в длинный коридор со множеством закрытых дверей на одной стороне и зарешеченных окон без портьер на другой. На полу лежал явно поношенный, явно старый, но, как ни странно, все еще в хорошем состоянии ковер из грубого, дешевого ворса.
Судя по размерам лестничных пролетов, высоте потолков и длине коридора, мы находились в достаточно большом здании (или, скорее, целом комплексе зданий), хотя какого-либо особого, так сказать, «дворцового великолепия» здесь не наблюдалось. Не говоря уж о десятках дешевых картин на стенах — в основном сельских пейзажей с овцами, коровами или батальных сцен с отважными турецкими героями… Ничего интересного или стоящего. Честно говоря, я, конечно, мало что понимаю в живописи, но эти картины ничего, кроме тоски, на меня не наводили. Почти совсем как моль и связанный с ней запах нафталина.
В самом конце коридора была еще одна пара массивных металлических дверей, а за ними снова длинный коридор и еще больше дешевых картин на стенах. Интересно, кому они здесь нужны? Кто их здесь видит? В коридорах за железными дверьми? Фантастика, только и всего…
— Сейчас, кстати, мы с вами проходим по бывшему дворцовому гарему, — со значением, если не сказать с откровенным пиететом, произнес вдруг молоденький лейтенант. — Поэтому и железные двери. У каждой наложницы здесь были свои собственные апартаменты… Теперь же здесь размещаются офисы некоторых важных, а иногда даже и очень важных государственных учреждений.
Я чуть было не ответил, что просто в восторге от очень важных государственных евнухов, которых он, очевидно, имел в виду, но вовремя одумался: мой лейтенант, несмотря на молодость, похоже, был не из тех, кто любит и, главное, понимает шутки такого рода. Мы прошли еще несколько длиннющих коридоров со стальными дверьми, затем наш провожатый наконец-то остановился и открыл какую-то комнату. Лейтенант включил свет и жестом пригласил меня внутрь.
Не намного больше, чем мой номер в отеле, но, судя по высоте потолка и тяжелой темно-золотистой драпировке на окне, куда как важнее. Первое, что невольно приходит в голову, — это выпустят тебя отсюда или нет? Паркетный пол, белый мраморный камин, картины на стенах… Вдоль стен около дюжины стульев с позолоченными спинками. Совсем как будто вот-вот ожидается великосветский прием с бальными танцами.
— Можете сесть и, если хотите, закурить, — предложил лейтенант. И, чуть помолчав, таким же равнодушным тоном добавил: — Но если будете, то, пожалуйста, не забудьте выбросить все окурки в камин. — И, сев за стол, принялся куда-то звонить.
Картины на стенах комнаты, за одним единственным исключением, были практически точно такие же, как в коридорах, только размером несколько больше. Слева — голландская рыбацкая шхуна во время шторма, а прямо напротив нее — довольно странная для Турции картина полуобнаженных нимф, купающихся в лесном ручье. Зато совсем рядом висел крупный групповой портрет: бородатый мужчина в черном сюртуке и феске говорил что-то троим другим бородатым мужчинам, которые смотрели на него так, будто страшно боялись, что он их вот-вот укусит.
Когда лейтенант наконец-то закончил говорить по телефону, я спросил его, что нарисовано на картине.
— Лидеры нации требуют отречения от власти султана Абдула Хамида Второго, — скосив глаза на картину, коротко объяснил он.
— Такой сюжет во дворце султана? — искренне удивился я.
— Не в этом дворце. Здесь провел свои последние дни человек более великий, чем любой из живших султанов, более великий, чем даже сам Сулейман! — И он бросил на меня испепеляющий взгляд, будто призывая оспорить его категорическое утверждение.
Я, само собой разумеется, поспешил с ним согласиться, а он в ответ ударился в длинное, довольно однообразное и к тому же совершенно неинтересное для любого иностранца перечисление злодеяний, совершенных правительством Баяра-Мендеса, и причин, которые вынудили армию «расчистить крысиное гнездо» и сформировать Комитет национального единства. Равно как и безжалостно расстреливать и вешать любого, кто пытался помешать выполнению его исторической миссии. Особенно тех членов демократической партии, которым тем или иным способом удалось избежать заслуженной кары!
Он вошел в такой патриотический раж, что не смог сразу остановиться, даже когда в комнату стремительно вошел майор Туфан. Лейтенант, от неожиданности чуть не подавившись собственными словами, вскочил со стула, встал по стойке смирно и растерянно забормотал какие-то непонятные слова извинения… Туфан выглядел весьма внушительно и в гражданском костюме, а уж в военной форме, да еще с пистолетом в кобуре на поясе! Нет слов, командир расстрельного взвода, которому просто не терпится поскорее исполнить свой гражданский и профессиональный долг! Он, презрительно сощурившись, выслушал жалкие оправдания лейтенанта и тут же отпустил его небрежным мановением руки.
Когда за лейтенантом закрылась дверь, Туфан, похоже, заметил и меня.
— Надеюсь, вам объяснили, что здесь, в этом самом дворце, провел свои последние дни президент Кемаль Ататюрк? — поинтересовался он.
— В общем и целом — да, объяснили.
— Это произошло в тридцать восьмом. Наш директор тогда проводил с ним довольно много времени, и поскольку президент ему полностью доверял, то, особенно в преддверии своей близкой кончины, говорил более чем откровенно. Одно из его высказываний наш директор запомнил на всю жизнь: «Если мне удастся прожить еще лет пятнадцать, я смогу сделать Турцию самой настоящей демократической страной. Если же нет, то на это потребуется, как минимум, жизнь трех поколений». Вполне возможно, президент имел в виду проблему именно таких молодых офицеров, с одним из которых вам только что пришлось познакомиться лично. — Он поставил портфель на стол и сел. — Ну а теперь о наших проблемах. И у вас, и у нас, полагаю, было достаточно времени подумать. Ваши предложения?
— Сэр, пока я лично не увижу, на что все это будет похоже там, на вилле, мне трудно не только предлагать что-либо, но даже предполагать возможное развитие событий.
— Поскольку вас нанимают прежде всего и в основном в качестве шофера, одной из ваших обязанностей будет регулярная заправка машины. Значит, вам, скорее всего, придется ездить за этим в некий гараж неподалеку от Сариера. Там есть телефон.
— Да, я думал об этом, но не уверен, что этот канал достаточно надежен. Многое зависит от того, насколько часто и в каких именно целях будет использоваться сама машина. Например, если мне придется ездить оттуда только в Стамбул и обратно, то мне трудно будет отпрашиваться на заправку тогда, когда надо нам, а не вообще! В ее баки входит около ста литров, понимаете?
