Ни Мартынов, ни Вайсман ничего не ответили на это. Они вышли из кабинета Петра Лазаревича и не могли видеть, какими взглядами наградили их на прощании оба полицейских.
Не видели они и того, в каком бешенстве был Пороховицкий, когда час спустя ему доложили, что люди, виденные им в подзорную трубу на крыше старого заброшенного Кафедрального собора, вовсе даже и не люди, а ряженные в жандармские мундиры тряпичные манекены. Состояние Григория Степановича Бондаренко и вовсе не поддавалось описанию.
Глава 25
В ожидании встречного вояжа
Не застав Бесшабашного на майдане, Черный прямиком велел кучеру ехать в трактир Мельникова, излюбленное место Пафнутия. В просторном зале трактира всегда можно было затеряться среди разночинной публики.
Как и всегда, здесь было шумно. Играл оркестр, пара подвыпивших купчиков вышли на центр зала плясать. Музыканты задорно исполняли русскую, купцы веселились. Ростовский «деловой» действительно оказался у Мельникова. Сидел он во втором ряду столиков, ближе к середине зала, где было организовано нечто напоминавшее эстраду. Шумели в трактире так, что собеседники могли не заботиться о том, что кто-либо услышит их разговор…
– Упокой, Господи, душеньки их. Прими земля косточки, – хватив эля, Иван потянулся за хлебом с жареными мозгами.
– Сами с Тетеревом чудом спаслись. А из наших никого-то больше. Все там полегли. В Москве, – продолжил Митька свой рассказ, вперив взгляд в полового, который как раз поднес к столику графин английской горькой и три стопки.
– Ступай. Сами небось разольем, – угрюмый взгляд Бесшабашного заставил официанта незамедлительно удалиться.
Выслушав Митькино сообщение о событиях в Москве, Пафнутий помрачнел. Бесшабашный двинул на середину стола тарелку с излюбленным обеденным блюдом – щами с головизной и отер бороду белоснежным льняным полотенцем, угодливо поданным подручным.
Митька, предчувствуя грозу, искоса смотрел на Бесшабашного.
– Да, не таких новостей ждал я от вас, – начал Пафнутий, отодвигая на середину стола тарелку со щами. – Ваше дело было малое. За обиду нанесенную ответить. С несогласными «наганом» порешить, и остальные бы забоялись. Потому страх надо было в них поселить. Силой неожиданной стихийной на московских обрушиться и одним махом все в свои руки заключить. А вы, видно, положили, что московские сами вам все на блюде с золоченой каймой принесут. То-то и вышло, что ни с чем вы теперь ко мне явились.
– Не, Пафнутий. – Митька, несколько раз порывавшийся возразить, наконец улучил минутку. – Все ты говоришь верно, но и московские не промах оказались. Они прежде нас «наганы»-то повынали. Есть там у них один такой Мартынов. Стреляет, что гвозди забивает. С десяти шагов в глаз. Не робкого десятка там стрелки. А что до баб, так ты говорил, что сладить с ними, как плюнуть. А до них еще труднее добиться, чем до иного мужика. Тут уж и ты, верно, сам кому-то в обман дался, коли такое предположил. Не те это марухи, что у нас на Боготяновке. То бабы особые.
Митька пока говорил, не заметил, как лицо Пафнутия багровело. Глаза Бесшабашного налились кровью.
– Ты мне Лазаря-то не пой, Черный. Говори лучше, как на духу все. Нешто ростовские стрелки хуже московских оказались? Не поверю я ни за что в это. Не сумели вы все, как условились, исполнить…
– Прав ты, Пафнутий. И мы стрелять умеем не хуже ихнего. Да только не ждали там нас с распростертыми объятиями. А ждали с «наганами». Так-то. Тут уж ты, атаман, нас в заблуждение своими напутствиями ввел. – Митька потянулся за графином с горькой, наполнил одну из стопок и тут же выпил.
– Щенок! – Бесшабашный приподнялся. Могучий кулак его с грохотом опустился на тяжелый дубовый стол, отчего посуда с разнообразными яствами зазвенела. – Посмел ты предположить, что Пафнутия кто вокруг пальца обвел? Не так-то прост Пафнутий, чтобы его кто угодно дурачил!
Несколько секунд «деловой» и Митька молча глядели друг на друга. Выдержать разъяренный взгляд Бесшабашного мог не каждый. Митька, ободренный выпитым, упрямо не уводил глаз. Наконец, Пафнутий стал медленно оседать на место.
Тетерев, который в общем гаме едва ли мог слышать произносимые слова, безмолвно следил за обоими собеседниками. Придвинув к себе тарелку с жареными мозгами на черном хлебе, он один за другим поедал ломти.
– Будет вам хорохориться, – не выдержал он. – Еще одолеем их, небось. Еще померимся силой.
– Прав Тетерев. Уж коли заговорили, так надо договаривать, – решительно подхватил Митька. – Ты, Пафнутий ободри душу-то. Придет время, так все лягут в могилку. Кто раньше, кто позже. А пока у нас силы есть, так постоим за себя.
Черный вновь налил горькой, на этот раз наполнив все три стопки. Пафнутий принял рюмку и, не дожидаясь сотрапезников, опрокинул ее в рот. Затем молча придвинул к себе успевшие поостыть уже щи и молча стал есть.
На столе все еще дымились горячая ветчина, ароматная солянка. Митька и Тетерев тоже принялись за трапезу. В ход пошли осетрина с хреном и красным уксусом, розовый окорок, нарезанный тончайшими ломтиками, семга, расстегаи из налимьих печенок…
– Я вам вот что скажу теперь, други мои. – Дочерпав щи, Пафнутий откинулся на спинку стула. – Теперь надобно гостей у себя ждать, в Ростове. Не простят нам за просто так москвичи то, что мы на ихнее добро посягнули. Приедут вскорости сюда. Чует мое сердце. Одна у нас дорога осталась. На дно залечь надобно, если пожить еще хочется.
Глава 26
Кардинальные меры
– И ведь надо как! До седых волос дожил, и под занавес – на тебе, получай! – дребезжащий голос Кирилла Матвеевича пронзительно резал тишину кабинета. – Бесчинства в городе беспримерные творятся! И ведь когда?! Накануне комиссии! И ведь взяли вы эту… Как там ее?..
– Вайсман, – вынужден был вставить Пороховицкий.
– Вайсман! – подхватил генерал и тут же обрушился на обер-полицмейстера с новой волной гнева. – Так надо было все умение ваше применить, чтобы воровку эту наконец обезвредить! А вы!.. Чины в столице только и ждут, чтобы прореху какую в нашем деле найти! А мы тут и сами повод со своей стороны устраиваем!
– Но, ваше сиятельство… – попытался было вставить Пороховицкий, но Кирилл Матвеевич упорно не желал его замечать.
– Эта Вайсман, будто плешина на маковке выросла. Уж сколько городская администрация Хитровку присмирить силилась, а ничего путного не выходит. А все потому, что голова у шайки этой непотребной свободным воздухом дышит! – Бездомников схватил со стола графин и наполнил стакан водой, расплескав при этом изрядно. – Коли так и дальше покатится, то до чего же мы дойти можем? Ежели каждый преступник сейчас возомнит, что освободиться из острога легко? Тут уж такое начнется, что и подумать страшно! Что если острожные бедлам какой учинят? А у нас высокое начальство из Петербурга! – Генерал приложился к стакану.
Пороховицкий, воспользовавшись паузой, пока генерал пьет, быстро заговорил.
– Ваше сиятельство, должен заметить, случай с Вайсман – дело беспрецедентное и за время моей службы исключительное…
– Надеюсь бесконечно на это, многоуважаемый Петр Лазаревич. – Бездомников оторвался от питья, едва не поперхнувшись. – До седых волос дожил и ничего подобного мне испытывать не приходилось до сих пор. И ведь будто это напасть какая! Вся Москва наблюдает эту, с позволения назвать, эпопею. И все время власти как будто бы дураками выставляются. Газеты читать невозможно! Поглядите, что там пишут, Петр Лазаревич.
Бездомников жахнул стаканом о стол и торопливо похромал к журнальному столику, расположенному подле кожаного дивана для посетителей. Схватив со столика первую попавшуюся под руку газету, генерал размашисто помахал ею в воздухе.
– А что в Петербурге будет, когда до начальства высшего дойдет наша новость, Петр Лазаревич? Подумать страшно!
Бездомников остановился около рабочего стола отдышаться.
– Как лицо ответственное… – пользуясь паузой, настойчиво произнес полковник. Вытянувшись по стойке смирно, он не терял достойного вида. Голова его была горделиво вскинута вверх. – Как лицо ответственное, я от кары справедливой не отклоняюсь. Не будь я Пороховицким! Однако, как муж, много лет на государевой службе пребывающий, могу и гарантии определенные обеспечить! Да, мы действительно допустили по нашему ведомству некоторую, так сказать, ошибку. Но должен заметить, что и дело мы имеем с необыкновенным в своем роде явлением. Никогда в Москве еще такой шайки, как сейчас, не было. Случай этот – частный. Требующий отдельного, так сказать, рассмотрения…
– Уф, – в голос выдохнул Бездомников.
Промакнув платком седые виски, лоснившиеся от пота, генерал устало покосился на заветный шкафчик. Всем, кто бывал в кабинете градоначальника, было прекрасно известно, что там всегда имелась бутылочка-другая коньячка. Пороховицкий и сам не раз становился тому свидетелем. Кирилл Матвеевич однако прошагал мимо шкафа.
