Орнитолог Комаров… Съемка птичек… Да он, видно, наблюдает с камерой за окнами соседних дач… Вот так птички!
— Я тут вообще-то не так уж и давно живу, — объяснил хозяин, возвращаясь с бутылкой кока-колы и бокалом. — Купил этот дом полтора года назад. Прежняя хозяйка уехала к дочке в Америку.
— Место хорошее, — поддержала беседу Аня.
— Да… Очень! Вот работаю понемногу… Снимаю.
— Понемногу?
— Да, по мере сил.
— О, да тут у вас, как для «Плейбоя»… — Аня поворошила лежащие горой на столе фотоснимки. — «По мере сил» — это вы, право, скромничаете!
— Да я… — Орнитолог смущенно попытался накрыть потревоженные Светловой снимки какими-то научными журналами.
— Но вы не волнуйтесь, — успокоила его Светлова. — Я чувствую разницу между высоким искусством фотографии и какой-нибудь там эротической пошлостью.
— Вот как? — немного недоуменно взглянул на нее Комаров.
— А она ничего, — заметила Светлова, вытаскивая одну из фотографий.
— Что вы! Ничего… Скажете тоже! Да она прелесть! — вдохновенно возразил ей орнитолог.
— Ну, в общем, да, — поддакнула Светлова из вежливости, правда, не слишком энергично. Ей, конечно, не хотелось огорчать человека, с которым она стремилась наладить контакт и откровенно поговорить… Но «прелесть»? Про дебелую тетку в более чем откровенном пеньюаре, которая была изображена на этом снимке?! Это, пожалуй, чересчур.
— Это ваша соседка справа? — догадалась Светлова. Пышная дама на фоне знакомых сосен явно не походила на Погребижскую, которая проживала по левую руку от орнитолога.
— Ну, можно сказать и так… соседка! — кивнул орнитолог почти с благоговением. Он забрал у Ани снимок и, поднеся его близоруко к глазам, стал разглядывать сам.
«Да уж… Эта соседка справа, видно, совсем себя не сковывает приличиями, — подумала Светлова. — Разгуливает по своим верандам в неглиже…»
А, судя по другим снимкам, валявшимся на столе, дама иногда и вовсе забывала про свой пеньюар.
— А какой у нее голос, — продолжал не менее вдохновенно орнитолог. — Вы бы слышали! Это просто райское чириканье!
— Да? — немного озадаченно взглянула на собеседника Светлова.
— О! Говорю вам: просто райское пение! Фьють-фьють! Помолчит и опять: фьють-фьють-фьють…
У Светловой почти отвисла челюсть.
— Вот как? — только и промямлила она.
— Ах, я словами этого не могу передать!
— Мне тоже кажется: вам это не совсем удается Словами, — пробормотала, стараясь быть вежливой, Аня.
— Вы правы, Аня. Просто нет слов! Нет их, этих нужных слов, понимаете?
— Комаров закрыл глаза, причем явно от наслаждения. — Помолчит и опять: фьють-фьють-фьють, — повторил он.
Светлова ошарашенно смотрела то на орнитолога, то на снимок с дебелой теткой.
«Еще немного, и крыша у меня тоже поедет — фьють…» — подумала она.
— Недаром кто-то из великих справедливо заметил: «Если повседневность кажется вам слишком блеклой, пеняйте не на нее, а на себя: вы просто не способны разглядеть ее богатство».
— А вы, значит, разглядели это… богатство? — заметила Аня, кивая на снимок с пышной полуодетой дамой. «Повседневность» в ее лице, надо было отдать должное, выглядела отнюдь не такой уж и блеклой.
— Знаете, это дает просто фантастический результат, — продолжал между тем Комаров.
— Что именно дает фантастический результат?
— Я вам сейчас все объясню… Представьте… То же самое делали два француза…
— Вот как?
— Да. Они делали это с насекомыми.
— То есть? — Светлова закашлялась. — Да… представьте себе.
— Честно говоря, не представляю.
— Ну, как бы вам объяснить…
— Уж попробуйте… Что же они все-таки делали? — осторожно поинтересовалась Аня. — Эти два француза?
— О, по сути дела, ничего особенного… Они просто снимали. Постоянная съемка в течение трех с лишним лет.
— Ах, вот что!
— Понимаете… Они выбрали луг где-то у себя в Авероне… Ну, просто рядом со своим домом… И просто изо дня в день… Получился увлекательный фильм! Когда я его посмотрел, тоже задумал что-то в этом роде… Ну, например, фильм «Хроника одной жизни». Как она просыпается, ест, порхает…
— Вот эта… в пеньюаре?
— Ах… ну что делать? Люди… они только мешают природе. Знаете, есть теория, что Земля — это живое существо, а люди на ней ну вроде паразитов… лишние! В общем, мне кажется, эта теория все и объясняет. Природа прекрасна, а люди — лишние.
— Вот как?
— Я дал ей имя.
— А что же у нее его не было? Орнитолог застенчиво улыбнулся.
— Для меня она Тина. Я так ее назвал, потому что она поет: тень-тина… тень-тина… Понимаете?
— Не совсем все-таки… Вот эта в пеньюаре? Поет?!
— Ну, я же говорю вам: человек — он почти всегда лишний! Вот французы, они снимали насекомых, живущих среди травы на обыкновенном дугу. А оказалось, это просто Вселенная! Эти букашки, которые гибнут мириадами под башмаками когда человек шагает по лугу… Оказалось, у каждой свой характер. Гусеницы, например, очень пугливы. Когда француз кинооператор чихнул, с одной из гусениц случилась настоящая истерика. Понимаете, камера просто снимает, как мотылек взлетает со стебелька, а ты понимаешь, что этот мотылек — личность, единственная в своем роде. Так же и мои объекты… Моя Тина, например… За время съемок я понял: эта скромная особа — настоящая актриса!
— Неужели?
— А человек… Он только заслоняет прекрасное. Заслоняет моих, как вы изволили выразиться, соседок… Вы знаете, что в мире их насчитывается около сорока шести видов?
— Сколько-сколько?
— Да-да! Они есть и в Африке, и в Мексике, У нас в стране их около четырнадцати видов: хохлатая, московка, гаичка, лазоревка…
— Лазоревка?
— Ну да, синица лазоревка.
— Вот оно что…
Только теперь рядом с пышной дамой Анна разглядела на снимке небольшую птичку, сидящую на перилах балкона.
— Так Тина — это синица?
— А я вам о чем говорю?!
Светлова поняла, что безудержно краснеет под слоем своего чудовищного макияжа от сознания своей не менее чудовищной глупости.
— Так что же, эта соседка в пеньюаре — просто попадает в кадр?
— Попадает?! Да она просто лезет — загораживает Тину! Тиночка прыгает по перилам балкона, крошечки клюет, тенькает, поет, а эта корова… тут как тут!
— Значит, вы снимаете птиц?
— Ну да…
— Не женщин в пеньюарах?
— Ну, я же сказал вам, Аня, я орнитолог.
У Светловой под толстым слоем макияжа безудержно зачесался нос.
Подумала: "Попроситься в ванную и умыться, что ли? Человек честно сказал, что наблюдает за птицами, орнитолог. А я?! Ну, просто жуткую нечеловеческую проницательность проявила!
Вот она, типичная самонадеянность сыщика… Вообще, как только начинаешь воображать, что видишь людей насквозь, — закрывай контору.
Как я тогда подумала? «У него был вид человека, который трудится над научной монографией… А на самом деле тайком перелистывает порнографический журнал!»
Да уж… Видно, не всегда и не во всем нужно видеть потайное дно.
У него был вид человека, который трудится над научной монографией, потому что он действительно над ней трудится.
А ладошки вспотели… Потому что Тина, наверное, в клювике червяка принесла. Для этой «вселенной» это и есть главное событие".
— Значит, вы так и снимаете изо дня в день?
— Да.
— Давно?
Комаров пожал плечами:
— Ну, прилично…
— Месяц? Два?
«Может, даже с лета? — с надеждой подумала Аня. — Соседка в пеньюаре ведь не зимой же так — в неглиже — по балкону разгуливает!»
— Что вы — месяц-два… Дольше! Значительно дольше. Ну, не столько, правда, сколько французы. Но уже года полтора снимаю. Как тут поселился…
Увидел этих синиц — у них тут гнездо рядом — и решил: это то, что нужно! Нашел спонсора для своего будущего фильма. Эта иностранная фирма производит птичий корм. И подумал: если они, французы эти, там, в Авероне, рядом с домом… То и я рядом с домом, в Катове. Жизнь нашей синицы лазоревки ведь еще, по сути, не воспета, не проанализирована.
— Да, — вздохнула Светлова. — Просто беда…
— А я хочу, чтобы фильм так и назывался «Тика. Хроника одной жизни».
— А можно посмотреть то, что вы уже отсняли? — робко попросила Светлова, у которой при слове «хроника» проснулись неясные надежды на чудо.
— Все посмотреть? — обрадовался орнитолог.
— Да нет. Если можно, не все… Меня интересует определенная дата.
Светлова назвала день, месяц и год. Те самые, когда пропал журналист Максим Селиверстов и когда он должен был брать интервью у Погребижской.
Комаров принялся искать пленку, а Светлова с замиранием сердца ждала.
Неужели ей не повезет?!
Да или нет?
Ей повезло.
Съемки в тот день велись. И синичка Тина, проводящая возле жилья Погребижской — к радости Светловой! — немало времени, прыгала по веткам. А орнитолог Комаров прилежно ее снимал. Вот синица уселась на забор дома Погребижской. И благодаря этому Светлова увидела, как к этому дому подъехала машина и из нее вышел молодой человек. Светлова уже очень хорошо знала его по фотографиям. Звали молодого человека Максим Селиверстов. И Анна видела — поверх Тининых перышек! — как он на заднем плане в кадре идет к дому…
