«Та еще компания!» – с горечью выдохнул Григорий Васильевич, надевая теплый плащ и наглухо, до самого горла, застегивая пуговицы.
Распахнув дверь, он потопал по коридору и, проходя мимо Иннокентия Кривозубова, предусмотрительно вжавшегося в стену, чтобы пропустить Аристова, небрежно бросил:
– Со мной пойдешь!
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – бодро отозвался агент.
Уже на выходе Аристов столкнулся с молодым человеком, угодливо улыбнувшимся, судя по всему, с очередным просителем. Начальник Московского сыска хотел было уже пройти мимо, как молодой человек взмолился:
– Ваше превосходительство, выслушайте меня, Христом Богом прошу!
Григорий Аристов невольно приостановился. Нельзя было сказать, что его как-то зацепило вступление: за годы своей службы ему приходилось выслушивать куда более цветастые речи, но что-то в облике (а может быть, и в голосе) молодого человека заставило его отнестись с пониманием. Одет посетитель был излишне вычурно: из-под длинного, явно не по росту белого фрака торчали клетчатые штаны; ноги обуты в коричневые штиблеты на тонкой подошве; на голове длинный цилиндр, слегка наклоненный набок. Почему-то головной убор выглядел невероятно тяжелым, казалось, что достаточно всего-то одного неверного шага, чтобы он свалился на мостовую. И совсем уж несуразно смотрелась огромная желтая цепь из какого-то дешевого металла – надо полагать, с часами, – огромной петлей свисающая с петлицы.
Проситель был краснощек, молод и высокого роста.
– Что тебе, голубчик? – без особой любезности поинтересовался Григорий Васильевич. – Только скоренько говори, мне идти надобно.
– Ваше превосходительство, к мошенникам я попал, обобрали они меня подчистую, как липку, пятнадцать тысяч у меня обманным путем забрали. А еще иные траты я понес, не говоря уже о серебряных столовых приборах, на которых княжескую корону заказал сделать, с вензелями.
Григорий Васильевич внимательно посмотрел на молодца: говорил он так, как если бы немного был не в себе. Но упоминание о мошенниках Аристова насторожило.
– Вы бы уж, ваше превосходительство, посодействовали, отловили этих преступников. А то мне даже как-то неловко возвращаться домой. Что же мне соседи тогда скажут? Простофилей назовут!.. Ежели, конечно, требуются какие-то траты при поисках, так я немедленно готов посодействовать, только чтобы отыскать этих злоумышленников. Для начала могу дать пятьсот рублей, – сунул он руку в карман. – Надеюсь, вас устроит такой авансец?
Позади мелко прыснул Кривозубов – речь пострадавшего его явно забавляла. Григорий Васильевич сердито посмотрел на агента, вмиг ставшего серьезным. С сердитыми интонациями обратился к просителю:
– Послушайте, сударь, о чем это таком вы говорите? Это вам Московский сыск! Правительственное учреждение, и жалованье мы получаем от самого государя императора!
– Извините меня, коли я не так выразился. Но уж больно меня обида гложет. Уж попался я, как простодыра последний! Это же надо было так обвести меня!
Григорий Васильевич посмотрел на небо. Рановато было утверждать, что распогодилось, но облака казались не столь уж тяжелыми, как поутру, а с востока задул ветерок, остужая лица. Возможно, ветер отнесет кучевые облака куда-нибудь в сторонку, но углубляться по Тверскому бульвару было бы преждевременно.
– Вот что сделаем, молодой человек, давайте с вами посидим вот на этой лавочке, – указал Григорий Васильевич тростью через дорогу.
– Ваше превосходительство, – неожиданно забасил Кривозубов над самым ухом.
– Ну что тебе? – раздраженно спросил Аристов.
Сегодня Григорий Васильевич пребывал в скверном настроении. День не заладился с самого начала, когда из императорской канцелярии принесли бумагу о том, что требуют от нового начальника сыска более активных действий в поимке преступных элементов. Бумага наводила на скверные размышления и принуждала за каждое дело браться с особой страстью.
Причину прихода бумаги Григорий Васильевич выяснил немедленно через своих питерских приятелей. Как оказалось, один статский советник, пребывавший инкогнито в Москве, забрел за развлечениями в «дом призрения», где, малость перебрав и учинив драку с клиентами, был изрядно взгрет двумя половыми и с позором выставлен за порог. Разобидевшись, он отписал на имя государя сердитую жалобу о бесчинствах, творимых в Москве, прочитав которую император некоторое время пребывал в гневе и распорядился, чтобы Московский сыск (разумеется, в лице генерал-майора Аристова) дал подробнейший отчет о случившемся.
Поначалу у Григория Васильевича было желание в обстоятельном письме растолковать императору возникшее недоразумение, но потом он решил оставить пустую затею и заняться насущными делами. А они уже топтались у порога его учреждения и сулили за расторопность пятьсот рублей!
Наклонившись к уху Аристова, агент негромко произнес:
– Это тот купец с парохода, о котором я вам докладывал. Он видел тех самых мошенников.
Григорий Васильевич с любопытством посмотрел на примолкшего посетителя. Сыск принимал неожиданный оборот.
– Хорошо, – кивнул Аристов, и, обратившись к молодому человеку, спросил: – Так как вас величают?
– Евдоким Филиппович Ануфриев, купец второй гильдии, – ответил молодой человек со значением.
– Давайте отойдем в сторонку, Евдоким Филиппович, и продолжим разговор вон на той лавочке, – кивнул Аристов на огромный клен с широкой кроной, у ствола которого находилась широкая лавка.
Григорий Васильевич почувствовал, как несколько капель упало на его руку. Ненастье пока еще несерьезное, так что надвигающейся угрозой можно было пренебречь.
– Рассказывайте, что у вас там приключилось?
Тяжело вздохнув, купец рассказал о том, как надумал жениться на дворянке, как познакомился на пароходе с человеком, который обещал свести его со своей родственницей княжной Марианной Глинской. Витиевато вдаваясь в подробности, поведал о том, как получил благословение от ее дяди, о ссоре, возникшей во время ужина, обернувшейся дуэлью, и о том, как государь наложил двое суток траура (при этих словах Григорий Васильевич невольно хмыкнул).
– А уж я как поверил, – в сердцах высказался Евдоким Филиппович. – Вместе с ними траур соблюдал, на зеркало простыню повесил, а оно вон как получилось, – со вздохом закончил он свой рассказ.
– Дело скверное… Прямо скажу, не просто этих мошенников отыскать. Я давно их выслеживаю, да вот всякий раз им удается уходить. Может, голубчик, подскажете, где мне их отыскать?
Купец беспомощно развел руками.
– Даже не знаю, что и сказать, ваше превосходительство. К сыску я не способен. Вот ежели бы вы мне сказали пеньку продать и лесозаготовками заняться, тогда другое дело! В них я мастер!
– А может, они при вас говорили что-нибудь такое? Например, куда они направляются или что хотят делать в ближайшее время.
Купец пребывал в крайней задумчивости.
– Даже и не знаю, что сказать… Больше о свадьбе говорили. Советовали на ложках княжеский герб сделать, дескать, иначе господа аристократы есть не будут… А я-то дурень! Э-эх…
Григорий Васильевич едва сдержал улыбку. И в самом деле, столь редкостный экземпляр простофили встречается не часто.
– Может, они вели какие-то разговоры? Вспомните! Это может быть какой-то город, какая-то произнесенная фраза. Вы с ними общались довольно долго, они не могли не проговориться.
– Даже не ведаю, что и сказать вам. Правда, обмолвились о том, что у них имеются какие-то дела не то во Владимире, не то в Ярославле.
– Хм… Ну, это уже кое-что.
– Ежели вы их разыскиваете, стало быть, не только я облапошен. Чем же они занимаются?
– Сложно сказать, чем они не занимаются. Такое впечатление, что сразу всем! Эти господа весьма изворотливые. Представляются важными чиновниками, получают деньги на строительство какого-нибудь богоугодного заведения, а потом исчезают… Люди они весьма творческие, не обделены некоторыми талантами. Компания у них подобралась весьма занятная – бывшие артисты, музыканты. Разъезжают по России и устраивают концерты Шаляпина, Мальцевой, Каваллини… В провинциях этих артистов вживую мало кто видел. Вот они находят людей, которые могли бы исполнить их репертуар. И надо сказать, что такие концерты проходят при полном аншлаге.
– В нашем городе тоже Федор Шаляпин выступал; теперь вот я думаю, а в самом ли деле он был?
– Может статься, что и не он.
– А я-то думаю, что это они все о музыке разговаривают, а потом вдруг возьмут да и запоют.
Евдоким вспомнил ночь, проведенную в обществе Мальцевой, но говорить об этом не пожелал. Дождь понемногу усилился. Рядом стоял агент, внимательно вслушиваясь в разговор.
Поежившись, Григорий Васильевич сказал:
– Я прекрасно понимаю ваше негодование. Со своей стороны я сделаю все, чтобы отловить этих мошенников.
