С немигающим взором выслушав просьбу просителя, полицейский едва кивнул и, пригладив пальцем отвислые усы, негромко произнес:
– Пойдемте за мной.
После чего уверенно зашагал по коридору, нисколько не сомневаясь в том, что побитый проситель топает следом.
Здание Московского сыска показалось Евдокиму Филипповичу настоящим лабиринтом, отчего-то возникло беспокойство, что без посторонней помощи он отсюда не выберется. Наконец дежурный остановился перед небольшой дверью, мало чем отличающейся от прочих, негромко постучал. В ответ раздался резкий молодой голос, в котором никак не угадывалась крепкая кряжистая фигура начальника Московского сыска.
– Проходь, – распорядился полицейский, распахнув перед Ануфриевым дверь.
Евдоким Филиппович, превозмогая робость, вошел в кабинет.
– Экий у вас побитый вид, батенька, – сочувствующе покачал головой Григорий Васильевич. – Глядя на вас, задним числом думаешь, что лучше бы вы вчерась посидели дома.
– Не могу не согласиться с вами, ваше превосходительство.
– Что-то в последнее время мы стали с вами частенько встречаться. Жаловаться пришли на злоумышленников? Имена их знаете? – спросил Григорий Васильевич.
– Это все пустое, – отмахнулся Евдоким. – Бывало и похуже, уж не в первый раз. Заживет!
– Как вы к своему обличию равнодушно относитесь, – покачал головой Аристов. – Ежели не в этом дело, тогда что же вас привело ко мне? Да вы присаживайтесь, голубчик, что же вы жметесь-то у порога, будто наказанный?
Евдоким Филиппович, явно тушуясь, присел на самый краешек.
– Помните, я вам рассказывал про дуэлянтов?
– Разумеется, помню, голубчик, – насторожился генерал-майор, – это ведь вчерась было. Так что там произошло?
– Сразу после нашего разговора я отправился в трактир «У дяди Вани». Тошно стало у меня на душе, думаю, залью тоску вином, авось полегчает. Только сел я за стол, как вижу: сидят двое дуэлянтов, из-за которых я траур держал, и мослы грызут! До чего же мне обидно стало, я ведь свечи в церкви за их упокой поставил, а они меня так обманули… Подошел я к ним и усовестить пытаюсь; что-то вы очень хорошо для покойников выглядите, говорю. А они мне отвечают, что знать меня не знают. А мне еще горше от того стало. Ну я и по мордасам того, что князем назвался.
– Это вы, батенька, малость погорячились, – укорил Григорий Аристов, – надо было бы сразу нам сообщить, ну а уж мы со своей стороны приняли бы соответствующие меры.
Купец горестно вздохнул:
– Так-то оно так, господин сыщик, я всегда задним умом богат… Тут налетели на меня половые, как коршуны, руки мне посворачивали, ну и взашей из трактира.
– А что же дуэлянты?
– До них ли мне было, ваше превосходительство, – обиженно протянул купец. – Мне бы с физиономии кровь утереть. Ну, а как оклемался, так сразу к вам заявился.
– Ошибиться вы не могли?
– Никоим образом, – заверил Евдоким Ануфриев. – Когда я к ним подошел, так принц весь съежился, так перепугался.
– Хорошо, вы нам очень помогли. Дежурный! – громко выкрикнул Аристов. И когда в дверях появился все тот же полицейский с отвислыми усами, коротко распорядился: – Вот что, милейший, отведи нашего гостя к выходу. Боюсь, как бы он в другое крыло здания не забрел, а там у нас беспаспортные сидят. Запрут его вместе с ними, и куковать ему тогда в смраде день-другой. Хе-хе! И еще вот что, пусть ко мне Кривозубов зайдет.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
Еще через несколько минут, тактично постучавшись, в кабинет вошел Иннокентий Спиридонович Кривозубов. Гладко выбритый, в черном костюме, с усами, постриженными в тонкую ниточку, он больше походил на фабриканта средней руки, нежели чем на сыщика.
– Сейчас мы с тобой сходим в трактир «У дяди Вани». Составишь мне компанию?
Григорий Васильевич никогда не обедал в трактирах, предпочитая кухню своей дражайшей супруги, которая, надо признать, была большой мастерицей кулинарного дела.
В этот раз Григорий Васильевич, видно, решил отступить от правила, что было для него большой редкостью. «Уж не поссорились ли они?» Но расспрашивать Кривозубов не отважился, – неудобно как-то…
Разглядев обескураженную физиономию сыщика, Аристов лишь едко хмыкнул, догадываясь о его размышлениях, и вышел в коридор.
– Ты вот что, голубчик, – сказал Григорий Васильевич, когда они вышли из здания управления. – Сейчас мы пойдем в трактир, я буду разговаривать с хозяином, а ты все подмечай. Что за публика там сидит, о чем они говорят. Мне и раньше нехорошие сигналы поступали относительно этого заведения, так что с этими делами надо как-то разобраться. А тут оно у нас под самым боком… Нехорошо как-то, батенька!
В сопровождении дюжего широкоплечего агента Аристов вошел в трактир, и тотчас к нему на коротких полных ножках выкатился небольшой человечек, очень напоминающий колобка: столь же круглолиц и столь же румян.
– Какая радость! Какая радость! – завопил он, невольно привлекая к себе внимание посетителей. – Вы бы мне заранее сообщили, Григорий Васильевич, так я бы для вас отдельный кабинет выделил. Хотя чего уж кабинет, – решительно рубанул он рукой. – Давайте пожалуем в мои личные апартаменты! Что желаете? Белорыбицы на пару? Может, балычок? Или расстегаи? А может, просто борщ? Икорки красной? Блины? А к ним еще водочки…
– Погоди, погоди, – закачал головой Аристов. – Как ты здесь оказался? Уж никак не думал повстречать тебя здесь. Ведь прежде ты того… по другому делу специализировался.
– Это вы верно сказали, Григорий Васильевич, по другому. Форточник я был, так теперь с моей комплекцией ни в одно окно не пролезешь.
– Хе-хе! – довольно рассмеялся Аристов. – Значит, решил квалификацию поменять?
– Не смею с вами спорить.
– Вижу, что кухня тебе на пользу пошла. Стало быть, ты хозяин этого заведения? – кивнул генерал на крепко сбитые дубовые стулья.
За внешней грубостью интерьера угадывался изыск: под самым потолком висело колесо от телеги, а в углу стояли оглобли и могучие жернова. Чувствовалось, что продумана была каждая деталь, вплоть до высоких деревянных кружек с крышками.
– Хорошую науку вы мне преподали в свое время, ваше превосходительство; ежели бы не она, так и лазил бы по квартирам, а так за ум взялся.
– Рад, что ты оценил, – сказал Аристов.
Дело было шесть лет назад: когда Григорий Васильевич еще служил в Тверской губернии, форточник Аркадий Несмелов по прозвищу Гимназист попался на очередной краже. Залезал он в квартиры больше из озоровства, чем из желания поживиться. Его отец был статский советник, являлся попечителем богоугодных заведений и слыл человеком небедным. А вот сынок норовил подпортить батюшкину репутацию и без конца сворачивал на скользкую дорожку.
Аркаша угодил в полицию, когда решил вынести реактивы из собственной гимназии (как потом выяснилось, для устройства фейерверка). Сторож, заметив распахнутую форточку, тотчас сообщил в полицию, и сыщик Аристов поймал Аркашу за руку в тот самый момент, когда тот складывал за пазуху очередную порцию с магнием.
Неожиданно кража в гимназии получила громкую огласку – все-таки не каждый день воришка приходится сыном одному из чинов попечительского совета. Парня ожидали штрафные роты. Однако судья, выслушав покаянную историю Гимназиста, лишь потребовал от родителя, чтобы тот возместил причиненный ущерб. Правда, в качестве воспитательных целей Аркаша просидел с неделю вместе с разного рода злоумышленниками. Но временное заточение не шло ни в какое сравнение с тем, что могло бы его ожидать, окажись он в арестантских ротах.
О Гимназисте вскоре позабыли, и Аристов всерьез полагал, что тот взялся за ум. А несколько позже, когда его перевели на новую должность в Москву, связь с ним и вовсе оборвалась. Он не мог предположить, что тот сделается хозяином трактира, и не где-нибудь, а под боком у сыскной полиции.
– Жалобы на тебя поступают, Аркаша, – печально произнес Григорий Васильевич.
– Жалобы? – Глаза Гимназиста округлились. – Все это завистники наговаривают, Григорий Васильевич!
– А чего же им на тебя наговаривать? – хмыкнул Аристов.
– Потому как приход у меня очень хороший. Им бы хотелось меня подвинуть, да только никак не получается. А в чем жалобы-то?
– Мордобой твои половые устраивают, клиентов за шиворот выставляют. Ведут себя некультурно.
– Неужто? – подивился Аркаша.
– Вот и вчера взашей вытолкали одного уважаемого купца второй гильдии. Фрак ему новый порвали, физиономию до крови разбили… Пришел он ко мне в расстроенных чувствах, так что, не обессудь, не мог я тебя не проведать.
– Ах, это, – едва ли не со вздохом облегчения проговорил Гимназист. – Так я вам, Григорий Васильевич, хочу сказать, что он первый налетел на наших уважаемых посетителей.
– А что за посетители?
– Господа артисты.
– Ах, вот оно что!
