— А я бы и тогда не поверила. — Минна поправила брошь на пудовой груди. — Только после эксгумации с последующим анализом ДНК.
— Может быть, вскроем тело, чтобы убедиться окончательно? — подвела итог Софья. И выразительно посмотрела на тесак, который все еще держал в руках Чиж.
После этих слов ситуация в зале стала ощутимо отдавать сюрреализмом. Неужели не найдется ни одного здравомыслящего человека? Фара и Райнер-Вернер полностью деморализованы, то же самое можно сказать о Дашке, заслонившейся божками из набора начинающего шахматиста. О трех масскультовых стервятницах и речи не идет…
— Вскрывать тело будут судмедэксперты, — отрезал Чиж. — Это не ваша компетенция.
— Что касается компетенции, молодой человек… Я много лет проработала в прокуратуре. Я прошла все ступени… И готова провести дознание.
Огромный рот Софьи выгнулся — и снова все пространство вокруг нее искривилось. Пространство, находившееся теперь под прокурорским надзором. Софья моментально увеличилась в размерах, и в ее правой руке ослепительным светом блеснул меч законности. А в левой — звякнули весы правопорядка. Зрелище было таким завораживающим, что мне сразу же захотелось признаться во всех преступлениях человечества: от варварского распятия Христа до варварского истребления стеллеровой коровы. Подобное чувство, должно быть, испытали все присутствующие. Даже Чиж едва не выронил тесак перед суровой физиономией дознавательницы.
Но до признаний дело так и не дошло.
— Значит, говорите, прошли все ступени в прокуратуре? — съехидничала Tea. — От столовой на первом этаже до женского туалета на втором?
— И до бухгалтерии на третьем, — съехидничала Минна. — Кажется, вы там заседали последние пятнадцать лет, дорогая Софья?
— И даже не главным бухгалтером, — продолжала издеваться Tea.
— И даже не старшим экономистом, — продолжала издеваться Минна.
Дутая величина Софьи Сафьяновой лопнула как мыльный пузырь. Меч законности выпал из ее рук, да и весы правосудия значили теперь не больше, чем самый обыкновенный безмен. С килограммом маргеланской редьки на крюке.
— А работали вы ма… — подмигнула Софье Минна.
— А работали вы ши… — подмигнула Софье Tea.
— …нисткой, — хором закончили обе и подмигнули друг другу. — Машинисткой!!! Простой машинисткой, даже без среднего специального! Так что все вы врете в своих интервью!
Н-да… Если так пойдет и дальше, то мы узнаем много интересного.
— Да ладно, — огрызнулась Софья, усмирив беснующийся рот. — Сами-то… Минна Майерлинг, она же Мария Моисеенко, старший повар инфекционной больницы номер тридцать четыре. Уволена в 1992 году за систематические кражи продуктов!
Минна-Мария, не ожидавшая такой прыти от машинистки без среднего специального, почесала отроги груди и со слезой в голосе произнесла:
— А в 1993 году восстановлена. По суду.
— И снова уволена. — Tea с проворством блохи переметнулась через линию фронта. — Спустя месяц после восстановления. И не только за систематические кражи продуктов, но и за систематические кражи белья из прачечной больницы.
— Временные трудности, — пробормотала Минна.
— То-то вы харю… — подмигнула Минне Tea.
— То-то вы наели… — подмигнула Минне Софья.
— То-то вы харю наели на временных трудностях! — хором закончили обе и подмигнули друг другу. — Полнокровная вы наша! Кровушку с мясцом девать некуда, вот и пишете про вампиров и маньяков. И про бензопилы на бойнях!
— Да ладно, — огрызнулась Минна, нервно застегивая и расстегивая палехскую брошку. — Сами-то… Теодора Тропинина, она же Теодора-Эйприл-Вивиан-Октавия Мкамбе, внебрачная дочь гражданина Ганы, отрыжка Международного фестиваля молодежи и студентов…
— Пятьдесят седьмого года, — ввернула Софья.
— Его, его! — подтвердила Минна. — После окончания педучилища работала ночной воспитательницей в детских садах. Отовсюду уходила по ходатайству родителей. Дети жаловались на плохой сон, ночное недержание… Без аппетита ели. И вообще.., нервничали.
— А все почему? — подмигнула Tea Софья.
— А все почему? — подмигнула Tea Минна. — А все потому, что Теодора-Эйприл-Вивиан-Октавия Мкамбе пичкала детей страшилками на ночь.
— С-страшными страшилками! Отдай мое сердце!'! — хором закончили обе и подмигнули друг другу.
— А может, это и вправду сердце? — неожиданно возвысил голос Райнер-Вернер, до этого только икавший и отделывавшийся от реальности негромкими пуками и такими же негромкими междометиями. — Может быть, господин Чиж ошибается и фрау Канунникова скончалась от сердечной недостаточности?..
Напоминание о покойной было таким неуместным, что все три фурии посмотрели на немца с плохо скрытым неудовольствием.
— Эта от сердечной недостаточности не скончается, — сказала Минна.
— Эта сама кого хочешь до нее доведет, — сказала Tea.
— У нее вообще сердца нет, — подытожила Софья. — Приглашают тебя на передачу, месяц договариваются… Звонят через день. А потом — за сутки до эфира — задний ход. “Просим простить, у нас произошли подвижки в сценарии, надеемся на дальнейшее сотрудничество…” А иногда и отснимут уже — и родным раззвонишь, и близким, и знакомым… Сядешь смотреть — и что же?! Вырезали!
— Чикнули! — добавила Минна.
— Исполосовали! — добавила Tea. — Ножничками: клац-клац.
— С ее подачи! Вот так она перекрывает кислород, наглянка! — проскандировали все трое.
Тишина после столь бурного эмоционального всплеска наступила сразу же. Высказав все, что думают, о постылой конкурентке, милейшие женщины потянулись к выходу. Они были у самой двери, когда их остановил голос Чижа.
— Я бы на вашем месте никуда не уходил, — процедил Чиж. — Тем более что кислород перекрыли не вам. В данном конкретном случае.
Выводок писательниц остановился — как будто каждую из них хлестнули плетью. Или ударили по голове увесистым томом конкурентки — Не вам. А ей…
Софья, как человек, в не столь далеком прошлом имеющий отношение к прокуратуре, отреагировала первой:
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что если госпожа Канунникова мертва… Отравлена… И мы классифицируем отравление как убийство. То…
— То?! — переспросила Минна.
— То?! — переспросила Tea.
— То?! — переспросила Софья.
— То есть и убийца! — закончил Чиж и красноречиво перебросил тесак из правой в левую руку. — Вот так. Таким образом обстоят дела.
Если бы не Райнер-Вернер, я бы не удержалась на ногах. Если бы не диван, Райнер-Вернер тоже не удержался бы на ногах. Что еще оставалось после подобной сногсшибательной новости? Немец с размаху шлепнулся на упругие кожаные подушки, я с размаху шлепнулась на немца, Ксоло с размаху шлепнулась на меня — так мы и застыли. Если “убийство” было понятием абстрактным и могло относиться к чему угодно, то “убийца” было понятием конкретным и касалось каждого из нас.
Но прежде всего оно касалось Аглаи.
Еще совсем недавно Аглая была живой и здоровой, полной жизни, полной планов; она закончила новый роман, который просто призван был открыть новую страницу в ее творчестве. Ее обожали читатели, ее ненавидели конкуренты, ее домогались журналисты, по ней сохло телевидение. Полоумные Интернет-фанаты устраивали обсуждения канунниковских детективных ходов на форуме “СТРЕЛЯЙТЕ В ПИАНИСТА!” <Фильм Ф.Трюффо.>. Полоумные Интернет-фанатки обсасывали саму Канунникову на форуме “400 УДАРОВ” <Фильм Ф.Трюффо.>. Иногда они путали оба этих форума, и мне — среди длинных аналитических послании — приходилось вылавливать сентенции типа: “О боже! Я видела ее на книжной ярмарке, и она дала мне автограф. Какая же она милая, боже!!! Help me: существует ли в природе дезик “МЕА CULPA” (польз, героин, кн. “ИЗ ГЛУБИНЫ”)? Если да, то где его достать?!"
Теперь все поменялось.
Поменялось в какие-то жалкие десять секунд.
Ее больше нет. Она умерла не в своей постели — это было бы банально. Она не погибла в автомобильной катастрофе — это было бы тривиально.
Она была убита. Смерть, достойная Королевы Детектива. Лучшего и желать нельзя… Феерическая концовка. Музыка, туш!..
Пока я размышляла над этим удивительным поворотом судьбы, бедра мои как будто тисками сжало.
Проклятый немец!
— Какого черта? — прошипела я. — Вы что делаете?!
— Ничего…
— Вы что, меня лапаете?!
— Was ist das <Что это такое? (нем.)> — “лапать”? — в той же тональности прошипел немец.
Надо же, как быстро вылетел ненормативный русский из твоей гнусной головы!
— Уберите грабли, подонок! Извращенец! Нашли время и место!
— Вас только это смущает? — плоско сострила мюнхенская гадина, но руки все же убрала. А потом радостным шепотом сообщила:
— Кажется, у меня все в порядке с…
— Да заткнитесь вы, ради бога!
— Вы сами… Дали повод! Сели мне на колени… Так вот как была истолкована моя минутная слабость! Подскочив, я рванула от извращенца, как от чумного барака, и перевела дыхание только возле Дарьи. Дарья по-прежнему стояла на шахматном погосте, и вид у нее был самый оторопелый.
