Проснулся он посреди ночи. От какого-то стука. Что-то холодное и сыпкое хлестнуло его по лицу. Пока он соображал, о прутья решетки на окне стукнулось что-то металлическое. И тут же в камеру влетел, рассыпаясь, ком земли…
– Э-э, я не понял! – недоуменно пробормотал Антон.
Он попытался подтащить кушетку к окну, чтобы выглянуть наружу, но та мертво была вмурована в пол. И ни стула в камере, ничего, что могло бы поднять его на нужную высоту. А через окно снова швырнули в него землю, большая часть которой обрушилась ему на голову… Шорх-шорх… Шорх-шорх…
– Эй, что там за дела? – возмущался Антон.
А кто-то незримый за окном продолжал вбрасывать в камеру землю. По всей видимости, этот некто орудовал лопатой, что в общем-то можно было объяснить с физической точки зрения. Карцер находился в полуподвальном помещении, и человеку, находящемуся во дворе по ту сторону окна, не нужно было возвышения, чтобы забрасывать камеру землей.
– Э-эй!
Не в состоянии остановить это безумие своими силами, Антон забарабанил в дверь, но к ней никто не подходил. А земля продолжала сыпаться в камеру.
Антон попробовал открыть «кормушку», и, как ни странно, это у него получилось. Он выглянул в темный коридор, в глубине которого с содроганием увидел девушку в белом, подсвеченную синим цветом. А земля уже не сыпалась в камеру, в воздухе повисла гробовая тишина.
– Ты кто такая?
– Лена… – донесся до него потусторонне монотонный голос. – Ты меня задушил. И закопал… Плохо закопал. Я закопаю хорошо…
Синий свет погас, и девушка исчезла. А в камеру снова посыпалась земля…
* * *
Майор Кулик невозмутимо смотрел на Порываева, а в душе посмеивался. Похоже, ночные кошмары довели парня до кондиции. В глазах безуминка, губы мокрые, рот приоткрыт.
– Я тебя слушаю, Порываев. Что там у тебя? – небрежно спросил Кулик.
Парень требовал встречи с самим Кручей, но Степан переадресовал его Александру.
– Я… Я хочу сделать признание! – выпалил он.
– Мне твое признание ни к чему, – с деланым равнодушием покачал головой Кулик. – Заявления нет, дела нет… Отсидишь свои пятнадцать суток…
– Круча… Круча сказал, что отпустит, – быстро и сбивчиво проговорил Порываев. – Сказал, что, если я признаюсь… А это я привез навоз… Честное слово, я!
– Не нужно мне твое честное слово. Мы и так знаем, что это ты сделал, на пару со своим дружком… С кем ты был, с Чижовым?..
– Да… То есть нет… Он помог мне машину загрузить. Он даже не знал зачем… То есть я ему сказал, что хочу одному придурку отомстить…
– Придурки – это, стало быть, мы? – грозно нахмурил брови Кулик.
– Нет… Я наврал про них… То есть он не знал, что я в милицию повезу… Я сам сгрузил, сам уехал. Машину бросил…
– Угнанную машину? – уточнил Александр.
– Да нет, она просто стояла. С открытой дверью…
– Да нет, машину угнали… И вам, гражданин Порываев, придется отвечать за это в уголовном порядке.
– Но подполковник Круча сказал, что машину мне простят, если я признаюсь…
– Ну, если Круча сказал… Если Круча сказал, тогда ладно. Но пятнадцать суток вам придется отбыть… И заняться общественно полезным трудом. К нам вчера чернозем для газонов привезли…
– Чернозем?! – выпученно посмотрел на Кулика Порываев. – Да он у меня весь в камере!
– У вас все в порядке с психикой? Как земля могла оказаться в камере?
– Ночью… Она всю ночь бросала…
– Кто она?
– Она! – в бредовом состоянии возгласил Порываев.
– Еще раз спрашиваю, кто она?..
– Я… Я не знаю… Женщина в белом…
– В белом саване?
– Почему в саване? – затрепетал парень.
– И где она была? – разволновался для вида Кулик.
– Где была… То землю бросала, то в коридоре…
– В коридоре должен был находиться дежурный милиционер… Тебе не померещилось, Порываев?
– Померещилось? Да у меня вся камера землей засыпана!.. Я говорил дежурному, а он даже не посмотрел…
– Так, я сейчас…
Кулик сделал вид, что позвонил дежурному надзирателю, в молчащую трубку сделал запрос и через нее же якобы получил ответ.
– Кажется, снова началось… – одной рукой схватившись за голову, обеспокоенно проговорил он.
– Что началось? – вскинулся Порываев.
Он снова поднял трубку, но на этот раз действительно связался с абонентом.
– Товарищ майор! – обращаясь к Комову, взволнованно сказал он. – У нас тут в изоляторе снова нечистая…
Федот слушал молча.
– Порываев говорит, что его камеру землей забрасывали. Девушка, говорит, была, в белом саване…
– Да не в саване! – Порываев попытался опровергнуть его догадку, но Кулик уже положил трубку.
А спустя минуту-две в кабинет ворвался Комов.
– К тебе она приходила? – в театрально-драматическом возбуждении набросился на него Федот.
– Да! – шарахнувшись от него, испуганно кивнул тот.
– В белом саване… Зовут Лена, да?
– Да… То есть нет…
– Да что там нет, если да… Это же Сечкина была! – незаметно подмигнув Кулику, пробасил Федот. – А мы убийцу ищем… Косыгин как раз сторожа допрашивает… Сейчас, сейчас…
Комов ушел, оставив Порываева в паническом недоумении.
– Что это… Что это с ним? – в треволнении спросил доведенный до кондиции парень.
– Труп тут у нас недавно обнаружили, на Битовском кладбище. Какие-то ублюдки девушку в свежей могиле похоронили, поверх покойника… Сторож их видел, но фоторобот составить не может – не каждому дано…
– А-а, зовут ее Лена? – одурело спросил Порываев.
– Да, Лена. А что?
– Н-нет, ничего! – чересчур поспешно мотнул головой парень.
Кулик видел вину в его глазах, но делал вид, что не замечает этого.
– У нас тут в изоляторе иногда случается, души покойных к своим убийцам приходят… Кто-то с ножом, кто-то с ружьем… А землей еще никого не засыпали… Слушай, а может, это ты Лену похоронил, землей засыпал? – с резким переходом на ожесточенный тон спросил Кулик.
От неожиданности Порываев аж подскочил на своем месте.
– Я? Похоронил?! Да нет, что вы!
– А почему она к тебе приходила?
– Кто она?
– Сечкина!
– Так она же мертвая, если ее похоронили… А в привидения я не верю, – на жалких остатках здравого смысла пробормотал Порываев.
Кабинет наполнился людьми. Комов, сторож Банич, двое «похожих» на Порываева парней, понятые. Оформление, разъяснение, протокол – все это делалось быстро, чтобы не дать возможности Антону прийти в себя. И Банич не подвел.
– Вот этот! – показал он на Порываева. – Вот этот был…
Пленка отмоталась назад, и в кабинете остались только Кулик, Комов и задержанный.
– Ну вот и все, Порываев! Твоя вина доказана! – приговором прозвучал голос Комова.
– Я… Я не убивал…
– Да мне все равно, что ты там говоришь. Тебя опознали… Понимаешь, опознали! Все, десятка строгого твоя! По этапу пойдешь, Порываев! Вшей на нарах кормить будешь!.. Это тебе за Сечкину, мразь! Такая девушка была! Скромница, отличница, родители нарадоваться не могли. А ее парень чуть в петлю не полез, когда узнал, что ее убила какая-то тварь…
– Какая скромница! – изумленно вытаращился на Комова Порываев. – Да она!..
– Что она?
– Ничего…
– Не хочет признаваться, – сказал Кулик. – Вчера не хотел навоз на себя брать. А сегодня взял… И Сечкину возьмет, никуда не денется…
– Какой навоз? – всколыхнулся Комов.
– Ну, помнишь, «МАЗ», ты еще с ног сбивался, искал этих гадов…
– Так это он!!!
В бутафорном бешенстве Федот схватил Порываева за грудки; несмотря на его внушительные габариты, смог оторвать его от стула, с силой встряхнуть.
– Ну ты мразь!.. Зачем Сечкину убил, тварь?
– Я не убивал…
– А кто убивал? Чижов?
– Нет, она сама… Она под кайфом была…
Комов сменил гнев на милость в мгновение ока. Отпустил Порываева, снисходительно похлопав ладонью по щеке. И торжествующе посмотрев на Кулика, сказал ему:
– А ведь эксперты действительно нашли в ней героин.
– Да она наркоманка конченая!
– Но это же не значит, что ее можно убивать.
– Так никто и не убивал… Она сама повесилась!.. Мы с Антоном в магазин пошли, приходим, а она болтается под люстрой…
– А вот и неправда, – с коварной задушевностью улыбнулся Комов. – Шейные позвонки у Сечкиной не были сломаны…
– Ну и что? – воодушевленный собственной гипотезой, вопросил Порываев. – Я знаю, да, что, когда человека вешают, он умирает оттого, что шея ломается. Но так это, если палачи вешают, у них опыт, они знают, как правильно вешать. А Ленка палачом не была, она не умела. Она от недостатка воздуха погибла, это, от асфиксии… Она еще жива была, когда мы ее из петли вытащили… Антон искусственное дыхание начал делать, а поздно уже было…
– А в «Скорую помощь» звонить не пытались?
– Да растерялись. У нас только мобильник был, я «ноль три» набираю, а ничего. Потом вспомнил, что надо еще и на звездочку жать… Когда вспомнил, было уже поздно… Мы хотели в милицию звонить, а потом подумали, что нас в убийстве могут обвинить. И решили на кладбище свезти…
