Словно кто-то стонет… Филипп похолодел от ужаса… А затем снова плач ребенка, детский голосок… И шепот, какой-то невнятный шепот, словно в кошмаре… Он даже заткнул уши пальцами, чтобы всего этого не слышать…
Встал, прошел босыми ногами к окну, приоткрыл занавеску… Окно было с чугунными решетками, за окном — черная ночь, какой-то невысокий дом напротив… В небе полная луна… И снова стон за стеной… Господи, куда же его привезли? Что тут творится?
Филипп вытащил из кармана куртки сигареты, закурил, сидя на кровати. Пепел стряхивал на лежащую на письменном столе газету… С ужасом услышал за дверью шаркающие шаги. И голос Совы: «Жорж! Жорж!»
«Сейчас и будет тот самый сюрприз», — подумал с ужасом Филипп, весь напрягаясь, сидя на краешке дивана. Но шаркающие шаги удалились, и одновременно с этим прекратился стон за стеной.
Но сидел он с зажженным верхним светом в одних трусах на диване ещё минут с двадцать. А потом ему стало холодно, и он полез под плед. Скрючился под ним калачиком и снова попытался заснуть… На сей раз никак не удавалось, хоть за дверью и за стеной воцарилась гробовая тишина…
Филипп закрыл глаза и провалился в некий огненный кошмар. Красные рожи, смеющиеся над ним, звериный оскал острых зубов, люди это или звери? Нет, вот лицо Совы… Только не понятно, человек ли она или настоящая сова. Она смеется, хохочет над ним. Но кто-то за её спиной, чье-то лицо за спиной хохочущей и ухающей Совы… Но кто это? Кто?!!! Он никак не может понять, разглядеть, чье же это лицо? И звук, какой-то странный звук… Кто-то дотрагивается до его плеча, трясет его… Кто?! Что вам надо?!!! А-а-а-а!!!
— Чего орешь, орясина? — послышался сверху голос псевдомилиционера Жоржа. — Экой ты пугливый… На такие дела идешь, а пугливый, как баба. Слышишь, телефон твой звонит, который мы у тебя отобрали. А ну-ка, возьми и поговори. Дружок твой, небось, звонит… Живенько, живенько…
Филипп словно ошалелый вскочил на диване и взял трубку.
— Алло? Стасик? Да… Я-то? Где, говоришь? — Филипп взглянул в ясные глаза Жоржа и произнес: — Да тут, неподалеку… При этих слова Жорж скривился. — Вернее, довольно далеко… — Жорж одобрительно кивнул. — На трассе, в мотеле… — Жорж поднял вверх большой палец правой руки. Завтра? Буду, обязательно буду, — ответил он, дирижируемый жестами Жоржа. Примерно, часов в… — Жорж показал десять пальцев. — В десять… А что поделаешь? Сам знаешь, какой из меня водитель… На трассе? Да нет, никто не придирался, я еду тихо, не нарушаю… Пару раз платил по полсотни… Нормально все… У тебя? Все в силе? Ну хорошо… Пока, до завтра…
— Ты моя умница, — потрепал его по взъерошенным кудрям усатый Жорж, отобрал телефон, вышел и запер дверь.
«Все», — подумал Филипп. — «Теперь они вычислят номер телефона и фамилию абонента. А соответственно, и его адрес… Как они всесильны, и как я беспомощен… Обмануть их ещё хотел, идиот…»
Он снова забился калачиком под плед, лежал, дрожал и вертелся на мягком диване… Стонов из-за стены он больше не слышал, детского голоска тоже не слышал…
… Так и прошла эта тяжелая тревожная ночь… Шел август, летний месяц, светало довольно рано, тем более дело происходило под северным городом Петербургом.
Филипп и сам не заметил, как заснул и как проснулся. И тут же послышался звук ключа в замке двери.
— Ну что, как спалось на новом месте? — раздался властный женский голос.
Филипп открыл глаза и увидел перед собой уже не Сову, а Веронику Сергеевну, одетую совсем по другому — в серую приталенную блузку и довольно короткую для её возраста юбку. Белокурые волосы были причесаны назад и убраны в пучок. Филипп как мужчина оценил, что она ещё вполне хороша, как женщина. На вид ей было лет сорок пять — пятьдесят, макияж на лице, хорошая косметика, характерный для неё запах дорогих французских духов… И глаза темно-синие, умные, с горечью глядящие на него… На кого она так похожа? Она, безусловно, на кого-то похожа, когда она находится так близко от него? Но на кого?
Вероника Сергеевна глядела на него пристальным взглядом с горькой усмешкой… Тонкие, с красивым изгибом губы, прямой нос… У Совы был совершенно другой нос, крючковатый, мясистый… И тем не менее, при пристальном взгляде в ней можно было узнать и Сову, и ещё кого-то… ЕЩЕ КОГО-ТО…
До Филиппа вдруг дошло, на КОГО она похожа, и он, вскочив с места, застонал от ужаса. Он бросился к окну, раздвинул шторы, намереваясь выпрыгнуть в окно, но увидел перед собой чугунные решетки и в отчаянии обмяк, стал оседать на застеленный бежевым паласом пол. Вот он — сюрприз, вот оно — возмездие… Он полностью в их руках, что они теперь с ним сделают…
— Ну что, врубился, пустой бамбук? — усмехнулась Вероника Сергеевна. — Экой же ты парень-то недотепистый, как я погляжу…
— В-вы… В-вы…, - бубнил Филипп, чувствуя, как шевелятся на его голове волосы. — В-вы мать Алены?
А ведь Алена когда-то называла имя своей без вести пропавшей матери… Как он мог забыть это имя?! Ему было не до того, чтобы запоминать его, его голова тогда была занята другими проблемами… А ведь её звали именно Вероника Сергеевна…
— Да, ты прав, Рыльцев, — кивнула она. — Ты совершенно прав на этот раз…
— И вы тогда в электричке знали…?
— Ничего я не знала. — Вероника села на стул около письменного стола и закурила. — Тебя я узнала, больно уж ты похож на своего папашу. А уж раз узнала, решила проследить, что ты там задумал… И видела, как тебя выбросили из «Жигуленка» на дороге…
— А дальше? Что было дальше? — приподнялся с дивана Филипп.
— Оделся бы ты, что ли, мурашки по твоим волосатым ножкам бегают… Что-то в последнее время я чету Рыльцевых то и дело вижу неглиже. Нехорошо, не к добру это, да и зрелище не из приятных.
— А что?… А где?…
— Сто вопросов в минуту… Тебя что интересует в первую очередь последние часы Алены или судьба твоего отца? Отец твой жив и вполне здоров, не тревожься за него, познает жизнь в довольно оригинальном месте под присмотром довольно оригинальных людей. А Алена? — криво усмехнулась она. Хорошего дружка ты себе нашел, Вована Сапрыкина… Из вас получилась хорошая пара — жидкий мерзавец и крутой отморозок… А что делают с отморозками? Размораживают, наверное…
— И вы видели, как он убивает Алену? Своими глазами?!
— Не много ли чести для вашей славной семейки? Твой папаша чуть было не отправил меня на тот свет, так что же, по-твоему, я должна была наблюдать, как твой дружок-отморозок убивает мою дочь? Это уж просто какой-то рок…
— Так что же, в конце концов, произошло?!!!
— Всему свое время, Рыльцев. А то слишком много для тебя впечатлений, не лопнет ли от них твоя кудрявая как у барана пустая голова? А теперь пора ехать за деньгами, они тебе больше не понадобятся, отдай другим, сними хоть этот грех со своей черной души. Одевайся быстро!
Филипп стал дрожащими пальцами натягивать джинсы, затем надел рубашку и куртку.
— До чего же мне опротивел стриптиз семейки Рыльцевых, знал бы ты, вздохнула Ника и затушила сигарету о спичечный коробок. — Ладно… Чаи-кофеи будем распивать после передачи денег. Иди по нужде и вперед с песней…
Его вывели в маленькую прихожую, затем он справил нужду, и переодетый в штатскую одежду Жорж и Вероника вывели его на улицу.
«Волги» рядом с домом не было. Зато стояли две иномарки «Фольксваген — Гольф» и «Опель».
— Сюда садись, — приказал Жорж, показывая на темно-зеленый «Фольксваген». Филипп молча подчинился.
В машине уже сидели два человека вполне уголовного вида. Место водителя было свободно, и на него уселся Жорж. Ника села рядом с Филиппом на заднее сидение.
— Только, парень, не мотай нас больше по городу, — предупредил Жорж, убирая из-под густых усов свою вечную улыбочку. — А то порвем почем зря… Нет у нас больше времени твою лапшу хавать…
— Прислушайся к совету нашего Жоржика, — сказала Ника. — Он говорит редко, но зря никогда не скажет.
— Так куда ехать?
— Московский проспект, — процедил Филипп сквозь зубы.
— Дай тебе Аллах, чтобы ты сказал правду, очередная ложь может тебе дорого обойтись, — сурово заявил Жорж, а затем снова надел на себя улыбку и тронул машину с места. «Опель» синхронно тронулся вслед за «Фольксвагеном».
Доехали довольно быстро. Две юркие иномарки лавировали между потоком машин на вполне приличной скорости. В машине царило полное молчание, лишь изредка прерываемое солеными выражениями Жоржа по поводу неумелых «чайников», мешающих ему ехать.
— Но храпеть ты здоров, Жоржик, — заметила ему Ника. — В жизни не слышала, чтобы люди так храпели… Не храпит, а стонет… Слушать страшно…
Филипп припомнил ночные стоны, но легкое разрешение этого вопроса мало порадовало его… Но вдруг он припомнил и детский плач… И странная догадка осенила его. Странная и обнадеживающая. Он умоляющим взглядом поглядел на Веронику. Та отвернулась и стала смотреть в окно.
