– Понятно, Нина Ивановна… Но вы сказали, что много людей об этом чемодане вспомнили.
– Не очень много, но… Племянник стал приставать, чтоб я все это продала. Шалопай он у меня. Занялся продажей автомобилей. Из Амстердама их пригоняет. Я знаю, что это самый страшный город. Там все продается. Возможно, оттого и долги у него какие-то появились…
– Понятно… А кто еще интересовался вашим чемоданом.
– Еще сосед просил денег на новую квартиру.
– А сосед-то, откуда знает?
– Он не совсем сосед. Он мне почти как муж был. Мы с ним несколько лет вместе жили. Пока он был свободен…
– Он что – сидел?
– Нет, Игорь, что вы. Избави бог. Он очень порядочный человек. Просто он был три раза женат. Официально женат, а в перерывах… Чемодан я ему показала очень давно. Тогда еще мой отец был жив.
– С соседом вашим все понятно. Но зачем это ему сейчас новая квартира понадобилась.
– Он жениться собрался. Говорит, что нашел ту, что искал всю жизнь. А без квартиры она не соглашается…
– А вы, Нина Ивановна, решили чемодан на даче спрятать? От греха подальше, так?
– Да. Я этот участок тайно купила. Никто не знает… А ключ от этого сейфа я вам, Игорь, оставлю. На всякий случай.
– Хорошо… Но я не так часто здесь бываю. Теперь мы с вами только в субботу увидимся.
– Нет, Игорь. В субботу меня здесь не будет. Как раз двадцать пятого числа ко мне должен приехать журналист Дима Азаров. Он сказал, что я очень ему нужна. Он для газеты научную статью готовит о какой-то… реституции. Вы, Игорь, не знаете, что это такое?
– Знаю, Нина Ивановна. Это означает… возврат ценностей, захваченных в ходе войны.
Он прилетал в Амстердам шестой раз. Это уже не волновало. Думалось только о деле. Работа есть работа. Правда, в этот приезд он попытается решить еще один вопрос. Главный, который должен вывести его из финансового кризиса.
Ефим Уколов даже улыбнулся, оценив пришедшую к нему в голову столь обтекаемую формулировку. Кризис… Для алкаша – это хроническая нехватка денег на бутылку. Для банкира – отсутствие десятка миллионов. А для него, случайно врубившегося в этот бизнес, всего-то тридцать тысяч баксов… Когда он их брал, то был уверен, что быстро их «прокрутит», что через два-три месяца он удвоит сумму и, возвратив долг, спокойно начнет свое дело…
Смешная фраза – крутить деньги. Ее знает вся страна, но мало кто представляет, как это делается. Многим чудится некое колесо, куда, как белку, запускают деньги. Потом оно долго вращается с дикой скоростью. Останавливаем его – а там уже две белки…
Того, что осталось у Ефима после его прокрутки хватило чтоб снять стресс в первый день… Все правильно. Все подчиняется общему закону сохранения денег в природе. Если двое крутят одинаковую сумму и у одного она удвоилась, то у другого…
И еще один прокол был в этой истории – не у того взял в долг… Гера не был лохом. Деньги дал при свидетелях с бритыми затылками. Бумажку взял по всей форме.
Тогда, в восторге от легкого получения крупной суммы, Ефим не обратил на это внимание. Но последние дни он начал понимать, что Гера знал все заранее. Знал, что он покупает на эти деньги.
Уже пять дней Ефим Уколов сидел «на счетчике». Через месяц его долг превратится в тридцать пять тысяч, через два – в сорок. Что остается делать?
На этот раз он будет перегонять в Москву не обычную старенькую иномарку, купленную по цене металлолома, а почти новый «Мерседес». Наверняка – ворованный, с фальшивыми номерами и липовыми документами. Пригоняет и счетчик останавливается. Доставляет еще один – нет трети долга… Четыре ходки и он свободен. Такая вот прокрутка получилась…
Ефим был уверен, что в аэропорту его встретит Семен Чернис. Но это никак не связано с автомобильными делами. Семен Давидович совсем из другой компании… Смешной парнишка. Романтик. Ему еще и тридцати нет, а всю Европу знает как свои пять пальцев. Уже пять лет колесит по столицам Старого Света…
Семен Чернис старался забыть некоторые детали своего переезда на Запад. Без этих мелочей все было очень красиво – исполнение детской мечты. Но и мечта требует денег… Тогда, за месяц до прощания с родиной, Семен приобрел готовую фирму и под нее смонтировал кучу липовых документов: договор о поставке из Германии пяти вагонов спирта в бутылках, согласование с таможней, телеграмму МПС о возможном хранении товара на их складах. Одним словом, все те, к кому потом приходил Семен, ни на минуту не сомневались, что спирт этот реально существует… За три недели он успел собрать почти четверть миллиона долларов. А к концу четвертой недели, именно в день «прибытия вагонов в Москву» он уже улетал в Париж…
Они познакомились случайно. Здесь, в Амстердаме, рядом с ювелирной фабрикой «Даймонд». Ефим, услышав русскую речь, машинально подошел к группе туристов. Для Семена же это было почти ежедневное занятие. С какого-то момента это стало для него наркотиком – хоть десять минут потолкаться среди своих. Среди бывших своих.
Когда группа нырнула внутрь огромного красного здания, предвкушая возможность обменять привезенную с родины валюту на «бриллианты из Амстердама», Семен и Ефим остались одни и, переглянувшись, протянули друг другу руки.
Весь вечер Сема Чернис водил нового друга по кабакам. А в полночь повел в квартал Красных фонарей.
Они действительно чувствовали себя старыми друзьями. Особенно Семен, который все эти годы, довольно свободно общаясь со всякими голландцами и шведами, всегда чувствовал дистанцию. Вероятно, в каждом человеке, как в военном самолете, заложена система «свой – чужой». Ты можешь общаться с какой-нибудь амстердамкой или жителем Брюсселя, выпивать с ними, улыбаться, а прибор в твоей черепушке все время будет сигналить: чужой, чужой, чужой…
В Москве Семен Чернис был чистокровным евреем. А здесь, вдали от Садового кольца любой рязанский парень был для него ближе, чем парижский иудей.
В первый же вечер Ефим сообщил Семену, что когда-нибудь он будет очень богатым и скупит все эти амстердамские кабаки… и все эти «Красные фонари» будут светить только для них.
– Ты представь, Семен, у тетки чемодан добра, а я единственный наследник. Чемодан! И не мелочь, не кольца и серьги. Крупные вещи. Букет с камнями. Что-то вроде короны…
– Диадема?
– Может быть… Но очень красиво. И все блестит.
– А это не стекляшки из Чехословакии? Был в Москве магазин «Власта», так там на одну зарплату можно было как раз чемодан этих побрякушек купить.
– Обижаешь, Семен! Я не лох какой-нибудь. Я с лупой на них смотрел. Пробы, нечеты – все прошлый век.
– И откуда твоя тетка все это взяла? Она что – бывшая графиня?
– Нет, Семен. Она честнейший человек. Нина Ивановна никогда бы… Я думаю, что это дед с фронта привез. На том чемодане еще медный орел был. Вроде немецкого…
– Значит это военный трофей? Контрибуция?
– Никакая это не контрибуция. Это просто фронтовой сувенир.
– Допустим, Фима, ты и прав. Это такой сувенир на миллион долларов. Но зачем ты хочешь ждать пока станешь наследником… естественным образом? А если твоя тетка долгожитель? Нет, я не предлагаю ей помочь. Но можно же уговорить ее продать этот клад… Ты сам продашь, а сумму ей назовешь несколько меньшую. В десять раз. И все будут довольны.
– Думал я об этом. Я, Семен, как узнал о ее чемодане, такой с ней ласковый стал, что самому противно… Ну, уговорю я ее, а кому продавать? В Москве обязательно грабанут или надуют. Жулик на жулике сидит. Никому верить нельзя.
– Согласен… Есть у меня, Фима, нужный для тебя человек. Исключительная честность. Столько дел провернул и ни разу не попался…
На следующий день они уже были в ювелирном магазине Леонида Марковича Геймана. В его кабинете на втором этаже, откуда через небольшие окошки был виден весь торговый зал.
Ефим именно так и представлял себе амстердамского ювелира: черный костюм с закругленными полами пиджака, пышный галстук-бабочка, над которым – круглое спокойное лицо с толстыми очками и сверкающая лысина…
За двадцать пять лет амстердамской жизни Гейман не забыл русский язык и даже не приобрел импортного акцента. Он уехал из Москвы вместе с родителями. Тогда покинуть навсегда великий и могучий Союз можно было лишь по израильской визе. Но в Вене, где у них была пересадка, он заявил отцу, что предпочитает делать свой бизнес в спокойной Европе, а не драться с этими сумасшедшими арабами… И он оказался прав: через пять лет в Хайфе от шальной пули погибла мать. Через год умер и отец – горе и жара доконали его больное сердце…
А Леонид Маркович процветал, упорно поднимаясь по ступенькам благополучия. Сейчас он уже совершенно не был склонен рисковать. Зачем ему нужны эти заморочки с опухшим племянником и чемоданом его тетки? Или Семен Чернис не знает, куда он приводит новых людей? Он что, совсем идиот?
– Вот так, уважаемый Ефим Степанович. В этом деле я вам помочь не могу… Привозите товар – я возможно его куплю. Пока я не вижу, о чем разговаривать. Я не ясновидящий. Это могут быть и стоящие вещи, а может быть и барахло.
