– Там. – Мила показала на главную аллею.
– Тогда поспеши к ней, ведь, она, наверное, беспокоится.
– Наверняка беспокоится, – добавила старуха.
Зажав подаренную конфету в ладони, Мила отступила на пару шагов. И, уже собравшись уходить, отважилась на вопрос, который ее так и подмывало задать. Ведь не зря они там сидели.
– Бабушка, а этот мальчик – ваш внук? – она указала на могилу.
– Он наш сыночек, – сказала старуха, и маленькая скупая слезинка скатилась из уголка глаза, сразу потерявшись в морщинках на щеке.
Мила в смятении понеслась между могил и вскоре вернулась к бабушке. Та действительно начала беспокоиться, и выглядывала внучку среди зарослей. Тяжелые лейки стояли рядом, наполненные студеной водой.
– Умаялась? Сейчас, сейчас уже идем, доню.
* * *
Вопли чаек, сцепившихся из-за добычи, были первым, что она услышала, очнувшись. Приподнявшись на локте, Мила обнаружила невдалеке останки черноморского дельфина, выброшенного прибоем на берег. Повернув голову, она посмотрела на Любчика. Лейтенант лежал на спине и тяжело, со свистом дышал. Оказалось, что он в сознании.
– Гриша?
Неудачная попытка повернуть голову.
– Давно мы тут лежим?
– Е жнаю.
Мила оглядела пляж. Он был безлюден. Метрах в двухстах впереди находился высокий каменистый мыс, выдвинутый в море, как гигантский бивень. На мысу высилась стальная мачта за проволочным забором, снабженным наблюдательными вышками по периметру.
– Может, там пограничники? – это было бы неплохо. Это было бы спасением.
– Отхута шейшас? – выдавил Любчик, не отрывая глаз от неба, по которому проплывали облака.
Строения на мысу издали казались безлюдными, сколько Мила не напрягала зрение в надежде уловить какое-нибудь движение или хотя бы блик от линз бинокля. Но, напрасно.
– Похоже, ты прав.
Мила перевела взгляд на берег. Несколько левее она заметила ложбину, образованную двумя отрогами. В глубине ложбины приютились жидкие карликовые кусты, низкорослые, как обитатели тундры. Они мало годились для маскировки, и все же Мила решила перебраться туда, потому что это было лучше, чем торчать на открытом месте. Встав на четвереньки, она склонилась над Любчиком:
– Ну же, Гриша! Помоги мне!
Его лицо застыло. В зрачках отражались облака. Челюсть безвольно отвалилась.
Нет, – сказала Мила, – не сейчас. – Она приложила ухо к груди. Удары сердца ухали, словно колокол. Он был жив, только провалился в обморок. Вернуть его оказалось невозможно ни мольбами, ни даже парой затрещин. Тогда Мила потащила тело лейтенанта волоком, словно бурлак с известной картины Репина[35] баржу. Это оказалось даже тяжелей, чем она думала. Ноги буксовали, Любчик оставался на одном месте. Когда они все-таки очутились в ложбине, Мила не чувствовала ни рук, ни ног, а колени разбила в кровь. Кое-как обустроив милиционера среди кустов, Мила вернулась к морю, и тщательно разровняла борозду, оставленную его телом. Покончив с этим, она вернулась к Любчику. Лейтенант пришел в сознание.
– Холотно, – пожаловался он. Губы действительно посинели, тело била дрожь. Подбородок и грудь были в крови. Мила понимала, что у него, скорее всего, внутреннее кровотечение. От разрыва, оставленного кулаками Шрама. Или Бутерброда, какая разница? Собственно, она догадалась об этом еще в бунгало, когда Любчик упал после драки. Ему требовалась срочная медицинская помощь. Но, что она могла сделать? Встав на колени, Мила обняла его за голову.
– Помираю, – прошептал лейтенант. – Фот, патло, нашмерть меня упил…
* * *
Может, им и не следовало идти по берегу. Может, надо было выбираться из пансионата на автодорогу. Но, Мила, опасавшаяся нарваться на Бонифацкого с Витряковым, предпочла берег. Это было целиком ее решение. Если оно оказалось ошибочным, первому предстояло заплатить Любчику. А потом, возможно, и ей.
Конечно, если бы им удалось раздобыть ключи от машин, все бы обернулось по-другому, но…
– От нашей Фардюк ф щель протолкнул. Ф полу. Я шам видел. Теперь беш молотка с хвоштотером не доштать… – Любчик только пришел в себя после первого, случившегося в бунгало обморока. Мила подоткнула ему под голову какую-то тряпку, а сама натянула спортивные штаны и куртку. Из уголка рта лейтенанта капала кровь, это был фиговый знак. Правда, Любчик лишился нескольких зубов. Только вот от зубов без сознания не падают.
– А от джипа?
– Не шнаю, – признался Любчик. – Мошет, у тохо хада… хоторохо я это…
Содрогаясь, Мила обыскала карманы Забинтованного, но обнаружила только две карамельки и десятидолларовую банкноту. Еще минут десять у нее ушло на поиски в бунгало, потом она отправилась на крыльцо.
– Ты хута? – испуганно спросил Любчик. Он безуспешно пытался подняться.
– В джипе посмотрю.
– Ты не брошай меня тут. Латно?
Мила посмотрела в его глаза, полные мольбы и муки.
– Не брошу, – пообещала она.
В джипе, стоявшем, как мы знаем, неподалеку, ключей тоже не оказалось.
– Плохие тела, – прошептал Любчик.
– Скверные, – согласилась Мила.
– Ты веть меня не прошишь?
– Я ведь пообещала. Хотя, стоило бы.
– Са што? – Любчик сплюнул сгусток крови размером с конфету «Гулливер».
– За все хорошее, – отмахнулась Мила. – Выживем, может быть, расскажу. А пока – давай-ка выбираться отсюда. Пока Витряков с Бонифацким не вернулись.
– Тафай, – согласился Любчик и снова сплюнул кровь.
– Тогда обними меня за шею и попробуй встать.
– Да помогай же хотя бы чуть-чуть, – хрипела Мила через минуту, слыша как трещит хребет. Любчик оказался невероятно тяжелым, заставив Милу вспомнить безымянных строителей Стоунхенджа. – Теперь держись. Ноги, ноги переставляй!
– Как на «Зарнице», да? – Задышал в ухо Любчик.
А ты думал… – ответила она. – Я на «Зарницах»[36] старшей медсестрой была.
– А я не ушаствовал ни ражу, – признался Любчик и вздохнул. – Меня в шетьмом классе, понимаешь, иш пионеров потурили…
* * *
– Они, наверное, уже все дороги перекрыли? – сказала Мила. Они с Любчиком лежали в кустах. Вдалеке рокотал прибой.
– Бантиты? – уточнил Любчик. Голос был совсем слабым. Любчик не поднимал век.
– Гриша? А вас с напарником, в конце концов, хватятся?
– Не шнаю.
Запрокинув голову, Мила внимательно оглядела откосы. Наверх вело несколько едва различимых тропинок. Все они были крутыми.
– Гриша? Я тут тебя в гору не вытащу.
– Это яшно, – печально ответил Любчик.
– Знаешь что, Гриша?
– А?
– Ты тут полежи, тихонечко. А я попробую помощь привести. Хорошо?
– Хорошо, – сказал Любчик. – Штупай. И шпасибо тебе за вше.
– Ты только держись, – прошептала Мила и погладила лейтенанта по щеке.
* * *
Внутренние помещения пансионата показались Андрею давно заброшенными катакомбами. Груды строительного мусора поросли травой и какими-то лишайниками. В полутемных комнатах было сыро, пахло замшелыми камнями и общественным туалетом. Далекий прибой отдавался внутри огромной железобетонной коробки приглушенным, ритмичным гулом. Направо и налево уходил коридор. Андрей, не задумываясь, свернул направо и понесся вдоль одинаковых дверей, следующих с частотой купейных. Вскоре коридор перерос в холл, где, по задумке архитекторов, видимо, должен был располагаться единственный на этаже телевизор, в компании пары кадушек с декоративными пальмами. Затем холл опять сменился коридором, и Андрей очутился на лестничной площадке. Перескакивая через две ступени, он взбежал на второй этаж.
«В таком здании лестниц, как минимум, две, – прикинул Андрей на ходу. – Да пожарная, вероятно, в придачу». – Его расчет сводился к тому, чтобы незаметно выскользнуть из здания, как только преследователи в него ворвутся. Что предпринимать потом, Андрей, толком не знал. Сумка с бумажником, паспортом и авиабилетами осталась на заднем сидении «БМВ». Это обстоятельство не добавляло энтузиазма.
«Голимый расклад», – сокрушался пугливый внутренний голос, пока просто растерянный, но, лиха беда начало.
Андрей заглянул в коридор второго этажа, сделал пару крадущихся шагов и юркнул в первую же дверь. Окна номера выходили на горы. Что и требовалось. Он на цыпочках подобрался к проему и целиком обратился в слух.
– Стой! – выдохнул внизу Рыжий. – Он сюда рванул?
Бандиты как раз достигли главного входа и остановились на ступеньках, переводя дух. Оба сжимали в руках пистолеты.
– Сюда. – Ногай поднял голову, внимательно изучая фасад. – Я сам видел.
– Тут сколько лестниц? – спросил Рыжий. Он уверенно шел по следу.
«Сообразительная сволочь», – отметил Андрей.
– Каких лестниц? – Ногай не спускал глаз со здания. Рыжий сплюнул в кучу песка у крыльца. Видимо, ее вывалил в свое время самосвал, да так она и осталась невостребованной.
