Поежившись, Григорий Васильевич сказал:
– Я прекрасно понимаю ваше негодование. Со своей стороны я сделаю все, чтобы отловить этих мошенников.
– Был бы очень рад, ваше превосходительство.
– А что это вы за цепь такую на грудь нацепили? – не удержавшись, спросил Аристов.
– Золотая, приглянулась.
Аристов невольно хмыкнул:
– В ней золота не больше, чем вот в этой деревяшке, – постучал он по лавке.
– Вот как, – опечалился купец. – А мне ведь часы с цепочкой Кондрат Егорович Демидов порекомендовал.
– Это который графом представился?
– Им самым. Говорил, купи. Дескать, двести целковых стоит.
– И сколько же вы дали?
– Сторговался на тридцати.
– Понятно… А только цена ей не более пятнадцати алтын.
– Эх, и здесь надули! Видать, деньги-то между собой разделили, а я, разиня, поверил! – в сердцах воскликнул купец и, сорвав с груди цепь с часами, швырнул их в мусорную корзину.
– Это, батенька, вам наукой станет, – сказал Аристов. – Вы бы оставили адресок, где остановились. А если нужда к вам какая будет, так я за вами пришлю.
– В «Метрополе» я остановился. Но думаю, что съезжать надобно. Поживу еще день-другой и домой поеду! А так я в Чистополе живу. На Козьей бровке, там меня каждый знает.
Коротко попрощавшись, Григорий Васильевич потопал к зданию сыскной полиции, сетуя как на мошенников, причинявших в последнее время столько беспокойства, так и на заметно испортившуюся погоду.
* * *
Оставшись в одиночестве, Евдоким Филиппович решил залить неприятности бокалом красного вина. После подобной терапии на душе становилось как-то легче. Ближайшим питейным заведением был кабак «У дяди Вани». Судя по большой афише, с которой, держа кружку в руках, улыбался пузатый купчина, яства должны быть отменными, в чем следовало убедиться самолично.
Едва Евдоким перешагнул порог кабака, как в ноздри ударил влажный воздух, замешанный на душистом табаке и каких-то ароматных пряностях. К нему подскочил прилизанный половой, с пробором по самой середке. Тонкие коротко стриженные усы делали его хитроватое лицо и вовсе плутоватым. С таким следовало держать ухо востро – обсчитает как пить дать!
– Прошу вас сюда, к окошку, сударь, здесь вам будет поудобнее.
Возражать Евдоким Ануфриев не стал. Грузно плюхнулся в дубовое кресло и, повесив котелок на стойку, признался:
– Что-то у меня желудок скукожился, братец. Ты вот что, организуй мне для начала горохового супа. Да чтобы с наваром был!
Официант энергично кивнул, явно одобряя сделанный заказ.
– Он у нас особенный. На каждое блюдо мы фунт мяса кладем, один навар в палец толщиной будет.
– Это то, что нужно, – согласился Евдоким Филиппович, соображая, что же ему заказать на второе. – Принеси мне пирог с курицей и рисом, а еще рожок горячего калача. А еще, братец, приволоки мне бутылку вина, да водицы чтобы…
В дальнем конце трактира, будто бы отгороженной от остальной части плотной завесой из табачного дыма, раздался громкий смех. Невольно повернувшись, Ануфриев увидел двух мужчин, сидевших за столом и энергично и с большим чувством поедавших ужин. Один из них – тот, что сидел поближе, вцепившись обеими руками в кость, – выковыривал мясо крупными зубами, без конца причмокивая. Его широкое лицо лоснилось от жира, а в коротко стриженной бородке упрятался клочковатый костный мозг. Другой смачно хлебал рассольник, едва не уткнувшись в него носом, без конца пофыркивая. Отложив ложку в сторону, он достал из тарелки соленый хрящ и, оглашая трактир немилосердным треском, зажевал. Поддавшись звериным инстинктам, посетители поглощали пищу с упоением, не замечая направленного в их сторону удивленного взгляда. Многие условности, состоявшие из правил этикета, были позабыты. Мужчины были увлечены поглощением пищи и не замечали изумленного взгляда Евдокима. А ведь именно этих двух людей он видел в квартире у Марианны Глинской. Один из них – тот, что с крупными зубами, – назвался князем Салтыковым, а другой был принцем Гессен-Гомбургским. Один другого обозвал худородным, что являлось серьезным поводом для дуэли. Если верить заверениям графа Демидова, то они уже три дня как убиты (он сам вместе с другими соблюдал траур), однако свершившееся обстоятельство нисколько не помешало «покойникам» заявиться в трактир и с чувством ужинать.
– Обожди, половой, – справился с изумлением Евдоким Филиппович, – я сейчас.
Поднявшись, он скорым шагом подошел к принцу и хмуро проговорил:
– Здравствуйте, господа. Что-то вы для покойников уж слишком свежо выглядите.
От неожиданности принц уронил хрящ в рассольник, брызнувший фонтаном во все стороны, а князь замер с костью в руке.
– Едрит твою раскудрит! – цветасто высказался Ануфриев. – Что же это вы делаете?! Почему честных людей обманываете? Я вам поверил, а вы передо мной целую комедию разыграли!
Оцепенение длилось долгую минуту. Затем принц ответил спокойным голосом:
– Я вас впервые вижу, молодой человек. Вы меня с кем-то путаете.
Брови Евдокима сдвинулись к переносице, посмотрев на князя, он спросил:
– Может, и вы меня первый раз видите?
– Не имею чести знать. А кто вы, собственно? Видно, вы перебрали малость, молодой человек. С кем не бывает. Выйдите на свежий воздух, проветритесь малость, а потом возвращайтесь.
– А теперь я хочу знать, где княгиня Глинская! И куда вы подевали мои деньги?! – наступал Евдоким.
– Молодой человек, вы явно не в себе. Вы нас с кем-то спутали. Мало ли на свете похожих людей. Мы всего лишь артисты, пришли в наш любимый трактир перекусить, а вы портите нам настроение и перебиваете своими неуместными речами аппетит.
Привлеченный шумом, подскочил угодливый половой.
– Я вас клятвенно заверяю, это господа артисты. Вы наверняка их с кем-то спутали.
Евдоким шагнул вперед.
– Как же мне их спутать, когда они такую комедию передо мной ломали! На дуэль друг друга вызывали, насмерть поубивались – а я, простофиля, траур по ним держал, зеркало простыней завешивал, портьеры на окнах опускал, от белого света прятался!..
Князь Салтыков понимающе улыбнулся, обращаясь к подавальщику:
– Видите, милейший, молодой человек немного не в себе, заговаривается. Наверняка прошедшие дни он был крепко во хмелю. У него белая горячка. Скоро ему еще и чертики покажутся. Ха-ха!
– Ах, черти! – вцепился Евдоким в плечи князя. – Я тебе покажу черти! Я сейчас из тебя всю душу вытрясу!
Евдоким так встряхнул князя, что цокнули его зубы и на стол плюхнулась вставная челюсть.
– Помогите, честных граждан убивают! – зашепелявил князь. – Он ненормальный!
– Я тебе сейчас покажу, княжеская ты рожа, кто из нас ненормальный! Будешь честных людей обманывать.
Оседлав «князя Салтыкова», бившегося на полу, купец принялся отвешивать ему одну оплеуху за другой.
Неожиданно какая-то недюжинная сила подняла его над полом на целый аршин и поволокла к выходу. Подскочивший половой угодливо распахнул дверь, и на счет «три» купца второй гильдии вышвырнули за порог две пары крепких рук. Прежде чем столкнуться с землей, Ануфриев успел оглянуться и заприметить рослых половых, закрывавших могучими плечами дверной проем.
Ненадолго задержав взгляд на Евдокиме, распластавшемся на середине мостовой, вышибалы одобрительно хмыкнули, как люди, проделавшие важную и полезную работу, и, не мешкая, вернулись в трактир, помахав для пущей острастки скандалисту кулаками.
Дверь с грохотом закрылась.
– Не расшибся, милок? – поинтересовалась проходившая мимо бабуля.
– Ничего, я привычный, – невесело буркнул Евдоким, отряхивая с брюк налипший сор. – И не такое еще случалось.
– Уж больно шибко они тебя… Я уж думала, ты и не поднимешься.
– Не дождутся, – сказал Евдоким и устало потопал к площади, на которой рядком расположились возницы с вытянутыми от долгого ожидания физиономиями.
* * *
На следующий день, как следует выспавшись и выпив для бодрости духа три чашки крепкого кофею, Евдоким Филиппович направился к генералу Аристову.
Городовой, стоявший у входа на карауле, подозрительно покосившись на разбитую физиономию Евдокима, спросил:
– К кому?
– К генералу Аристову, – и для пущей убедительности добавил: – Мне по срочному делу.
Городовой снисходительно кивнул и отошел в сторонку, тем самым давая понять, что к его превосходительству и не с такими разбитыми физиями заявлялись.
– Проходь!
– Куда?
– Второй этаж, там проводють.
У самой лестницы к Евдокиму вышел полицейский в кафтане, с воротником из серебряного галуна, на голове фуражка с гербом. Взгляд неподкупный, весьма суровый, будто бы подозревал просителя в чем-то противозаконном.
– Тут такое дело, господин, – извиняющимся тоном заговорил купец, – мне бы генерала Аристова повидать. Мошенники облапошили, так и свербит в грудине от обиды.
