— Возможно, Виталий считал иначе. Отсюда его страсть к книгам.
— Но я говорю вам: это невозможно. Я знаю каждую строку, каждую букву. Я одиннадцать лет прикован к креслу, и эти книги — моя единственная радость.
— Недавно я получила письмо, — вздохнула я. — После прочтения буквы как по мановению волшебной палочки исчезли.
— Что вы хотите этим сказать? — поднял голову Николай Иванович.
— Я не историк, но знаю, старинные книги, написанные на пергаменте, таят множество загадок. К примеру, один текст счищали и писали по старому новый. При определенных условиях…
— Да-да, я понимаю. Но у меня нет таких книг. Ни одной книги, изданной раньше позапрошлого века. Какой уж там пергамент…
— Глава Евангелия исчезла как раз в девятнадцатом веке, — не отступала я.
— Допустим, кто-то вверстал в книгу главу из Евангелия и даже замаскировал текст. Неужто вы думаете, что я не заметил бы странность? Бумагу от пергамента отличить легко. К тому же я покупал книги у букинистов, это в большинстве своем очень сведущие люди и такой детали не упустили бы, а, заметив, проявили бы интерес. Одно несомненно: Евангелие где-то рядом, и какими-то своими поступками мы привели машину в движение и сами оказались замешанными в это.
— А может, ваш Виталий просто устал от оседлой жизни? — вдруг сказала Анна. — А все остальное — чьи-то глупые шутки и наша разыгравшаяся фантазия?
— Хотел бы я думать так же, — немного помолчав, точно оценивая ее слова, произнес Платонов. — Если это шутка, то дурного тона. — Он подкатил кресло к окну и слегка приподнял штору. — Взгляните. Они здесь со вчерашнего вечера.
С замиранием сердца я подошла к окну и осторожно выглянула, чувствуя возле своего уха горячее дыхание Анны. В нескольких метрах от дома стояла черная машина. Я не уверена, что та самая, которая мелькнула вчера, прежде чем скрыться за кирпичной стеной бывшего санатория. Окно было открыто, и я увидела лицо человека в профиль. Очень бледное лицо, по контрасту с солнцезащитными очками — смертельно бледное.
— Их трое, — вздохнул Платонов. — И они сменяют друг друга.
— Надо вызвать милицию, — пробормотала я и кинулась к телефону.
— Бесполезно, — печально, ответил Николай Иванович, осторожно опуская штору. — Разве вы не поняли, с чем имеете дело?
— Милиция быстро разберется с этими типами.
— Подъедут и проверят документы, — подала голос Анна. — Единственное, что они могут. — Ее отношение к милиции мне было известно, и то, что она вдруг поддержала Платонова, меня не удивило. — А парни скажут, что движок забарахлил и они ждут эвакуатора. Или еще что-нибудь в этом духе. Между прочим, имеют право, раз ничего не нарушают.
— Проверить документы тоже немаловажно. По крайней мере будем знать, кто они.
Анна с Платоновым переглянулись, он вздохнул, а она покачала головой.
— Если вмешается милиция, очень возможно, появится еще труп.
— Что ты имеешь в виду?; — нахмурилась я, данное утверждение прозвучало довольно двусмысленно.
— Когда надо, они действуют очень решительно, — кивнула она в сторону окна. — И никакая милиция не убережет.
— Вы… вы ведь не просто так появились здесь? — забеспокоился Николай Иванович. — «Пятый евангелист» вызвал ваше любопытство, но вы так и не сказали, что этому предшествовало. Это не простое любопытство, я прав? — Он выделил слово «не простое», Анна развела руками, а я не спешила с ответом. — Значит, прав, — кивнул Николай Иванович. — Надо было сообразить еще в прошлый ваш визит. Кто из молодых в наше время так заинтересуется краеведением, что отправится к старому брюзге выслушивать его истории. Так на чьей вы стороне?
— А вы? — ответила я вопросом на вопрос, вместо того чтобы призвать его умерить свои фантазии.
— Я… это звучит кощунственно, но я бы просто хотел удовлетворить свое давнее любопытство. Увидеть главу Пятого Евангелия. Тогда я смог бы узнать, верны ли мои догадки.
— Об Иуде? — вновь спросила я. Он сглотнул, как будто что-то мешало ему говорить. — Чем он вас так занимает?
— Всегда следует выслушать противоположную точку зрения. Мы знаем о нем лишь от его врагов. Он был проклят ими и сведен до положения банального предателя. Тридцать сребреников, — хмыкнул Платонов. — Чушь… Я думаю, мы бы наконец узнали всю правду. О моралисте из Галилеи и тех, кто его окружал. Пятое Евангелие самое правдивое, с этим никто не будет спорить, раз написано оно еще при жизни Христа. Потом все эти апостолы его подправили, подредактировали, впрочем, и тогда без досадных накладок не обошлось. Ну да ладно. Представьте, что начнется, если человечество узнает, что две тысячи лет безнадежно заблуждалось, верило не в то и не в того.
Я с изумлением слушала эту речь, глядя на побелевшее от гнева лицо старика. Анна стремительно пересекла комнату и склонилась почти к самому лицу Николая Ивановича.
— На самом деле Хранители следят за тем, чтобы рукопись никогда не увидела света? В этом их задача?
— Думаю, да, — ответил старик, было заметно, что слова давались ему с трудом, он слабел, и я боялась, что он может упасть в обморок.
— Значит, эти люди стоят на страже традиции… Почему бы тогда попросту не уничтожить Евангелие?
Старик закрыл глаза и покачал головой.
— Вы не понимаете. «Ибо Господь Саваоф определил, и кто может отменить это?»
— Если это есть, значит, это должно быть, — пробормотала Анна едва ли не с отчаянием. — А сатанисты, или кто они там, ищут Евангелие с целью изобличить Христа? Опровергнуть его божественную сущность? И в своем стремлении ни перед чем не остановятся?
Старик едва заметно вздохнул.
— Люди, там, за окном, — сатанисты? Или Хранители? Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — возмутилась я. На какое-то мгновение мне показалось, что эти двое отлично понимают друг друга, а у меня от всего этого в голове была полная путаница.
— Вы до сих пор не сказали, кто вы? — спросил в свою очередь Платонов внезапно окрепшим голосом. — Кто вас послал ко мне?
— Азазель, — ответила Анна, не спуская с него взгляда.
— Азазель? — Он вроде бы удивился, потом лицо его посуровело. — Падший ангел. Враг бога. У меня нет книги, вы можете перевернуть дом снизу доверху, но ничего не найдете. И скажите этим, — он кивнул в сторону окна, — зря стараются. Евангелия здесь нет.
— А где оно? — вкрадчиво поинтересовалась Анна. Он вновь закрыл глаза и победно улыбнулся.
— Вы совершенно напрасно нас подозреваете, — рассердилась я, взглянула на Анну и растерянно замолчала, я уже не была уверена, что ей известно только то, что знала я. Я ни в чем не была уверена.
— Если глухонемой — Хранитель, книга, скорее всего, исчезла вместе с ним, — спокойно заметила Анна, выпрямляясь. — И вы нам просто голову морочите, хотя прекрасно знаете, где он.
— Не знаю, — отозвался Николай Иванович.
— А если он из этих, — кивнула она в сторону окна, — то вы наверняка убедились в ее сохранности, то есть в том, что к нему в руки она не попала. И не попадет.
Признаться, эти ее слова здорово меня напугали. Прибавьте к этому ее странное поведение в парке…
— Я совершенно ни в чем не уверен. Я опасаюсь за свою жизнь. Вот и все.
— И при этом открыли нам дверь? Малознакомым людям?
— Я… я беспокоился… совершенно невозможно понять, кто на чьей стороне. А вы мне понравились. Теперь вы вольны вызвать милицию, открыть дверь этим или уйти отсюда, предоставив меня своей судьбе.
— Если вы беспокоитесь за свою жизнь, значит, надо звонить в милицию, — сказала я, у меня уже голова шла кругом, но кое-какие остатки здравого смысла все же остались.
— И тем самым сократить свою жизнь, — саркастически усмехнулся он.
— Я ничего не понимаю, — сказала я в отчаянии.
— Хорошо, мы уйдем, — кивнула Анна и решительно направилась к двери. Я замешкалась в растерянности.
— Ступайте, — сказал мне Платонов и махнул рукой, вроде бы прощаясь.
— Ничего не понимаю, — повторила я, но пошла за Анной.
Мы покинули дом, замерли на крыльце, дожидаясь, когда щелкнет замок. Я услышала какой-то скрип, возможно, так скрипело колесо инвалидного кресла. Мы выбрались на улицу, Анна проверила, захлопнулась ли калитка.
— Идем в машину, — хмуро сказала она.
Из узкого переулка показался тип в черном, лицо его скрывали большие очки от солнца, он быстро приближался к нам, но вдруг замер. Он выглядел совершенно нелепо, точно кукла, у которой внезапно кончился завод.
— Быстрее, — позвала Анна, дважды повторять ей не пришлось. Очень быстро мы добежали до машины, я боялась, что она не заведется или колеса окажутся спущенными, но нам позволили уехать.
Однако, оказавшись в трех кварталах от дома Платонова, я притормозила и решительно повернулась к Анне:
— Что происходит, черт возьми?
— Я же тебя просила, — поморщилась она.
