— По-моему, все как было. Только на стене нет одной фотографии. На ней банкет по поводу презентации фильма «Семнадцать мгновений весны», которая проходила в Звездном городке. Не знаю, важно ли это? Но фотографии нет. За это ручаюсь.
«Нет на стене фотографии с презентации», — написал в блокноте капитан и почему-то вздохнул.
— Все?
— За остальное поручиться не могу, — сказал Берестов.
— Спасибо. Можем ехать, — улыбнулся капитан, и они вышли на лестницу.
— От чего она умерла? — спросил Берестов в лифте.
— Все вопросы после экспертизы, — ответил капитан.
— Но предположение есть?
— Есть, но журналистам говорить — чревато… — усмехнулся в усы капитан.
— Я не для статьи. Я хочу найти убийцу.
— Так убийцы может и не быть, — усмехнулся капитан. — У неё все признаки сердечного приступа.
— Что? Снова сердечный приступ? — поднял брови Берестов. — Когда будет результат вскрытия?
— Скорее всего, завтра, — ухмыльнулся капитан.
— Сегодня! — воскликнул Берестов, ткнув пальцем в потолок. — Сегодня вы будете знать, кто убийца.
Расписавшись в протоколе, Берестов рванул в Выхино. На часах было одиннадцать. Он успевал. Ровно в половине двенадцатого журналист уже стоял за киоском на платформе конечной станции метро и нервно высматривал пассажиров, выходивших из вагона. Тот, кого он ждал, выглядел очень озабоченным. Берестов нагнал его в пустом переулке за рынком и, бесшумно подойдя сзади, положил ему на плечо руку. Патологоанатом вздрогнул и обернулся. Глазки-пиявки из-под толстых стекол зло впились в журналиста. Губы даже не шевельнулись. Так они и стояли молча друг против друга около минуты. Наконец патологоанатом произнес:
— Ну и…
— Климентьеву вы уже вскрыли?
Глаза Мелехова брызнули несусветным бешенством.
— А вы кто, чтобы вам докладывать? — произнес он сквозь зубы.
— Вы меня прекрасно знаете. И я вас знаю. Шесть лет назад из-за вашей халатности убийца остался на свободе. Я не хочу, чтобы история повторилась.
Губы Мелехова искривились в насмешке.
— Что вам нужно от меня, господин журналист?
— Прочесть заключение медэкспертизы и взглянуть на труп.
— Заключения ещё нет. К трупу допускаются только родственники. Что еще?
— Труп, конечно, лежит на раскаленной батарее?
— Ну, во-первых, батареи сейчас холодные, поскольку лето. Во-вторых, у нас все трупы лежат в холодильниках. И всегда в них лежали. Так что ваше обвинение в газете, что мы трупы кладем в холодильники исключительно за взятки, лишены всяких оснований. Мы будем подавать на вас в суд.
Берестов подумал немного и вдруг достал из сумки диктофон. Сунув его под нос Мелехову, он произнес официально:
— Евгений Зиновьевич, вы только что сказали, что мое обвинение, будто трупы в вашей конторе валяются где попало, лишены всех оснований. Не так ли?
— Совершенно так! — произнес судмедэксперт, наклонившись к диктофону. — Специально для «Московских вестей» от Евгения Мелехова официальное заявление: трупы у нас хранятся и всегда хранились строго в холодильниках.
— Чем можете доказать?
— Мы всегда готовы открыть двери для независимой комиссии.
— Открывайте! Я и есть независимая комиссия.
Мелехов смерил Берестова презрительным взглядом и произнес насмешливо:
— Пишите официальное письмо от вашей редакции, и мы его рассмотрим.
«Да, он надо мной издевается», — мысленно простонал Берестов, глядя в его насмешливые глазки под толстыми пуленепробиваемыми стеклами. И вдруг понял, что ничего от него не добьется даже с официальным письмом. Они промурыжат с ответом не менее недели, потом направят к начальнику ОВД, тот в ГУВД, оттуда — в МВД. Если письмо не затеряется, то в лучшем случае ответ дадут через месяц. В худшем — вообще не ответят.
— Мы ещё встретимся! — угрожающе прохрипел Берестов и, круто развернувшись на каблуках, направился в метро.
Доехав до Киевского вокзала, он выскочил из подземки и побежал в направлении Большой Доро гомиловской. Оказавшись во дворе знакомого дома, он решил отдышаться и привести себя в порядок, поскольку по своему опыту знал, что главное в журналистском деле — упорство и уверенность. Растерянность и шальные глаза — верный спутник неудачи.
Берестов платком обтер лоб и ладонями пригладил шевелюру. После чего застегнул на все пуговицы рубашку, поправил ремень и сползшую с плеча сумку, наконец натянул на себя улыбку и только после этого вошел в подъезд. Он нажал на двенадцатый этаж и закрыл глаза. Сейчас надо прикинуться шлангом и разыскать понятых.
Он вышел на двенадцатом, покосился на квартиру Климентьевой и позвонил в соседнюю дверь. Там долго не открывали. Наконец за дверью послышался шорох и глазок потемнел.
— Вам кого? — послышался из двери старушечий голос.
— Здравствуйте! — бодро воскликнул Берестов. — Я корреспондент газеты «Московские вести». Это квартира Зинаиды Климентьевой?
За дверьми на мгновение все замерло. После чего заскрежетал ключ и дверь распахнулась. Перед Берестовым в проеме двери возникла борзая старушонка лет восьмидесяти.
— Зина живет в соседней, — произнесла она полушепотом. — Только к ней звонить бесполезно. Ее увезли.
— Куда? — удивился Берестов.
— В морг, — прошептала старуха и вытаращила глаза в ожидании эффекта.
Берестов тоже вытаращил глаза, чтобы сделать ей приятное, и заикаясь произнес:
— К-как это?
— А вот так! — произнесла назидательно бабка, закатывая глаза для пущей достоверности. — Сегодня здесь, а завтра там!
— А что с ней случилось? — спросил Берестов понизив голос.
— По лбу дали! — ответила старуха.
— Кто? — изумился Берестов.
— Я не знаю. Позвоните вон в ту квартиру, — кивнула бабка на соседнюю дверь. — Клавдия Петровна видела покойную. Она расскажет.
Тут же забыв о бабке, Берестов метнулся к соседней двери. На звонок сразу же вышла женщина с дымящимся половником в руке.
— Здравствуйте, — произнес Берестов вежливо. — Я корреспондент газеты «Московские вести». Я договаривался с Зинаидой Петровной, вашей соседкой, насчет интервью. Вы не в курсе, что с ней?
Женщина долго недоверчиво всматривалась в Берестова, наконец посмотрела мимо него.
— Это она вас ко мне послала? — спросила женщина, кивая на квартиру старушки.
— Да, — чистосердечно признался Берестов.
— Старая грымза! — сердито произнесла женщина. — Пройдите в квартиру, а то подслушает.
Она послала в сторону любопытной соседки уничтожающий взгляд и захлопнула дверь.
— Вас как зовут, молодой человек? — спросила она деловито, оставляя его торчать на пороге.
— Леонид.
— Так вот, Леонид, Зинаиду Петровну убили.
— Убили! — ужаснулся Берестов.
— Убили-убили! Причем вчера вечером, около девяти часов. Ночью была милиция. Меня пригласили быть понятой. Я видела её труп своими глазами. Она лежала на диване, беленькая такая, без единой морщины. А лоб у неё был располосован.
— Как располосован? — выпятил глаза Леонид.
— Вот так, — показала женщина на своем лбу, дважды проведя по нему пальцем.
— И от этого она умерла?
— Кто его знает? Милицейский врач сказал, что похоже на сердечный приступ. Но есть подозрение, что она умерла и от укола.
— От какого укола? — продолжал разыгрывать изумление Берестов.
— Кто его знает, от какого! На руке нашли след от укола. Может быть, она сама его себе сделала. Она все-таки была врачом. А может, укол здесь ни при чем. Это покажет медэкспертиза. Но следователь сказал, что это убийство.
— А кто был следователь? Высокий, с рыжими усами?
— Нет, невысокий. Без усов. Лысый. Зовут Семен Петрович.
Внутри Берестова заклокотал вулкан. Он уже был готов сорваться и бежать в ОВД «Полежаевское» разыскивать того самого лысого Семена Петровича, однако сделал усилие, чтобы сохранить спокойствие, поскольку женщина была словоохотливой.
— Скажите, а вы ничего не слышали подозрительного в её квартире в девять вечера?
— Как же я услышу через квартиру, — всплеснула руками женщина и вдруг заметила в своей руке половник. Челюсть у неё отпала и настроение тут же изменилось. — К тому же в девять, — продолжала она, но уже вяло, — меня дома не было. Я как раз шла из магазина. Хотя нет! В девять я уже пришла. Точно пришла. Хорошо помню, что, когда я вошла в квартиру, радио тут же пропикало девять часов.
— А когда вы поднимались в квартиру, не встретили в подъезде посторонних?
— Мне уже задавал этот вопрос следователь. Никого я не встретила. Ничего не видела и не слышала.
Глаза женщины сделались стеклянными, и Берестов понял, что пора выметаться.
— Что ж, спасибо… — произнес журналист, запнувшись, не зная как её назвать.
