Моня снова заиграл танец. Это была его любимая песня «Одесса, жемчужина у моря». Тут же стали подниматься пары. Скоро на площадке перед эстрадой не осталось места. Опоздавшим пришлось танцевать прямо у своих столиков. Через эту веселую, танцующую массу к Олегу и его компании протискивалась женщина. Лицо ее отличалось от остальных посетителей суровостью. Она пробивалась сквозь пары, стиснув зубы и не извиняясь перед танцующими. Кода она подошла ближе, Олег ее узнал. Это была администраторша отеля «Дружба» Лидия Васильевна.
— Олег Николаевич, можно вас на минутку.
Голенев поднялся. Она потянулась к его уху:
— Срочно позвоните Межрицкой в Глухов.
— А что случилось?
— Сегодня там утонул ваш друг, мэр города.
Голенев побледнел и так же, стиснув зубы, начал расталкивать танцующих. Администраторша пробиралась за ним. Они оба вошли в кабинет Грека.
— Артур Иванович, мне надо срочно позвонить.
— Конечно, Олег. А что случилось, на вас лица нет?
— Лицо ко мне вернется, а лучшего друга я, кажется, потерял, — ответил Голенев, снял трубку и стал набирать номер. Руки бывшего афганца дрожали.
Руфина Абрамовна подошла сразу.
— Мама Руфа, это правда?
— Да, Олежек. Тихона с нами больше нет.
— Его убили?
— Нет, мой мальчик, это несчастный случай. Когда ты сможешь вылететь?
— Завтра, первым рейсом. — Ответил Голенев и почему-то отдал трубку Греку. Его мысли путались, и он не соображал, что делает.
Утро в Бирюзовске выдалось пасмурное. Голенев вздрогнул от грохота. Балконную дверь шарахнуло ветром, и она захлопнулась, прихватив край занавески.
— Что там происходит? — Сонным голосом поинтересовалась Мака и, не дожидаясь ответа, укрылась с головой одеялом. Олег в трусах вышел на балкон. Ветер дул с моря. Вчера ласковое и тихо, сегодня оно бесилось. Пальмы звенели листьями, как кусками жести. На пляж накатывали огромные волны, и Олегу показалось, что брызги долетают до него. Он вернулся в номер, достал из кармана брюк пачку сигарет, закурил и посмотрел на часы. Стрелки показывали начало седьмого. Он так и не заснул этой ночью.
— Мака, просыпайся, нам надо ехать в аэропорт. — Она замычала и перевернулась на другой бок. Он потряс ее за плечо и повторил: — Просыпайся. Через час начнется регистрация.
Она открыла глаза:
— Ну, еще полчасика.
— Если хочешь, можешь оставаться. — Он ушел в ванную, ополоснулся и намылил щеки. Пока брился, в висок монотонно била одна единственная мысль — Тиши больше нет, Тиши больше нет, Тиши больше нет…
Мака заглянула в ванную:
— Я проснулась, но ты садист. — Она потянулась и широко зевнула. Он ничего не ответил. Пока одевался, Мака успела умыться. Оделась она мгновенно, поскольку нижнего белья, кроме трусиков, не признавала.
— Я готова.
— Пошли.
Они спустились вниз. У ворот припарковались старенький «Москвич» Степана Хорькова, «Волга» Нелидова и «Нива» Сергея Скворцова. Олег кивнул бывшим афганцам, но подошел к «Волге». Три машины тронули с места. В ветровое стекло ветер бросал капли дождя, листья и всякий мусор, который кружил над асфальтом. Ехали молча. Через полчаса подрулили к зданию аэровокзала. Алексей Михайлович подвел Олега и Маку к стойке регистрации, взял их паспорта и побежал к администратору. О билетах он уже договорился по телефону, оставалось их выкупить. Степан и Скворцов подошли к ним и встали рядом. Нелидов принес билеты. Когда регистрация закончилась и настало время посадки, Сергей спросил:
— Нам прилететь на похороны?
— Сами решайте. — Ответил Олег.
Степан и Сергей переглянулись:
— Мы вылетим вечерним рейсом. Голенев кивнул. Мужчины пожали руку Олегу и его спутнице. Степан задержал рукопожатие на мгновенье дольше: — Мы с тобой. Если понадобимся, ты понимаешь…
Он понимал.
Стюардесса повела пассажиров по летному полю. Самолет стоял близко, но ветер валил с ног.
— А не опасно лететь в такую погоду? — Спросила ее пожилая женщина, держась двумя руками за шляпку.
— Пока распоряжений о задержке нет, — громко ответила стюардесса.
Они вылетели по расписанию. Когда набрали высоту, Мака тронула своими тонкими пальчиками руку Голенева:
— С тобой все в порядке?
— Все нормально. — Бросил он и отвернулся к окну. Голенев вспоминал детство. Они с Тихоном после уроков сидят во дворе. Олег в этот день узнал, что принят в Суворовское училище. «Не давай себя бить Петьке Синельникову. Только подойдет, врежь ему сам», — напутствовал он друга. «Не волнуйся, Олежка, когда-нибудь я же должен научиться сам за себя постоять» — Виновато улыбнулся Постников.
Эта виноватая улыбка мальчика Тиши стояла перед Голеневым, словно прощание юных друзей состоялось вчера. Он помнил, как Тихон снял очки и протер их. Очки не запылились. Так мальчик Постников пытался скрыть свое смущение. Он тогда посмотрел Олегу в глаза и больше ничего не сказал.
Тиша, Тиша. Голенев тяжело вздохнул и закрыл глаза. Ему казалось, что он научился терять друзей. Но там, на войне, это было совсем по-другому. Каждый из них ежедневно рисковал жизнью. Своеобразная рулетка, в которую играли все. Потом погиб Дима. Это было совсем недавно, но за время после гибели фронтового друга произошло столько событий. Ему казалось, что Дима и Оксана остались в другом измерении. Они есть, но только где-то далеко. Дима погиб от руки бандита. Голенев тогда очень переживал, но действовал. Не так просто было подобраться к Турку. Они со Степаном будто решали боевую задачу. Потом была Тоня. И опять он наказал виновного. Когда возмездие свершалось, боль от утраты немного стихала. А тут дурацкая смерть. Мстить за Тихона некому. «Сколько же можно за один год?! — подумал афганец. — За что меня так прикладывает судьба? Может, за то, что не верю в Бога…»
Тихон был не просто другом. Это был человек, о котором Голенев пекся как о сыне или брате. У него с детства сохранялось странное отношение к Постникову. С одной стороны, он гордился Тихоном, ставил его себе в пример. Постников жил в другом масштабе. Он думал обо всем человечестве и хотел всем помочь организовать достойную жизнь. Стать в неполных тридцать лет мэром даже такого небольшого города, как Глухов, не каждый может. И Олег был уверен, Постников пойдет дальше. Он понадобится новой России. Да, Олег Тихоном гордился. Но с другой стороны, он его жалел и опекал, потому что Постников и взрослым оставался для него таким же беззащитным мальчиком, как и тогда в детдоме. Тихон не умел противиться бытовому злу. Хорошо, что рядом появилась Татьяна. Она стояла двумя ногами на земле и поддерживала мужа.
Мака положила голову Олегу на плечо, и он вздрогнул. Мысленно улетев в прошлое, он о своей подруге забыл. Она дремала у него на плече, но он оставался один в своем горе. Голенев не мог себе объяснить, почему это происходит. Мака стала единственной женщиной, с которой он поддерживал близкие отношения. Он хотел ее, скучал, когда долго не видел. Но она существовала у него в качестве привлекательной самки, и он не мог понять почему. Она была совсем не так примитивна, чтобы вызывать лишь мужской интерес. Но сейчас он не пытался разобраться в своих чувствах. Он думал о Тихоне, и всякое постороннее вмешательство извне его раздражало. Поэтому, когда стюардесса попросила пристегнуть привязные ремни и голова девушки покинула его плечо, Олег почувствовал облегчение.
* * *
Трое друзей Максюта, Стеколкин и Курдюк тоже провели эту ночь без сна. И так же причиной ночных бдений послужила смерть мэра. Но в отличие от Голенева, чиновники не оплакивали Постникова. Они ругались.
— Я, блядь, от тебя, Данилка, никак не ожидал! — В который раз упрекал Максюту полковник Курдюк: — Ты же, бля, разумный мужик. Как тебе только пришло в голову рекомендовать Постному секретаря райкома.
— Я хотел как лучше. — Оправдывался Максюта.
— Ты хоть, мать твою, понимаешь, что натворил!? Телкин упрется рогом против приватизации завода. К чему тогда было жопу рвать? — Продолжал возмущаться полковник.
— Вот пускай теперь сам и разбирается. — Зло заметил Стеколкин. Вячеслав Антонович чувствовал себя обиженным вдвойне. Он, можно сказать, башкой рисковал, а тут открываются такие дела…
Максюта попытался друзей успокоить:
— Не гоношитесь, мужики, мы Телкина уломаем.
Курдюк и не думал успокаиваться:
— На хера было, бля, создавать эту головную боль. Постного нет, город под нами. Если бы не ты, сейчас только живи и радуйся.
— Ваня прав. — Подхватил Стеколкин: — Если бы Постный на торжественном вечере не подписал приказ о назначении Телкина, я бы через месяц собрал актив, доложил на нем, что городской бюджет не в состоянии создать условия для цементного производства и предложил бы перевести его из государственной в кооперативную форму. Паперный, как член городского совета, меня бы поддержал. И завод наш. А теперь что?
