– Где они? – кричала Брайс в лицо Маркусу. Из-за разорванных губ и нехватки зубов ее голос был искажен.
– Я не знаю, – ныл Маркус, чей голос искажался почти беспрерывной семидесятипятиминутной пыткой. Его пытали сигаретами. Пытали ударами и пинками. Пытали бесконечными гитарными трэками семидесятых. Тэд Нюджент. Стив Миллер, "Бэд компани". "ВТО". Дважды Маркус тихонько благодарил Бога за "Бахман-Тэрнер-Овердрайв" – когда их крутили по радио, Брайс прекращала истязание и шла танцевать.
Гадина полоумная, думал он и продолжал ныть.
Маркуса больше всего и мучило его собственное нытье, всхлипывание и слезы. Не потому, что он был таким уж кремнем, просто весь этот сопливый скулеж был ниже его достоинства.
Так ему казалось.
Посредством сигарет "Кэмел" и двух кулаков Брайс сумела доказать ему прямо противоположное.
– Я клянусь... Богом клянусь, н-не знаю, о чем вы... – завывал Маркус.
Тут, как и во всех прочих случаях, когда у Маркуса не находилось для Брайс желанного ответа, сигарета прижималась к его плоти в тех редких местах, которые еще не были обожжены.
И – фокус-покус – опять раздавался крик Маркуса.
– Ты хочешь, чтобы это все закончилось? – ласково и по-доброму спросила Брайс, на минуту перевоплотившись из злобной волчицы в нежную самочку. – Тогда нужно только сказать мне, где наркотики.
– Бля, какие наркотики? Не знаю никаких наркотиков!
– Так, хорошо. Никаких наркотиков. Выбираешь этот путь, я готова. – Брайс потянулась за сигаретами, но пачка оказалась пустой. – Черт. Еще одну израсходовала. – Она достала из блока новую пачку, неторопливо, торжественно сняла целлофан. – Ты получишь свое, Парис, раз уж ты такой упрямый мальчик.
– Парис? – Мысли извивались и ускользали как угри, но Маркусу все же удалось схватить несколько, собрать их вместе. Телефонный звонок в кафе, он берет трубку, девица, которая в него случайно врезалась. Маркус понял, в чем дело. Понимание выразилось в очумело-саркастичном смешке.
– Я чего-то не понимаю?
– Я не Парис.
– Упрямишься. Это зря.
Маркус, уже не смеясь, а крича:
– Я НЕ ПАРИС!
– Давай, давай, дружок. Я работаю на совесть, если ты этого еще не понял. – Отделив от пачки целлофан, Брайс открыла ее и достала сигарету. – Я в игры не люблю играть.
Маркус, уже не крича, а умоляя:
– Прошу тебя, поверь мне, я...
– Ты подошел к телефону. Ты сказал, что ты Парис.
– Ты, блядь безмозглая!
Брайс была разбита, измотана утомительной работой палача, но это нисколько не остудило ее пыла. Услышав обидное слово, она ткнула в Маркуса пистолетом, и ткнула сильно.
– Эй! – рявкнула Брайс.
– Мой пиджак... у-у-у-у... в кармане.
Брайс стояла, не двигаясь, не понимая, к чему клонит Маркус.
– Посмотри в кармане, – сказал он; сказал уже чуть тверже, гораздо настойчивее.
Аккуратно, не сводя с Маркуса пистолета, Брайс подошла к его пиджаку, свисавшему с кровати. Залезла в карман... покопалась. Достала фотографию: Парис и Кайла под щитом с надписью "Вегас".
Маркус, тихонько:
– Это он. Это Па-Парис. Я тоже его ищу. Он обокрал... моего шефа.
Брайс покачала головой.
– Малый надурил меня. – У Брайс во рту, в том месте, где не хватало зубов, где была прорвана губа, заныло. Боль усилилась. Наркотики в каком-то смысле придутся кстати. – Ты знаешь, где он?
– Я слышал, он девку подцепил – с ней ездит. Я думал, ты и есть та девка. Вот и подошел к телефону.
Он даже не заметил, как Брайс начала наливаться гневом. Она пошла по ложному следу. Она промахнулась. Промахи выводили Брайс из себя. Бесили ее. Ничто так не бесило Брайс, как промахи.
– Отлично. – Брайс переполняла скорбь. – Это же... – Фотография Париса была разорвана на кусочки и брошена на пол. – Этого не может быть. Не может! Меня считают профессионалом! Считают, что я убиваю тех, кого надо! – С каждым словом она впадала в безумие. – У меня есть репутация, которую я стараюсь поддерживать, – бушевала Брайс. – Эта работа уже черт знает как затянулась. Вот что. Ты понимаешь, как это нехорошо – постоянно убивать не тех, кого надо?
Маркус что-то пробубнил. Брайс посмотрела на него:
– Чего говоришь?
– Я... Я не...
– Что?
– Я не хочу умирать. – Громко, уверенно, зловеще: – Я не хочу умирать!
И тут безумие отступило – так же быстро, как нахлынуло. Она тихонько подлетела к Маркусу, перешагнула через него, склонилась над ним. Шлепнула его по лицу. Крылья бабочки не могли бы коснуться нежнее. Шелковым голоском она сказала:
– Никому не охота умирать. Но тут уж ничего не поделаешь.
Она достала пистолет и нацелила его прямо в лоб Маркусу.
– Суууууука! – раздался последний крик Маркуса.
В коридоре, на двенадцатом этаже никто не слышал выстрела в номере 12-101. Мини-люкс. Было слышно только включенное на полную громкость радио "Боуз Вэйв", – группа "Бахман-Тэрнер-Овер-драйв" наяривала "You Ain't Seen Nothing Yet".
* * *
Отель и казино "Юнион плаза", переименованный владельцем в "Плаза Джеки Гоэна" (на вывесках в основном значилось прежнее название "Джеки" – у Джеки явно было туго с деньгами), – располагался одновременно в высшей точке Фремонт-стрит и на дне вселенной. "Плаза", с ее дряхлыми, облезлыми изнутри и снаружи стенами, напоминала изможденного игрока, пьяно бормочущего: "Я отыграюсь, я обязательно отыграюсь".
Реликт – вот подходящая характеристика для "Плаза". Призрак былого, когда казино добавляло толику блеска короне Лас-Вегаса.
Но было это, по-видимому, очень давно.
Сюда больше не ходили повесы. Сюда больше не ходили прожигатели жизни. Никаких кутил, если они там когда-то и бывали. Однако "Плаза" кое-как держалась – на дешевых шлюхах и двадцатипятицентовых рулеточных фишках. Полчища населявших ее живых трупов давно уже не играли на деньги. Они играли на свою жизнь и на свои последние шансы. Но даже при таком раскладе заведение умудрялось выигрывать. Оно опускало своих клиентов на одну ступень ниже.
Парис вошел в дверь. На двери красовались золотые, нанесенные с помощью трафарета буквы "Юнион плаза". Ниже – девиз "Плазы": "Живи с удовольствием!"
Даже на дверях морга этот призыв смотрелся бы более уместно.
Парис прошел через "Омаха лоунж" – где, как обычно, играли "Санспотс", – прошел через "Омаха бар" – где, как обычно, пили алкаши, – к игровым столам, где занимались своим делом игроки. За одним из столов для блэк-джека метал карты Брансон.
Брансон не стал здороваться с Парисом за руку. Если ты крупье и у тебя разгар смены, тебе не стоит подавать людям руку. Всевидящему оку в потолке это не по нраву.
Рослый, не слишком худой, но и не грузный, Брансон был абсолютно невыразителен, если не считать физиономии. Такую физиономию не забудешь. Она у него была как изрезанная доска. Словно какой-то старый чурбан оставил ему в наследство свои морщины, складки и трещины. Возьмите газету, скомкайте ее, потом разгладьте. Посмотрите на нее. Перед вами Брансон. Прибавьте голос, звучащий так, будто его обладатель появился из чрева матери с сигаретой в зубах.
Парис сел за стол для блэк-джека, посидел немного, но играть не стал, а потом, когда вокруг стола сгрудились игроки, освободил место. Нельзя занимать место людей, собравшихся рискнуть деньгами. Всевидящему оку это не по нраву.
В итоге Парис приземлился в баре "Омаха", неподалеку от входа в "Икс-Эс" – местный балаган с гологрудыми танцовщицами, которых не брали ни в "Юбилей", ни в "Фоллиз", ни даже в "Сплэш", с безымянным певцом, поклоняющимся Пэсти Клайну, и Бакстером Филдингом, фокусником, который был бы ровно столь же известен, если бы у него не имелось имени – как у певца.
Вскоре смена закончилась, и Брансон пошел в бар, к Парису.
– Ну, – прохрипел он, – что происходит?
– Как дела, Брансон?
– Нормально. Дерьмово выглядишь. – Такой уж человек Брансон – глупостей от него не услышишь. Ни в жизнь.
– Спасибо, – сказал Парис.
– Дать тебе фишек? Немного деньжат скинешь, а? – Брансон перебросил несколько красных кружков из руки в руку. В правилах не было оговорено, что крупье может снимать фишки со стола. Это тоже не нравилось небесному оку. Но Брансон не всегда обращал внимание на небесное око. – Первая ставка за счет заведения.
– Не. Спасибо.
– Выпьешь? Съешь чего-нибудь?
Парис покачал головой: ни то, ни другое.
– Да, кстати, рад тебя видеть.
Брансон улыбнулся. Трещины на его физиономии разгладились, как складки на пищевой фольге.
– А. Да. Точно. Так чего говоришь-то, может, к делу перейдем? Чем я могу тебе помочь? Или – как ты выражаешься: "Чем ты мне можешь помочь?"
Парис, без обиняков:
– Деньгами.
