– На Крылова, в центре. В двадцати минутах ходьбы от твоей гостиницы.
Кряжин покачал головой. Что-то в его планах срасталось, и терновский прокурор имел возможность в этом убедиться. Лицо «важняка» из Москвы светилось каким-то странным огнем и было загадочно, как никогда.
– Вадим, дай команду, чтобы этот склад не охранялся.
– Охранялся – ты хотел сказать? – удивился Пащенко.
– Я не оговорился, – отрезал Кряжин. – У склада не должно быть ни одного мента. Они должны быть за забором завода и с внешней стороны заводоуправления. Но в одном из цехов, откуда видно склад, через полчаса уже должна сидеть толковая группа оперов и не высовывать носа. Не жалей ментов, если нужно, объясни начальнику вашего УВД позицию по этому вопросу Генеральной прокуратуры. А сейчас знаешь что?... Ты меня накормить обещал?
Вадим Андреевич улыбнулся, но ответил на это предложение странно:
– Что за «о н о» на складе?
– Дерьмо, Вадим Андреевич.
– Спасибо за откровенность, Иван Дмитриевич, – на этот раз Пащенко обиделся. Парадоксально, но именно последний эпизод свидетельствовал об установившихся доверительных отношениях. – Почему не стал вскрывать и обнаруживать? – прокурор не удивлялся, он просто пытался понять ход мысли коллеги.
– А если его там нет?
И это был более чем исчерпывающий ответ.
В гостиницу Иван Дмитриевич вернулся, когда часы в ее холле показывали половину шестого вечера. Своей беспримерной дотошностью и скрупулезностью Кряжин удивлял не только следователей Терновской области, давно привыкших к подобным манерам, но и самого Пащенко. Казалось, следователь из Москвы точно знал, куда нужно идти на незнакомом заводе, что смотреть и какие выводы делать. Находясь в городе всего два дня, он управлял расследованием, словно занимался этим в Тернове всю жизнь. Со стороны могло показаться, что у него есть хороший советник в делах, и многие при возникновении этой мысли тотчас косились на Пащенко, однако тот сам не понимал, как можно впрячь в одну повозку коня и трепетную лань и при этом находиться впереди.
Кряжин успевал везде, меняя стиль разговора, его тон и направление. Все зависело от того, кто перед ним находился, и почти мгновенное распознавание существа собеседника у многих вызывало невольное удивление. В разговорах он ошибся лишь дважды. Когда стал прокачивать главного бухгалтера по принципу допроса в условиях активного сопротивления и на второй минуте разговора у того на глазах появились слезы и когда добрых полтора часа разговаривал со статистической учетчицей. Выбил у последней совершенно точные признания, именуемые в бытовой криминалистике показаниями «в цвет», а после выяснилось, что дама находилась в полуторамесячной командировке и по последним семи поставкам в Закавказье просто ничего не могла пояснить априори. Однако эти ошибки были лучшим доказательством того, что Кряжин на верном пути. Главный бухгалтер «поплыл» гораздо раньше, чем Иван Дмитриевич рассчитывал, и стал давать полный расклад по всей финансовой документации и госзаказа, и попутных перевозок. С ним можно было обойтись меньшими нервами, просто распахнув перед ним Уголовный кодекс, но Кряжин ошибся, и вскоре ему пришлось успокаивать главбуха, чтобы тот пришел в себя и начал выдавать ясные мысли.
А как рыдал человек («...от семи до двенадцати...»), как терзался и страдал...
Со статучетчицей, несмотря на явный промах со стороны следствия, произошел казус из разряда досадных для руководства завода. Не имея представления о ситуации с госзаказом, она стала раскрывать технологию превышения цен в прошлом, что немедленно дало основание Кряжину озадачить Пащенко в этом направлении.
Поняв, что дело неблагополучно не только для завода, но и для их политической карьеры, Рылин и Каргалин, любители бардовского творчества Павла Федоровича Оресьева, пользуясь депутатской неприкосновенностью, убыли в Москву. Потеря завода могла обратиться в настоящую катастрофу, если бы в их отсутствие в столице начались пересуды политических противников. Иван Дмитриевич понимал, что рано или поздно это произойдет, поэтому по поводу отъезда не протестовал. Впрочем, он все равно не имел права ограничивать свободу передвижения депутатов Государственной думы. Будет или нет Генеральный ставить перед нижней палатой вопрос о снятии с Рылина и Каргалина этого статуса – вопрос второй. Сейчас на первом месте значился сбор необходимых для этого доказательств. Очень уж не хотелось Ивану Дмитриевичу, чтобы Генеральный в Думе выглядел, мягко говоря, неловко.
Зато никаких статусов, за исключением руководящих, не было у Харина и его команды, поставленной сопредседателями «Отчизны» во главе Терновского цементного завода. Уже в обед Харин – исполнительный директор, Фелофьянов – финансовый директор и Зайкин – директор коммерческий решением Центрального районного суда города Тернова были взяты под стражу. Оставался еще главбух, но на меру пресечения в отношении его Кряжин почему-то наложил мораторий. Точнее сказать, не применил меры, связанной с арестом. Пащенко ходатайствовал перед судом о подписке о невыезде, и суд это ходатайство удовлетворил.
– Финансовый кудесник все-таки, – предупредил Кряжина терновский прокурор. – Ядро орешка.
– Я знаю, – был ответ.
Наблюдая за ходом собственного расследования, Иван Дмитриевич все больше убеждался в том, что безнаказанность порождает все более чудовищные формы беззакония. Уверенность руководителей и учредителей цементного завода в том, что они недосягаемы, была столь велика, что к моменту приезда следователя они оказались совершенно беззащитны. Святая вера в то, что в их вотчину, являющуюся кормушкой высоких должностных лиц из Москвы, никто не сунет нос глубже, чем это ему позволят сделать, позволяла даже не делать приписок. Финансовая информация проходила в документах открытым текстом, ничуть не стыдясь самой себя и не маскируясь за подписками и подчистками.
Ни у кого, даже у Рылина с Каргалиным, не было сомнений в том, что если во время расследования убийства Оресьева следователь и коснется вопроса хозяйственной деятельности завода, то в Тернов будет направлен тот следователь, который будет не мешать, а помогать. Но приехал Кряжин. Иван Дмитриевич Кряжин, старший следователь Генпрокуратуры по особо важным делам, и уже через день его присутствия на заводе стало ясно, что высокие должностные лица не в силах помешать ему установить истину.
В шоке находилась не только пресса и рабочие. Собственно, изумлены поведением Кряжина были и в Думе, и в Генпрокуратуре. В нижней палате полагали, что со стороны Самого начался очередной штурм зарвавшихся нуворишей, на Большой Дмитровке просто удивлялись, на что еще невероятное способен Кряжин, если вручить ему дело о банальном «огнестреле». В Москве две недели назад убит депутат, и большую часть этого времени Иван Дмитриевич находится в Тернове, в городе этого депутата. Выворачивает наизнанку его бизнес и водворяет под стражу всех, кто в этом бизнесе участвовал.
Если на Ивана Дмитриевича на Большой Дмитровке косились с нескрываемым чувством профессионального уважения, то на Охотном ряду на Константина Константиновича и Сергея Мартемьяновича смотрели искоса уже по другой причине. Все больше с прищуром. И впору было делать ставки, сколько еще дней протянет руководство блока «Отчизна» на политическом поле страны.
Иван Дмитриевич зашел в гостиницу, бросил взгляд сначала на часы над лестницей, а уж потом на ряд широких кожаных кресел, стоявших у входа. Не мог не бросить, потому что мгновенно уловил запах знакомых духов и тех волн, которые владелица их излучала в его сторону.
– Оксана? – честно удивился Кряжин. – Как ты здесь оказалась?
Она была прекрасна. Еще прекраснее, чем вчера. Женщина сидела, утопая в кресле, и ее длинные обнаженные ноги, казалось, находились выше груди. От этой позы взгляды мужчин стекленеют, дыхание превращается в хрипение старенького трактора «Беларусь», ладони их влажнеют, а под серцем обрывается нить, связывающая мозг с аппаратом, контролирующим детородные функции.
Мягко встав из кресла, она подошла к нему и сказала, что ждет уже целых пятнадцать минут, что ее уже трижды приглашали в гостиничный ресторан и что администратор хам. Он не сводит глаз с ее ног, заставляя время ожидания тянуться еще дольше.
– Ты приглашал меня в гостиницу, – промолвила Оксана. – Но не сказал, в какую. Но в Тернове одна гостиница, где может остановиться уважающий себя мужчина. И я пришла.
И был ресторан. Коньяк был великолепен, музыка не раздражающей, официанты ловки, а кухня превосходна.
И был секс. Безумный, безудержный, развязный и тем более фантастичный. Оксана умела все, и Кряжин в минуты затишья ломал себе голову над тем, как ее муж, козел, после ночей с этой женщиной мог лечь на какую-то подругу. Этим сексом невозможно пресытиться, его нет нужды даже растягивать, чтобы продлить на будущее. Эта женщина жила в сексе, была его кудесницей, и, казалось, нет пределов ее силам и умению.
