Появившись на службе в ослепительно белой рубашке с вишневым галстуком в светлых сиреневых разводах, Игорь Самойленко снял пиджак и вызвал очередного свидетеля.
За неделю перед ним прошли четыре охранника, каждого из которых он допрашивал по нескольку раз. Они были разного роста, неодинакового телосложения. Но было что-то едва уловимое общее в облике этих людей. Одинаковые каменные загривки, оловянные глаза. И наглое выражение лица у слуг, отвыкших думать и слепо выполняющих любой хозяйский приказ.
Старший охранник — Степан Бескровный — был найден мертвым. Из четырех оставшихся самое благоприятное впечатление производил совсем молодой, Беглов. Он казался более простым и искренним. Хотя глаза у него были тоже оловянные. И с ним Игорь Николаевич беседовал чаще, чем с другими.
Самое загадочное в трагедии, случившейся на берегу Селигера, было появление неизвестной лодки. Все связанные с нею обстоятельства следовало незамедлительно выяснить.
Беглов сидел, держась руками за табуретку, и внимательно глядел на следователя. Видно было, что он всеми силами старается помочь и в то же время не упустить свою выгоду. Выгода заключалась в том, чтобы не потерять работу в банке, и рекомендация следователя, по его мнению, могла сыграть положительную роль.
— Кто первый заметил лодку? — спросил Самойленко.
Лицо Беглова изобразило напряженную работу мысли.
— Я!..
— И вас не насторожил этот неожиданный визит? Не удивил?
— Чего же удивляться? Когда накануне мы причалили и разбили лагерь, мимо нас шли команды одна за другой. По пять-шесть байдарок.
— А тут одна.
— Нет, не насторожило.
— В котором часу вы заметили непрошеных гостей?
— В четыре — начале пятого.
— Сколько человек было в лодке?
— Т-трое… Д-да, трое!
— Опишите их, пожалуйста.
— Двое с бородками. Один повыше, так, метр восемьдесят. Другой примерно метр шестьдесят, как я. Третий плешивый. Он, кажется, и был самый главный. Его слушались.
— В чем это выражалось? — спросил Самойленко.
— Когда ставили донки, он, что называется, указывал. Потом, когда отплыли ставить сети, слышался только его голос. Утром была тишина. Если отплыть по озеру в такое время даже на километр, слышно вот как вас.
— А почему вы разрешили ставить донки рядом с вашим лагерем? — спросил Самойленко.
— Они не рядом, — заторопился Беглов. — Метров за сто. Причем не шумели, костров не разводили. Словом, придраться было не к чему. Мы поначалу порадовались было такому соседству. Лучше, чем другие, например. Нажгут, намусорят. Потом песни примутся петь. Какая уж тут рыбалка.
— А разве Виткевич с вами раньше выезжал на рыбалку?
Беглов кивнул:
— Да. Но не так далеко. На день, на два.
— Значит, никого из вас не насторожили гости?
— Нет. А чего?
— Старшим в охране был Степан Бескровный?
— Да. А чего?
— Какие отношения у них были с Виткевичем?
— Самые нормальные. Владимир Ильич к нему чаще, чем к другим, обращался. Только и слышалось: Степа, подай… Степа, принеси… Степа, почисти…
— Чего чистить-то?
— Картошку… Рыбу.
Самойленко помолчал и вспомнил недавнюю свою поездку на Селигер. Мертвого Степана нашли в самом непристойном положении с разорванными трусами Эльвиры, зажатыми в руке. В том, что он пытался совершить с ней насильные действия, не было сомнений. Не на глазах же у мужа! Где же находился Виткевич? Значит, к этому времени директор банка был убит. Из этого следует, что Степан знал о подготовке убийства и был заодно с киллерами.
— Как вы думаете, кто убил директора банка?
Беглов пожал плечами:
— Понятия не имею.
— Выстрелы кто-нибудь слышал?
— Я лично — нет! Смирнягину вроде что-то почудилось. Но и он махнул рукой. Рядом сучок под вороной треснул, и то слышней было.
— Степан Бескровный мог быть связан с убийцами?
— А как?
— Сам он мог застрелить человека?
— Смотря кого! Если надо, он не церемонился. Но чтоб на хозяина руку поднять? Не-е-ет…
— Выходит, что так и было.
— Это какие же деньжищи надо было ему заплатить?
— А если не деньги, а любовь и ревность? Как он относился к жене Виткевича — Эльвире?
Беглов заерзал на табуретке, стараясь подобрать самое точное слово.
— Культурственно…
— Другие охранники так же относились к Эльвире?
— А что? Нормально. Не девка она какая-нибудь. Жена хозяина. Один раз по пляжу днем прошлась в купальнике. А купальник что? Две нитки поперек. Ребят и закрутило. Глухомань. Будто вокруг на тыщу верст женщин нету. Но чтобы кто слово сказал…
— Кто первым нашел убитых?
— Данила… То есть Смирнягин. Когда на обед они не пришли, мы побежали туда, где ему почудился выстрел. Ну и… нашли.
— Вас удивило, в какой позе лежал Степан?
— Да… Эта… — Глаза у Беглова заметались. — Думаю, может, подстроили. Чтобы на Степана стали думать… Как это?… Ложный след.
— Ничего необычного не заметили вокруг? Какие-нибудь следы…
— Как тут заметишь? Кругом папоротники. Я хотел Эльвиру оттащить от Степана, чтобы не так срамотно было. Но Смирнягин не дал. Говорит: следствию понадобится.
— А вы не соображали?
— Не-а… Растерялся.
— Куда лодка подевалась?
— Уплыла.
— Сама? Без людей?
— Когда мы вернулись, лодки не было. Может, плешивый ждал специально, когда мы уйдем.
— Вы думаете, он убил?
— А кто же еще? Других людей мы не видели.
— За что?
— Почем я знаю? Может, из-за Эльвиры. Одна женщина на столько мужиков… Это же какую смелость надо иметь? Тут Владимир Ильич не рассчитал. С огнем шутил. Вот… и получилось.
— Значит, считаете, из-за женщины получилось?
— А то… Вот и на Степана затмение нашло…
— «А то, а то», — передразнил с досадой Самойленко, подписывая Беглову пропуск. — Ладно, свободен. Помни про подписку о невыезде.
Беглов по-военному козырнул.
Вечером Самойленко вызвал Данилу Смирнягина. Широкоплечий амбал с утиным носом и маленькими злыми глазами, он был себе на уме и, без сомнения, знал больше, чем говорил.
Следователь беседовал с ним больше двух часов, повторяя примерно те же вопросы, которые перед этим задавал младшему охраннику убитого банкира. Необходимо было точно выяснить, кто находился в сговоре с убийцами. В том, что Степан Бескровный выполнял поставленную ими задачу, Самойленко не сомневался. Но видимо, смерть Степана напугала других охранников. Во всяком случае, упоминание о Степане вызывало у них настороженность. Особенно у Данилы Смирнягина.
Он пришел в своей обычной спецформе, ладно сшитой, с нашлепками охранной фирмы «Беркут». На вопросы отвечал отрывисто и точно.
— В котором часу вы услышали выстрелы? — задал вопрос Самойленко.
— В десять тридцать пять.
— Сверили по часам?
— Привычка.
— Почему не отреагировали сразу? Не побежали?
— Первый выстрел меня насторожил. Но когда последовали еще три, я подумал, что Виткович в своем репертуаре. Забавляется.
— А что значит «забавляется»?
— Хозяин любил пострелять. Если на вольном воздухе, где-нибудь в лесу, на даче или в поле, обязательно норовил подстрелить сороку или ворону. Я как-то подошел: сорока подстреленная лежит. Еще шипит из последних сил, еще живая. И такая красивая. Белая вся, только бусинки крови на груди. А крылья не черные, а с каким-то зеленым отливом. Наверное, самая красивая птица в наших краях. Как-то жалко ее стало. Я говорю: «Зачем, Владимир Ильич?» А он мне в ответ: «Руку тренирую». Вот и я, когда услышал четыре выстрела, подумал: забавляется. Мне и в голову не пришло, что их там положили всех троих. Перед этим к рыбакам прибывшим я пригляделся, но ничего особенного не заметил. Причалили они деликатно, метрах в пятидесяти от нас, чтобы не помешать. На Селигере места много. Особенно в диких местах. А когда в два часа директор не явился, мы и рванули туда, откуда слышались выстрелы.
— Почему только в два часа? — спросил Самойленко.
— Контрольное время, — ответил Смирнягин. — Так договаривались.
Полагаясь на свою интуицию, Самойленко решил, что сидевший перед ним охранник либо не имел сговора с убийцами, как Степан Бескровный, либо искусно притворяется.
— Значит, председатель правления банка Виткевич, его жена и охранник ушли в лес в половине восьмого? Так?
Смирнягин кивнул.
— Примерно через полчаса причалила лодка с тремя неизвестными? Так?
— Да.
— Откуда? Она повторила ваш путь от пристани или пришла с противоположной стороны?
Смирнягин задумался.
— Не помню, — ответил он наконец. — Когда я заметил их, лодка шла уже перпендикулярно к берегу в сотне метров.
— Откуда у вас такие точные определения: пятьдесят метров… сто метров… Наугад?
