Он его убьет, дурачину этого! Вот если только жив останется, то Кис его непременно убьет!!!
Жуткий грохот железа.
И вслед за ним тишина.
– Ромка-а-а!..
ТИШИНА.
Горло Алексея сжалось. Он не мог вымолвить ни слова. Только смотрел на участкового вдруг повлажневшими, словно от боли, глазами.
– Что случилось? – спросил тот, и лицо его вдруг приобрело встревоженное выражение. – Эй, детектив, чего случилось-то? Ты прям белый весь стал…
Не получив ответа, он приблизился к Алексею и, схватив за плечи, сильно тряхнул.
Спасибо ему: Кис обрел дар речи.
– В моего сына стреляют бандиты… Он за ними погнался… Он ранен! – «Если не убит…» – подумал Алексей, но немедленно прогнал от себя эту мысль: она не имела права на существование. – Вызовите «неотложку»… нет, «реанимацию»!
Участковый среагировал быстро, и уже через несколько секунд диктовал адрес его дачи.
– На просеку пусть едут, на просеку! – вскинулся Алексей. – Роману нужна немедленная помощь!
– Вы, это… вы успокойтесь. У просеки адреса нет, вы же понимаете… – произнес мент. – Так что «Скорая» сюда подтянется. А пока пойдемте в машину, попробуем найти вашего сына и доставить сюда…
Этот человек, которого Кис еще недавно осыпал всеми мыслимыми ругательствами, вел своего «ишака» сосредоточенно и споро, ловко объезжая лужи, пни и колдобины.
– Как вас зовут? – спросил Кис, чтобы нарушить молчание, чтобы прогнать мысли о том, что поджидает его впереди.
– Паша. Федорович, если с церемониями.
– Паша, скажи, как это вышло, что сообщение с Петровки о возможном нападении бандитов превратилось у вас в информацию о «скандале» на какой-то даче?
– Да попивает он, дежурный наш. Сидит один, ночь длинная, ничего не происходит, – у нас тут вообще тихо обычно, – вот и развлекается с бутылкой… Если бы трезвый был, так поднял бы по тревоге все отделение, – а он меня вызвал, участкового… Я так понял, что семейные дела, вот и не торопился…
Он помолчал.
– А представь, – вновь заговорил участковый, – что я бы поторопился и раньше бандитов на дачу твою прибыл! И что было бы, знаешь? Вот что: они бы меня застрелили!
Паша был прав – именно так бы и случилось.
– Вернусь, башку ему оторву. И поставлю вопрос об его увольнении!
– Ты извини меня, Паша. Налетел я на тебя…
– Да чего там… Я не знал, что тут такие разборки, а ты не знал, что я не знаю… Если бы в моего сына стреляли, то я б вообще всех урыл без разбору…
Дальнейшие события мелькали в сознании Алексея рваным пунктиром, как в бредовом сне.
Путь по просеке, показавшийся ему бесконечно длинным (потом выяснилось, что всего-то шесть километров…).
Затем массивный пятидверный «Вольво» со спущенным – простреленным! – передним колесом. Носом он вмялся в толстую березу на обочине.
Машина Ромки?
На ватных ногах Алексей выбрался из «ишака» участкового. Может, это стыдно, малодушно, – но он боялся подойти к «Вольво», казавшемуся мертвым.
Паша его опередил. И в то безумно долгое время, в которое Алексей преодолевал пяток метров, отделявших его от «Вольво», он уже распахнул дверцы, уже посветил вовнутрь фонариком, уже принялся вытаскивать из него тело…
Его сына.
Без признаков жизни.
«Не-е-ет! – закричало все у него внутри. – Нет-нет-нет-нет!!!»
Алексей Кисанов прикрыл глаза. Он был сражен, убит, уничтожен. Ни сына своего он не уберег, ни Михаську…
…Глаза он открыл только тогда, когда услышал стон. Это был голос Ромки!
– Он… жив? – не веря себе, спросил Алексей.
– Жив, жив! Ты бы помог, детектив, парень твой тяжелый…
В полной прострации, боясь поверить в чудо, он подхватил сына за ноги, и они с Пашей загрузили его на заднее сиденье.
– Да не переживай так, детектив! – Паша включил зажигание. – Сын твой в плечо ранен да башкой ударился, поэтому в обмороке. Ничего страшного!
Ни-че-го страш-но-го…
Кис повторял эти слова на протяжении всего обратного пути.
«Реанимация» приехала, – Роман очнулся, открыл глаза, – Кис сел вместе с сыном в реанимобиль и всю дорогу молча держал его за руку.
Больница.
Операция.
Ожидание.
Телефон: местонахождение бандитов засекли, дорожная милиция подключена, черный джип уже берут в «клещи».
Сколько прошло времени, Алексей не знал. Он смотрел на часы, но никак не мог понять, что означает положение стрелок.
– Все, – сказал хирург триста лет спустя, – пулю вынули. Ваш сын в сознании, мы его оперировали под местным наркозом, так что можете пройти к нему прямо сейчас…
– Все, – сказал Серега триста лет спустя, – бандитов взяли. Михаську сейчас везут к нам, бабульку тоже забрали, – ну и Тароватого с Голявкиным, само собой. Расслабься, Леха, все путем!
* * *
…Суета, однако, закончилась не скоро. Через поле подтянулись к дому Колдуньи три машины. Из одной вывалилось подкрепление, из другой эксперты, как Юля поняла. Громов отправился с ними в дом, что-то пояснял…
Вывели охранников. Их и Гарри рассадили в две тачки, с ними сели несколько ментов, и машины убыли…
Наконец Громов показался из дома, подошел к ней.
– Заждалась?
– Ничего, все нормально.
Ее сдержанный ответ, Серега учуял, не был проявлением ни застенчивости, ни покладистости: это в чистом виде самодисциплина. Большой спорт Юлю этому научил. Как бы ни хотелось ей поскорее попасть к сыну и бабушке, как бы ни томили ее сердце дурные предчувствия, она все это время никому не мешала, ни на кого не вешалась со своими проблемами, просто ждала.
И Серега был ей признателен за это.
– Я закончил. Поехали, – произнес он.
И он легонько приобнял ее за плечи, чтобы отвести к машине.
– За Михаськой?
– Ммм… Сначала на Петровку.
– Нет! – Юля вывернулась из-под его руки и встала как вкопанная. – Никуда я не поеду, только за своими!
– Сына твоего тоже туда доставят. И бабушку. Пошли к машине.
– Почему? – Юля не сдвинулась с места. – Почему Михаську с бабушкой должны доставить на Петровку?!
– Юль, пойдем, я тебе все по дороге объясню, ладно?
Она поддалась, обмякла и позволила отвести себя к машине.
Юля молча забралась на пассажирское сиденье рядом с Серегой и несколько километров не проронила ни слова: ждала, пока Громов выполнит обещание, объяснит ей, почему они едут на Петровку.
Выполнять обещание пришлось: ее молчание было красноречивей любых вопросов.
– Ты только не волнуйся, ладно? – глупо начал он: от таких слов она только больше заволнуется! – Тут вот как дело повернулось: несколько наших неосторожных слов в темнице у Колдуньи были услышаны…
Наших, – Серега так сказал специально, потому что не хотел, чтобы Юля чувствовала себя виноватой. По большому счету, пусть произнесла эти слова она, прокол все равно его, Громова: он не должен был их допустить!
– Какие же наши слова оказались неосторожными? – сдержанно поинтересовалась Юля.
– Насчет Михаськи…
Дальнейшее он смазал, как сумел. Нападение на дачу Киса, захват Михаськи, связанная бабушка, операция «Сирена» – все это уместилось у него в пару-тройку предложений.
– Машину бандитов вот-вот перехватят, – заговаривал он Юле зубы, – и скоро твоего сына и бабушку доставят на Петровку…
Юля не ответила и весь долгий путь в Москву молчала, прильнув головой к боковому стеклу и прикрыв глаза.
…Она сидела в его кабинете, и каждый раз, когда Громову докладывали по телефону о ходе операции, он выходил, чтобы Юля не слышала его переговоры. «Все в порядке, – говорил он каждый раз, возвращаясь. – Скоро будут тут».
К счастью, дорога от дома Колдуньи заняла немало времени, так что основной пик событий пришелся как раз на тот момент, когда Громов добрался до своего кабинета.
Прошло еще минут сорок, трудные сорок минут, в которые Юля по-прежнему не задала ни одного вопроса, только вскидывала на него глаза каждый раз, когда он возвращался после очередного разговора.
Наконец ему доложили, что машина бандитов перехвачена. Михаську освободили – живого и невредимого – и везут теперь к нему в отдел. Бандитов тоже, разумеется.
Бабушку же доставил местный участковый до ближайшего поста ГИББД, а там ее гаишники взяли в свою машину и повезли в Москву, все на ту же Петровку.
Услышав эту новость, Юля вдруг выставила перед собой руки, сплетенные замком, потянулась. После чего сложила их на Серегином столе и подняла одну, будто школьница, просящая слова.
– Теперь расскажи мне, что там на самом деле происходило, – произнесла она. – Ты ведь мне лапшу на уши вешал до сих пор, а?
И снова Серега подивился: Юля, выходит, все это время догадывалась, что он говорит ей неправду, но не приставала с расспросами, истерик не устраивала…
Ну и характер! – смешался Громов. Чувства его были неоднозначны: восхищение, уважение, да, и в то же время странное ощущение, что…
