– Должна взять. Оставь, спрошу... приходи завтра пораньше, а то к офицерам убежит. Колонна пришла, водку привезли, офицеры банкет закатят. Можно будет и нам забухать. Если есть, что загнать, приноси, обменяю на водку.
– Транзистор подойдёт?
– Да.
– А двоих медсестра потянет?
– Да хоть роту! – засмеялся Лёня. – Только плати.
Гринченко побежал к своим, растолкал дремавшего Витьку Тимрука.
– Снимай часы и транзистор давай.
Витька без вопросов снял часы, достал из спального мешка транзисторный радиоприёмник.
– Вернусь, расскажу, – пообещал Сергей.
Он отнёс Фролову ещё одни часы и два радиоприёмника.
– Транзисторы сменяй на водку, а часы – медсестре.
– Будет сделано! – пообещал Лёня.
Вернувшись во взвод, Гринченко пошел в Тимруком к ангару. Подальше от всех, где сели под стеной. Набивая живот консервированной гречневой кашей с мясом и запивая её сгущенным молоком, рассказал, какое их ждет завтра мероприятие.
– ...Девка, конечно, не первый сорт, но других нет, – закончил Сергей.
– Ничего, морду портянкой закроем! – лихо пригрозил Витька, а потом долго расспрашивал о медсестре и водке. – Сначала выпьем – и к ней. Два удовольствия сразу!
Гринченко зашвырнул подальше пустые консервные банки, потянулся, представив, как завтра придавит пахнущую молодой крапивой медсестру.
– Дать ещё банку? – предложил Тимрук.
– Хватит, а то лопну.
Закурив, сидели молча, слушали доносившуюся издалека стрельбу.
– А Сашка Стригалёв, оказывается, стишки писал! – вдруг сказал с издевкой Витька. – Вещи его укладывал, смотрю, блокнотик, а там стихи. Думал, он чужие переписал для дембельского альбома. Почитал – нет, его, о службе нашей. Не ожидал, что он такой слюнтяй! – он повернулся к Сергею. Ожидая презрительного замечания в адрес Стригалёва. Они выросли на рабочих окраинах небольших шахтерских городов, где писание стихов считалось девчачьим делом. Замечания не дождался. Помолчав немного, сказал другим тоном: – хорошие стихи, мне понравились... Может, выживет, книжки его будем читать.
На следующее утро в части готовилась к отправке колонна. Солдаты бегали от машины к машине, что-то грузили, что-то выгружали. В центре колонны у бронетранспортера стоял офицер и орал на солдат.
Гринченко и Тимрук сидели в тени аэродромного здания, наблюдали за суетой.
– А какая она из себя – медсестра? – в который раз спросил Витька. – Не сильно страшная?
– Нет, – еле вымолвил Сергей, потому что говорить не было сил из-за пепелящего зноя.
– Вертелся я с одной медсестрой. Ну и шлюха! – сообщил Витька. – По ночам дежурила. Приду к ней, запремся в кабинете врача – и всю ночь куем кадры советской стране...
Тимрук со смаком описывал ночи с медсестрой, а Гринченко слушал в пол-уха и смотрел, как из части вытягивается в сопровождении танков и бронетранспортеров колонна машин. Сразу за воротами начинался кишлак. Высокие глинобитные дувалы превращали улочку в узкое неглубокое ущелье, и техника будто втекала в него. Наконец замыкающий колонну танк втиснулся между дувалами, исчез в облаках серо-коричневой пыли.
Выстрелы и взрывы раздались неожиданно, поэтому показались слишком громкими, словно стреляли в упор. Гринченко и Тимрук прижались к горячей земле, а потом, поняв, что стреляют не по ним, вскочили на ноги.
В дальнем конце кишлака взметнулось яркое пламя, полетели обломки машины – наверное, бензовоз рванул или боеприпасы. Чуть ближе взметнулся ещё один столб огня. Черный дым затянул кишлак, трудно было понять, откуда стреляют, но ясно было, что зажатую в узкой улочке колонну душманы громят, как хотят.
Над кишлаком ещё вспучивались огненно-черные шапки разрывов, а к горам уже потянулась рваная цепочка конников. Из части на перехват помчались два бронетранспортера. По горным тропам они не пройдут, так что дерзкий налёт среди бела дня под носом у воинской части, скорее всего, останется безнаказанным.
– Вот и попробовали медсестру! – Витька огорченно сплюнул. – Пошли укладываться.
– Сейчас, сбегаю заберу часы и транзисторы.
– Да черт с ними, новые достанем!
Группа уже строилась по тревоге. Пока собирались и садились в вертолеты, Гринченко успел посмотреть, как танки, развернув орудийные стволы, утюжили кишлак. Начали прямо от части. За танками оставались лишь груды развалин, а впереди разбегались жители и скот – кто успел выскочить.
Открыла высокая рыжеволосая женщина с красными, как у белого кролика, глазами.
– Леня здесь живет? – спросил на всякий случай Сергей.
– Зачем он тебе? – Гость ей чем-то не понравился, в глазах мелькнуло недоброе, сейчас заругается.
– Служили мы с ним... – поспешил объяснить Сергей, – точнее, там познакомились, когда на взлете... когда ждали...
– А-а! – женщина улыбнулась и широко распахнула дверь. – Заходи... Разувайся, на вот тапочки, – она дал женские тапочки большого размера со стоптанными задниками. – Леня, к тебе гость!
– Кто там, мам? – послышался из глубины квартиры незнакомый голос.
Сергей раздвинул сине-зеленые шторы, вошел в первую комнату – и замер, придерживая плотную рубчатую материю. На пороге второй комнаты стояла инвалидная коляска, в которой сидел раздобревший длинноволосый молодой мужчина. Левой рукой мужчина держался за колесо, а правой убирал с глаз непослушную рыжую прядь. Ноги у него заканчивались в коленях.
– Привет, Леня, – хрипло поздоровался Сергей. – Помнишь десантника? Медсестра, и все такое... когда колонну в кишлаке сожгли.
Вспоминая, Фролов прицелился в гостя указательным пальцем, а вспомнив, дернул им, будто выстрелил:
– Сергей! Правильно?
– Точно! – подтвердил Сергей и произнес, как пароль: – Улица Котляревского – котел для варки баранов, дом восемьдесят четыре – год призыва, квартира восемнадцать – возраст призывников!
– Будешь проходить мимо – проходи! – как отзыв, закончил Леня. – Грамотно я обработал свой адрес – никто не забывает!.. Ну, это, идем ко мне. – Он завертел колесами, разворачиваясь. – Мам, сообрази что-нибудь.
– Сейчас, сыночек, – произнесла она подрагивающими губами.
– Только не реви!
– Не буду, не буду... Подождите, в магазин сбегаю...
– Я принес. – Сергей отдал ей завернутую в газету бутылку и предложил Лене: – Давай помогу.
– Не надо, сам справлюсь – дело привычное. Стул захвати для себя.
Во второй комнате у окна стол, заваленный радиозапчастями, справа от него – платяной шкаф и этажерка, на которой было больше бобин с магнитофонными лентами, чем книг, слева – кровать, дальше – тумбочка, а на ней магнитофон «Юпитер». Над кроватью упиралась лакированным козырьком в цветок на обоях армейская фуражка с черным околышем. В центре тульи, как на подносе, полулежала-полувисела медаль «За боевые заслуги». Если вдруг отцепится, то съедет, как по трамплину, и сиганет в один из протезов, стоявших у кровати. Верхушки их были кожаные, с ремешками, стопы – обутые в черные растоптанные ботинки, которые в народе называют «говнодавами», а в середине – похожи на живые ноги, только гладко выбритые и присыпанные пудрой.
Леня заехал между кроватью и столом, сгреб на подоконник запчасти, освобождая место для тарелок и бутылки.
– Садись там, – показал он на противоположный конец стола. – Мать отревется – всегда заводится, когда из «афганцев» зайдет кто, – сообразит закусь, а ты рассказывай.
– Что?
– Все... Куда ты потом делся? Я договорился с ней, ждал, ждал, потом плюнул и пропил с ребятами. Думаю, домой вернусь, рассчитаемся. – Он смущенно посмотрел на Сергея. – Правда, не совсем так получается...
– Правильно получается.
В комнату зашла мать, принесла рюмки, открытую бутылку коньяка и тарелки с овощами и салатом, колбасой и сыром.
– Вы извините, – обратилась к Сергею, – гостей не ждали, особых разносолов нет...
– Мам, да ты что?! Серега свой парень, «афганец»!
– Может, борща разогреть?
– Обойдемся, – ответил Сергей. – Вы не беспокойтесь, я не голодный.
– Ну, гость все-таки, – не унималась мать. – Ешьте пока, а я картошки отварю.
– Не надо.
– Мам, иди! – выпроваживал сын. Он придвинул бутылку к гостю. – Банкуй. Мне – чуть, себе – полную.
– Что так?
– Да я больше по другому делу. – Он показал рукой, будто нажимает на поршень шприца.
– На иглу сел?
– Ну. – Он посмотрел, не осуждает ли Сергей. Убедился – нет, добавил: – В госпитале привык. Одна операция, вторая. Сначала – чтобы не болело, а сейчас – как-то проще все становится... Ну, поехали. За возвращение!
Выпили, одновременно взяли по куску колбасы.
