Рене Бурдье - Четвертая пуля

Он взял руку Клодетты Жема и поднес ее к губам.

— Я не надолго отлучусь, — прошептал он. — Не более получаса.

Она удержала его руку.

— Очень жаль, — сказала она в тон ему. — Жаль, что вы не можете остаться рядом со мной. Но возвращайтесь побыстрее!

У нее были влажные губы и блестящие глаза. Она уже забыла о Бертье, лежащем тут, рядом, в прихожей, с дырой в горле.

— Да, — обещал Клид. — Скоро вернусь.

Зазвонил телефон. Она отпустила его руку и, улыбаясь, подняла трубку.

Пальцы Клодетты Жема сжались на трубке. Клид видел, как она побледнела. Он замер на мгновение и знаком дал комиссару понять, чтобы тот задержался.

— Но вы ошиблись! — бессильно протестовала Клодетта Жема. — Я не…

Клид услышал щелчок, на том конце положили трубку. Разговор был кратким. Клодетта Жема с задумчивым видом продолжала держать трубку, затем медленно положила ее на место. Она действовала, как во сне. Складка на лбу свела ее брови — она прилагала невероятные усилия, чтобы казаться спокойной. Клид шагнул к ней. Она смело улыбнулась ему.

— Пустяки, — сказала она слегка дрожащим голосом. — Дура или завистница, преследующая меня с недавних пор.

— Да? — Клид, выпрямившись, отстранился. — И что ей от вас нужно?

Она спокойно смотрела на него.

— Если бы я это знала… Но она предпочитает только оскорблять, повторяя всегда одно и то же, и вешает трубку.

Клид закурил свою любимую сигарету и принялся мерить салон шагами. Нервозно куря, он повсюду сыпал пепел. Винсен потер подбородок. Ему казалось, что время тратится напрасно. Он достал свою бумагу и «жоб» и принялся скручивать сигарету. Он ненавидел непринужденность Клида, его манеру держаться, будто у себя дома. Его тонкую иронию, служащую ему то защитой, то орудием нападения, в зависимости от обстоятельств. Скрутив и набив сигарету, он сунул ее в рот, слегка послюнив, и принялся искать в кармане спички. Коробок был пуст. Он не торопясь раздавил его в ладони, не посмев попросить прикурить у Клида, ушедшего в свои думы, и, так и оставшись у двери, принялся жевать табак, ожидая приезда сотрудников прокуратуры.

Клид остановился. Он посмотрел на улицу, прислонившись к стеклу. К зданию подъехала полицейская машина с мигалкой на крыше. Детектив повернулся к комиссару.

— Приехали медики, старина. Неужели вы позволяете им приезжать до прибытия прокурора?

Это был вопрос частного порядка, но Винсен, тем не менее, на него ответил.

— Естественно, нет, — вымолвил он, посмотрев на часы. — Теперь его не придется долго ждать.

— Поторопились бы, — выдохнул Клид сквозь зубы. — Черт возьми! Поторопились бы!

Комиссар выплюнул остатки табака. Клид заметил его трудности и поднес зажигалку, получив в ответ благодарный взгляд. Клодетта Жема, прикрыв ресницами глаза, тоже курила, выпуская дым из уголка рта. Клид окинул ее долгим взглядом. Она была прекрасна. И спокойна. Она, должно быть, грезит о вещах, принадлежащих только ей, навевающих памятные воспоминания.

Детектив склонился к уху Винсена и удивленно спросил:

— Что вы думаете обо всем этом, комиссар? — не зная точно и сам, о чем он спрашивает.

Комиссар выпустил дым через ноздри. Его табак по-прежнему отдавал прогорклым маслом.

— Тысяча чертей! Клид, я не думал, что когда-нибудь сумею избавиться от этого дела. Этот хромой — первейший мерзавец.

Клид, в который уже раз, стряхнул пепел на пастельного цвета ковер.

— Я думаю, — сказал он с язвительно улыбкой, — что вы несколько торопитесь, комиссар.

Комиссар ничего не упустил в своих спокойных рассуждениях. Дело закончено, классифицировано. В каком-то смысле (было бы лучше взять его живым) он счастлив, что не надо гоняться за этим Бертье. Протянись все лишь еще несколько часов, он был бы вынужден уступить Шарне, любимчику директора. Тот теперь воспримет это как укол в сердце. Патрон не любит оставлять невыполненными свои угрозы. Конечно, он вставит ему палки в колеса, если когда-нибудь…

Следственный комиссар Винсен… Мадам Винсен будет счастлива услышать это от Клодетты Жема. Но о чем может задуматься такая артистка? Надо будет зайти к ней через несколько дней, чтобы тонко намекнуть, что без его поддержки… А если министр, или даже префект, заупрямятся, надо будет убедить их.

Клид продолжал на чем-то настаивать. Его голос дошел до Винсена словно сквозь пелену.

— Ибо, в конечном счете, — сказал детектив, — у вас нет вещественных доказательств виновности Бертье.

Он очень забавен, этот Клид. Немного злопамятен. Ему, конечно, не могла понравиться маленькая вздрючка, устроенная журналистам. Комиссар слегка улыбнулся уголками губ.

— Не вам думать об этом, старина, — ответил он покровительственно. — Уликами займутся. Впрочем, это уже не столь важно, есть они или нет. Бертье мертв. Правосудие, таким образом, свершилось.

Клид сухо рассмеялся.

— Браво, комиссар, браво! Предполагаемый убийца мертв. Составляется отчет и — хлоп! — дело закрыто. Удобно, не так ли?

Винсен походил на слона, готового наброситься на поле сахарного тростника. Его шея втянулась в плечи, обозначив их ширину, возраст и отсутствие физических упражнений сделали их покатыми. Под насмешливым взглядом Клида изменилось и выражение его лица. Это уже был не просто полицейский, не получивший благодарности, а человек, жаждущий месте.

— Оставьте меня в покое, Клид!

Старина комиссар бросил это, не повышая голоса. Но гнев заставил задрожать его голос. Клид не обратил на это внимания. Он просто отвел взгляд от разъяренного лица комиссара.

— Послушайте внимательно, — сказал он, — мне жаль разрушать ваши радужные иллюзии. Это дело еще не закрыто, мой дорогой Винсен. Одним словом, Бертье не убивал Дравилей.

Лицо комиссара от ярости пошло пятнами.

— Убирайтесь к чертям, вы, с вашими театральными сценами!

Клид похлопал его по плечу.

— Все будет так, как вы желаете, комиссар. Но прежде всего, я не удалюсь столь далеко, как того желаете вы. По крайней мере, до разъяснения моей маленькой истории господам из прокуратуры. У меня появилась мысль, которая, несомненно, их заинтересует. Они великодушно оценят… театральность вашего друга Клида. К сожалению, это поставит шпиков в смешное положение.

Винсен, хмуря брови, принялся размышлять. Он не любил словечка «шпик» и еще меньше — принятый Клидом тон. Но то, чем угрожал детектив, было серьезным. Господа из прокуратуры… Если чертов детектив говорит правду, это будет катастрофа, тысяча чертей!

Он покосился на Клодетту Жема. Неподвижная в своем кресле, с сигаретой в губах, она издали следила за сценой ссоры с безразличным, как казалось, видом. Почему тогда, если он не был убийцей, Бертье пытался убрать ее? Эта мысль придала уверенности Винсену. Конечно, он прав. Дело сделано! У него появилось желание позабавиться.

— Проваливайте, старина, — попросил он, благосклонно улыбаясь.

Клид вновь иронично улыбнулся.

— Да? Это вас не интересует?

Он открыл дверь в прихожую.

— Лишь один момент, прошу вас, — сказал он. — Присядьте и подождите меня.

Клид тщательно прикрыл за собой дверь.

Клид вернулся в салон, держа в руке завернутый в марлю пистолет Бертье. Он отсутствовал около пяти минут, которые понадобились для объяснения инспекторам, что комиссар требует оружие, чтобы его проверить. Их нетрудно было убедить также взять предложенные Клидом сигареты. Клид использовал возникшее взаимопонимание, чтобы задать несколько вопросов, на которые ему охотно ответили.

Винсен сидел теперь в кресле рядом с Клодеттой Жема, занимая ее разговором до возвращения детектива. Что он мог рассказать ей за эти пять минут, чтобы вдруг погрузиться в глубокое молчание? Клид, несомненно, никогда этого не узнает. Он положил пистолет на сервировочный столик возле телефона, справа от Клодетты Жема, а сам устроился в ранее занимаемое комиссаром кресло.

Молчание затягивалось. Клид подождал момента, когда комиссар выбросит свой расползшийся окурок, прежде чем начать говорить. Комиссар кончиком языка, с величайшей осторожностью, чтобы не рассыпать пепел, вытолкнул его в пепельницу. Клодетта Жема взяла пистолет и держала его на коленях. Драма, казалось, не оставила на ней глубокого следа. Во всяком случае, оружие не вызывало в ней ни угрызений совести, ни воспоминаний.

Комиссар закончил приводить себя в порядок. Сигарета наконец погасла, превратившись в груду пепла. Клид достал свой «кравен» из пачки, прикурил и наклонился, чтобы дать прикурить комиссару.

— Убийца, — начал он спокойно, — не Бертье, а…

Приглушенный пистолетный выстрел перекрыл звук выброшенной гильзы. Клид схватился рукой за грудь, попытался встать, какое-то время качался и наконец рухнул, ухватившись за кресло. Он не проронил ни звука. Выпущенная с метрового расстояния пуля прошила его грудь.