– За... пять тысяч? – Ротик Кити приоткрылся. – Но это слишком много, и я не...
– И еще за одну услугу, которую ты мне сейчас окажешь.
Залетный поднялся, подошел к сидящей Вронской и стал расстегивать штаны. Ей, конечно, приходила мысль, что поход на Хитровку может кончиться для нее скверно, и, возможно, будут поползновения на ее честь, но чтобы вот так запросто, расстегнув перед ее носом гульфик...
Кити попыталась увернуться, но Залетный гневно зашипел, вцепившись пальцами в ее волосы:
– Делай, что я говорю, мамзелька! Не то измордую. Будешь тогда ходить с перекошенной рожей!
Изливался долго, толчками, рыча от удовольствия. Потом, застегнув штаны, как ни в чем не бывало сел за стол. Разлив по стопкам водку, хохотнул:
– Пей.
И выпил. До дна.
Следом за ним, не сводя с него пылающего ненавистью взора, выпила и Кити. Тоже до дна.
– Не смотри на меня так, – произнес Миша беззлобно, заметив, как смотрит на него Вронская. – Ты сама сюда пришла, никто тебя не звал. И ты знала, куда идешь...
Что ж, он прав. Она знала, куда идет. И что может из этого выйти. Знала, но пошла, потому что не было другого выхода...
– Пять тысяч – это много, – медленно произнесла она.
– А сколь ты можешь дать?
– Полторы тысячи. Больше у меня нет, – весьма убедительно соврала Кити.
– Хорошо, – примирительно произнес Залетный. – Все удовольствие будет стоить тебе четыре тысячи. И не спорь, – повысил голос Залетный, увидев, что Кити собирается что-то сказать. – А коли нет денег, так займи! Чай, имеются у тя поклонники? Коне-ечно, имеются, – протянул Миша. – Чтобы у такой мамзели, да не имелись?!
Кити промолчала.
– Вот пусть и раскошеливаются. – Он закурил папиросу и положил нога на ногу. – Значицца, так: аванс, то бишь половину гонорару принесешь завтра вечером. Отдашь моему человеку. Он будет тебя ждать в шесть вечера в кондитерской на углу Тверской и Малой Бронной и подойдет к тебе сам. Усекла?
Кити едва заметно кивнула:
– А как он меня узнает?
– Узнает, не боись... Вторую половину отдашь ему же. Он сам тебя найдет, когда дело будет сделано.
– А когда дело будет сделано? – вскинула голову Кити. Несмотря ни на что, именно этот вопрос волновал ее больше всего. Ведь именно из-за него она терпит такие унижения...
– На днях, – неопределенно ответил Миша. Затем хохотнул и доброжелательно посмотрел на Вронскую. – Слабовата, девка, едва дружка не поцарапала. Чай, в первый раз приложилась?
Кити решила промолчать.
– Ничего, научишься. Наука нехитрая, – он весело подмигнул женщине и налил еще водки. – Ну что, с почином тебя!
* * *
От Миши Залетного до самой площади ее проводил молчаливый человек Залетного. Свистнув извозчика, стоявшего на пересечении улиц, он аккуратно подсадил ее под руку и неумело пожелал:
– Вы бы того, барышня, того... поосторожнее... Народец-то сейчас разный шастает, – и, повернувшись к кучеру, добавил строго: – Головой отвечаешь за барышню. Усек?
– Как не понять, – с готовностью отозвался возница. – Довезу в лучшем виде.
В тряской коляске, покуда Вронская ехала до своего дома, напряжение помалу отпустило, и Кити едва сдержала себя, чтобы не разрыдаться в голос. Если бы кто-то сейчас увидел Екатерину Васильевну, то признал бы в ней всего-то растерянную женщину с глазами на мокром месте, которая, возможно, только что перенесла смертельный страх и унижение. Ее стоило бы пожалеть, если бы не знать того, с какой именно целью она посещала хитровские трущобы и какое «фартовое» предложение сделала уркачу Мише Залетному.
Но Вронскую никто не видел, кроме домашней прислуги, которой, сразу по приезде, она велела приготовить постель. А когда постель была расправлена, она, мигом раздевшись, бухнулась в нее и закрылась одеялом. Изо рта пахло водкой, а тело, казалось, пропиталось всеми запахами Хитровки, в голове стоял нескончаемый звон и крутилась вульгарная песенка, которую исполняли «тетки», когда она с Мишей Залетным выходила из «Каторги»:
Пьем и водку, пьем и ром, – завтра по миру пойдем...
Глава 25
ВИЗИТАТОР ИЗ ПЕТЕРБУРГА
В кондитерскую на углу Тверской и Малой Бронной Кити Вронская пришла без опоздания. Села за свободный столик, заказала мороженое – три розовых шарика – и с удовольствием принялась кушать его крохотной серебряной ложечкой.
На этот раз никакого волнения она не испытывала, равно как и испуга; после того, что она изведала вчера в «Сухом овраге», ее уже мало что могло прошибить по-настоящему. Посему она спокойно вкушала мороженое, а когда за ее столик подсел шестерка-поддувала Миши Залетного, что вывел ее из хитровских трущоб (правда, одетый сегодня вполне цивильно), она спокойно передала ему запечатанный конверт. Когда же тот вопросительно поднял на нее глаза, так же спокойно ответила:
– Пересчитывать не стоит, там все ровно.
– Как доехали, барышня? – спросил малец, забирая конверт. Похоже, он был расположен к разговору.
Смерив его холодным взглядом, что должно было означать, что беседы не получится, Кити сдержанно отвечала:
– Благополучно.
Поддувала легонько кивнул и ретировался.
Кити, доев мороженое, посидела немного в задумчивости и тоже покинула кондитерскую.
Если до передачи денег можно было еще все отменить, как-то переиграть, то после того, как конверт с двумя тысячами рублей перекочевал из ридикюля Вронской в карман поддувалы, пути отступления не существовало. Теперь оставалось только гадать, что случится раньше: внезапная смерть Заславского или суд над ними обоими. Естественно, деньги были заплачены за то, чтобы суда не состоялось именно из-за смерти бывшего управляющего Императорским Промышленным банком. Если он доживет до суда и повторит там свои показания, то она из свидетельницы станет обвиняемой, и следующий судебный процесс будет уже над ней. А этого допустить было нельзя. И Кити принялась ждать, когда Залетный или его подручные исполнят ее заказ.
А Миша не дремал. Ведь четыре тысячи лучше двух. И чем скорее они будут греть ляжку, тем лучше!
* * *
Через два дня после получения половины гонорара Миша Залетный отправился на почту, где имелся телефон общего пользования. Попросив соединить его с арестантским домом на Пречистенке, он официальным тоном сообщил, что из Петербурга прибыл в белокаменную с инспектирующей визитацией арестантских домов чиновник седьмого класса Иван Ильич Костомаров. Предупредив, чтобы начальство Арестантского дома было готово к неожиданной визитации, он добавил:
– Возможно, этот Костомаров захочет поговорить с кем-нибудь из арестантов, так что сделайте так, чтобы они не болтали лишнего.
– Вас понял, – обеспокоенно послышалось в трубке, после чего Миша отключился.
Половина дела была выполнена. Затем Залетный прошел к «утюгам», где имелись закройщики и портные, перешивавшие краденую одежду и тем жившие. Был там такой дядя Жора, старик годов шестидесяти с хвостиком, державший некогда модный салон на Кузнецком мосту, который посещали франты и щеголихи самых известных в Москве фамилий. У него был собственный дом с прекрасным яблоневым и вишневым садом, приличный достаток и хорошие знакомства. И надо же, в пятьдесят лет он влюбился! Как юноша, как несмышленый щенок… Словом, случай с ним приключился тот самый, про который говорят: седина в бороду, бес в ребро. И тут пошло-поехало! Дорогие подарки, собственный выезд, кутежи с любимой в «Яре», словом, все, что пожелает его ненаглядная. А ненаглядной было всего двадцать, и желала она весьма многого, а точнее, всего и, как это свойственно молодости, по возможности сразу.
Георгий Матвеевич продержался год. Потом заложил дом, перезаложил его, и скоро его гнездо вместе с великолепным садом ушло за бесценок потерявшим терпение кредиторам. Дела в салоне шли все хуже и хуже, ведь известное дело: когда влюблен, любая работа валится из рук, даже та, что кормит.
По прошествии еще полугода Георгий Матвеевич был объявлен банкротом с пропечатыванием сего удручающего факта во многих газетах, в разделах криминальная и светская хроника, после чего от него отвернулись все влиятельные знакомые. Ну кому, скажите на милость, приятно иметь в знакомцах банкрота, разорившегося из-за собственной глупости? Известный некогда всему городу портной даже просидел какое-то время в долговой тюрьме, покудова не был выкуплен из нее каким-то сердобольным дальним родственником. Ненаглядная, конечно же, тотчас отвернулась от него, усугубив и без того несчастливое положение Георгия Матвеевича; он крепко запил и в скором времени очутился на Хитровке. Выручали руки, не потерявшие навыка. Ведь известное дело – мастерство не пропьешь...
Дядя Жора был с тяжелого похмелья, когда в его «нумер», отделенный рогожкой от других «нумеров», вошел Миша со своим молчаливым поддувалой. Жора приветствовал его вымученной улыбкой тяжко страдающего человека. Залетный все понял и послал своего шестерку за водкой. Тот слетал соколом, и через четверть часа похмеленный Жора уже выслушивал заказ Залетного.
