– Заткнись! Если б Антон дурака не свалял...
Закончить не успел, потому что получил кулаком по носу. И, сметая со стола бутылки, ударил в ответ. Каким-то образом они упали вслед за бутылками на пол. Катаясь и рыча, колошматили друг друга. Даже к «духам» у Сергея никогда не было такой ненависти, какая появилась к Братану: озверев, колотил по белобрысой голове, по конопатой морде и пытался добраться до «розочки» от разбившейся бутылки. Она закатилась за ножку стола, поблескивая оттуда зубчатым осколком. Тянулся к ней и Сенька.
На шум драки в комнату ворвалась мать.
– Сережа! Мальчики!.. Боженьки родные, что ж вы делаете?!..
Сергей лежал на Семене, оба тяжело дышали, не в силах подняться.
– Все в порядке... мам, – в два приема и стараясь придать спокойствие прыгающему голосу, выдохнул Сергей. – Иди ложись.
– Что в порядке?! Ты посмотри, что вы с собой наделали – в кровище все!
– Ничего, умоемся... Иди, мам.
Подошел отчим в трусах, увел ее.
Утром на перроне Сенька-Братан, щуря подбитый глаз, с улыбкой смотрел на припухший Сергеев нос и говорил все три минуты, которые поезд стоял на станции. Был Семен успокоенный, будто возвращался с трудной боевой операции.
– ... Уборочная у нас полным ходом идет. Приеду, кинусь в работу – глядишь, до осени некогда думать будет. А там женюсь, девку присмотрел уже. На свадьбу обязательно приезжай. Нас ведь двое осталось... Прощай, Серега, прощай взводный!
Они обнялись, Сенька Устюжанинов вырвался, вскочил в поезд. Отстранив проводницу, собравшуюся закрыть дверь, он вцепился в желтый поручень, а Сергей шел следом по перрону, все больше и больше отставая, и в его голосе стучало в такт колесам «про-щай – про-щай, про-щай – про-щай».
На следующее утро Сергей пошел устраиваться на работу. Мастер участка на небольшом заводе – работа не денежная и порядком нервы выматывает, зато времени и желания копаться в себе на оставалось. Он уже втягивался в эту размеренную, скучную жизнь, иногда запивал, но обязанности сдерживали от крутых загулов, глядишь, женился бы и зажил как все, не получи орден и не познакомься с Инной. Он тогда написал Братану, похвастался наградой и предупредил, что приедет в конце лета в гости. Ответ прислали родители Семена. Скупыми словами сообщили, что будут рады гостю, но Сени дома нет, сидит в тюрьме. На Рождество он пришел на свадьбу и застрелил невесту и жениха. Дальше шли многословные попытки родителей взять вину на себя. Сергею представилось, как старенькие мать и отец Сеньки-Братана ходят по деревне от дома к дому, кланяются в землю и умоляют простить их за преступление сына...
Лучшего соседа по комнате, чем Дрон, трудно было найти. Обычно Сергей просыпался в комнате один, Игорь приходил к обеду, и вдвоем шли в пивной бар, где завтракали, обедали и ужинали одновременно. По пути заглядывали в магазин, брали колбасы, хлеба, бутылку водки или пару вина. В баре к пиву покупали пирожков и яиц. Дрон не спеша очищал сваренное вкрутую яйцо, кидал его в рот, следом отправлял половину пирожка и запивал пивом. Делал это механически, словно подкидывал дрова в топку и подливал солярки, чтобы лучше горело. Справившись с пирожками и яйцами, посылал вдогонку солидный шмат колбасы и полбуханки хлеба, разбавленный водкой. Что странно, чем больше он выпивал, тем меньшей казалась его голова, будто водка смывала мясо и мышцы с черепа. Заканчивая трапезу часам к пяти, на обратном пути брали бутылку водки на вечер. Дрон спал часа три, потом залпом выпивал полбутылки водки из алюминиевой кружки и куда-то уходил. Иногда возвращался среди ночи, бесшумно раздевался и спал до обеда. Где он пропадал – на работе или у женщины – Сергей не спрашивал. Деньги у Игоря всегда были, и хотя чаще всего платил не он, когда надо было, Дрон вынимал из кармана скомканные бумажки, небрежно – грязь! – швырял на прилавок одну-две и никогда не брал сдачу. Получалось, Игорь Дрон – истинное детище коммунистического воспитания: плевать ему на материальные блага, подавай духовные. Но вот какие? Книги, музыка, кино, не говоря уже о театре, что сутки напролет он занят разгадыванием какой-то мучительной тайны. В чем смысл жизни, что ли?
А Сергей по вечерам уходил в бар к Паше. В первую встречу после ухода Сергея от Марины друг сидел одиноко перед початой бутылкой вина и, оперевшись подбородком на набалдашник трости, буравил глазами нового кавалера восточной красавицы. Сергею так обрадовался, что позабыл о жертве:
– Сегодня я угощаю: зарплату получил, – предложил Пашка.
– Придержи на худшие времена. Мне тут подвалили дурные деньги, надо спустить побыстрее. – Сергей поманил пальцем официантку.
Бабочкой перепорхнула она от парочки школьников, просаживающих родительские трешки. Сергей не обманул ее ожиданий.
– Коньяка, две. Конфет лоханку. И себе шоколадку.
Официантка радостно похлопала ресницами и пошла в подсобку, где, наверное, сообщила о денежных клиентах уборщице тете Марусе, потому что та прибежала к столику и отполировала его мокрой тряпкой.
– Покушать не хотите? Шашлычка сделаю – под коньячок с пальчиками проглотите! – предложила тетя Маруся.
– Неси, – разрешил Сергей.
Пока дегустировали пятизвездочный, на столике появились сочные горячие шашлыки. Сергей по-купечески расплатился с обеими женщинами и махнул рукой: отвалите, надо будет – позову.
Паша налег на мясо.
– Давно не ел, – объяснил он с набитым ртом. – Мимо шашлычных прохожу – аж голова от запаха кружится. Все собирался с получки отведать, да как-то не получалось.
Умяв порцию, сказал виновато, будто именно он поступил плохо, а не Сергей:
– Марина тебя искала. Плакала...
Сергей молча наклонял стакан из стороны в сторону.
– Я бы такую девчонку на руках носил, – продолжал Пашка, глядя в стол.
– Краями я пошел, нельзя за собой тянуть.
Сообщение это почему-то обрадовало Пашку, даже не попытался скрыть это.
– Проводил я ее до общежития. Всю дорогу о тебе говорила. Жаль, конечно, что... Хотя... Слышь, Серега, а меня не возьмешь?
Сергей не ответил.
– Ну да, – понял Пашка, – только мешать буду.
– Не в этом дело, – возразил Сергей. – Я еще сам не знаю, что к чему, только начал, но заворачивают круто. И если поймают...
– Тюрьмы не боюсь: хуже, чем здесь, не будет! Пусть мало поживу, зато как человек! А там... – Пашка отчаянно махнул рукой.
– Я поговорю, – пообещал Сергей, хотя знал, что Пашку с собой цеплять не будет. Он – это одно дело, а Пашка – другое, еще выкарабкается.
Вернувшись однажды из бара. Сергей застал в пристройке Толика Шишу, сидевшего с Дроном за столом перед двумя бутылками водки: одну уже приговорили, только что принялись за другую.
– В масть подошел, – сказал Толик, наливая Сергею. – Завтра в шесть вечера будь на вашей остановке. Прихвати что-нибудь: клиенты буйные, могут взбрыкнуть.
– Прихвачу, – пообещал Сергей.
Толик быстро выпил свою долю, сказал:
– Ну, ладно, пора, мне, – и ожидающе посмотрел на Дрона.
Игорь будто не замечал его взгляда.
– Ну, бывайте!
Когда он ушел, Дрон сообщил:
– Пика у меня есть, с выкидным лезвием.
– Спасибо, я со своим.
Дрон согласно кивнул головой и исподлобья посмотрел на квартиранта: то ли напутствовал, то ли жалел, то ли прикидывал, не струсит ли.
– На зоне тоже люди... – по-своему благословил Игорь Дрон. – Схожу за самогоном, отметим.
Он принес две трехлитровые бутылки с мутной вонючей жидкостью. Налил полные кружки, предупредил:
– Гнилая артель. Только на себя надейся.
– Почему?
Ответа не услышал. Дрон подул в кружку, будто остужая, жадно выпил и снова налил полную. Самогонка отдавала горелой резиной, но привкус был хлебный, сытный. Сергей пил не спеша. За Дроном все равно не угонишься, а угонишься – сгоришь. Игоря вон тоже хорошо пробирает: вторую бутыль едва начали, а с головы не только мясо и мышцы, но и шкуру, казалось, смыло. Голый череп шевелил нижней челюстью бесшумно, словно самогон был смазкой, которой требовалось все больше и больше. Но вот она кончилась, и Игорь тупо уставился в кружку темными провалами глазниц. Наверное, вспоминает что-то неприятное, потому что рука сдавливала и отпускала алюминиевую кружку, уже и так достаточно помятую.
От пристального взгляда Дрон вздрогнул, выкинул руку вперед и захватил квартиранта за ворот, за шею. Рука сжималась и разжималась, переползая все дальше на шею, пытаясь обхватить ее всю. Сейчас передавит кадык, и уже не крикнешь, не остановишь. Только слов нужных не находилось, таких, чтобы пробились внутрь черепа. Большой палец нажал, как на кнопку, на кадык, медленно вдавливая его, царапая толстым ногтем шкуру.
