«Япония, – думал Кряжин, судорожно глотая сигаретный дым, – я был в Харькове. Они крикливы и вульгарны. Был в Одессе и Ростове, и там они обещают больше, чем способны выполнить. Меня везде тянули в храм, и не было нужды догадываться о том, что произойдет сразу после выхода из него. Но я никогда не был в Японии и, как мне кажется, много упустил. Демографическая катастрофа после бомбардировок в сорок пятом году превратила этих женщин в жриц любви. И этой лучевой болезнью они, думается, заражают даже приезжих секретарей-референтов».
– Я не думала, что социологи на такое способны, – призналась она, прижимая голову к плечу Кряжина. – Расскажи мне о социологах еще что-нибудь.
Кряжин пообещал подобрать тему к завтрашнему дню.
– Ты не останешься у меня?
Она поджала губы, выпустила из рук юбку и зарычала, как волчица.
– У меня заболел отец, – пробормотала Оксана, не выпуская из зубов кусок мужского бока. – Я же говорила тебе... Он плох, мне нужно быть рядом, Ваня, прости...
– Ты не говорила, что с ним произошло, – напомнил Кряжин. – Быть может, я могу оказать помощь?
Она уткнулась в него тоскливым взглядом, провела рукой по груди и тихо обронила:
– Ты социолог, а не кардиолог. Папа лежит в больнице с обширным инфарктом, и он уже второй по счету. Врачи говорят, что осталось недолго.
– Если беречь человека, то третий приступ, бывает, приходит через годы, – возразил Иван Дмитриевич.
Она покачала головой и натянула юбку через голову.
– Не в нашем случае. Он руководит предприятием, оставлять работу не собирается, хотя все знают, что к ней он уже не вернется.
Кряжин дождался, пока она оденется, соберет вещи и наступит момент прощания. Этот момент наступил, он послушно подставил для поцелуя губы и только после этого спросил:
– Ты не жалеешь о том, что сделала?
– В смысле? – встревожилась она.
Он ждал долго, но, когда это стало похоже на вечность, добавил:
– О сегодняшней ночи не жалеешь? У этой ночи могут быть последствия, верно?
Она рассмеялась. Еще не было случая, чтобы японские презервативы поставили ее в затруднительное положение. Поцеловала еще раз и ушла.
А Кряжин покосился на огромное зеркало на стене, подошел к нему и стал разглядывать свое лицо. Он еще неплохо сохранился для своих лет. Впрочем, почему – сохранился? Что это за слово такое – сохранился? Его можно применить к останкам мамонта в Омске, а не к сорокадвухлетнему мужчине. Он замечательно выглядит, и это зеркало, видевшее в эту ночь многое, является тому свидетелем.
Он снова улегся на кровать и взял с тумбочки часы. Половина седьмого утра. И этот наступивший день будет самым трудным. Там, где неприменимы профессиональные навыки следователя, начинается сцена.
Ведь он так и не узнал, кто убил Оресьева. И, хотя теперь точно знает, кому была выгодна смерть одного из лидеров «Отчизны», это не есть прямое доказательство исполнения заказа убийства по найму. Тернов и улицу Резниковскую не увязать воедино до тех пор, пока не будет найден убийца. И его желание превратить догадки следователя в прямые доказательства.
Вот так день сегодня будет у Кряжина. Не дай бог кому так прожить. Впрочем, не отголоски ли это пространственно-временной деформации? Один раз такое двадцать второго июня уже было...
Сама по себе версия пуста, как пересохший стакан на окне комнаты одинокого алкоголика. На этот стакан, не вставая с кровати и умирая от жажды, можно смотреть вечность. Чем дольше он будет стоять неподвижно и чем длительнее период похмелья, тем хуже тому, кто взирает на собственную беспомощность с высоты собственного дивана. Стакан не заполнится живительной влагой сам по себе. Для того чтобы испить, необходимо предпринять целый комплекс мероприятий. Во-первых, встать, во-вторых, подойти к холодильнику, в-третьих, вынуть из него емкость с жидкостью.
Но, о горе, холодильник пуст! И начинается долгий путь от пустоты к истине. У кого могут быть средства для покупки жидкости? У Коли-хромого? У Маркела Харитоновича? Сомнительно, что у них может что-то остаться после вчерашнего, но пока с ними отсутствует визуальный контакт, обратное не доказано.
По форме путь следователя к истине мало отличается от пути алкоголика к розыску наличности. Разница лишь в существе. Версии только тогда превращаются в истину, когда практическая проверка докажет существование всех необходимых следствий, выходящих из общей и частных версий.
Кряжин шел по этой дороге уже десять дней, и до конца срока предварительного расследования оставалось еще пятьдесят. Сколько из них уйдет на очные ставки, повторные допросы и повторные экспертизы, неизвестно, но это не суть важно, если очерчен круг виновных в преступлении лиц и не остается ни одного темного пятна.
Сегодня Иван Дмитриевич вышел из гостиницы на двадцать минут раньше обычного прибытия Вадима Андреевича. Закинул за спину пиджак, прошелся по небольшой площади перед гостиницей и разместился на лавке. Утро в отличие от вчерашнего выдалось на редкость приятным. Солнце светило, но не жарило, освежал ветерок, опять пахло зеленью, и в этом эпицентре накопления жизненных сил даже не хотелось курить.
Мимо прошлись две женщины и с интересом рассмотрели скучающего мужчину. Особенно приятным для Кряжина было то, что возраст их не превышал двадцати пяти. Когда в сорок, по мнению большинства специалистов, у мужчин начинается вторая молодость, и они начинают совершать безрассудные поступки ради молодых особ, приятно осознавать, что не ты рвешься к новому, а на тебя смотрят как на новое. Женщины прошли и явно унесли с собой чувство разочарования от того, что кого-то из них не остановили для случайного разговора. Хороший сегодня был день. О том, что будет дальше, Ивану Дмитриевичу думать пока не хотелось.
Пащенко приехал, и по нему впору было проверять часы. Ровно в девять часов.
– Куда сейчас, Иван Дмитриевич? – спросил прокурор, когда закончилась пора приветствий.
С каждым часом этот человек нравился Кряжину все больше, и, если бы не твердое убеждение в том, что обзаводиться друзьями опасно, он, пожалуй, решился бы на дружбу.
– Поехали на завод, Вадим, – после короткого раздумья сказал Иван Дмитриевич. Повспоминал что-то и решительно заключил: – Да, туда. Главбух с признаниями в прокуратуре не появлялся?
Оказалось, что нет. По всей видимости, он занимался дома релаксацией после вчерашних арестов. Сейчас сидит и думает, почему его пронесло. Пусть думает. Вчерашним днем главный счетовод цементного завода оказался замкнутым, и идти на контакт отказывался изо всех сил. Вот пусть сейчас Харин, Фелофьянов и Зайкин в камерах сломают мозги в догадках, почему они, откровенные со следствием, на киче, а твердолобый бухгалтер на свободе. Додумаются, надо полагать. Но первым, право слово, догадается сам главный бухгалтер. Это должно сбить с него спесь, не первый он у Кряжина. И не последний, надо полагать.
На третьем этаже заводоуправления их встретили хмуро, но уже не так воинственно, как в первый визит. Управленцы были подавлены, и по лицам можно прочитать вопрос: кто следующий? Следующие в планы Кряжина пока не входили, со средним звеном предприятия работали следователи Пащенко.
И уже в холле, являющемся одновременно залой для совещаний, из которой уходили коридоры с кабинетами, начались удивительные события. Еще сутки назад на этом месте Кряжин разводил руководителей, а Пащенко занимался «подработкой». Сейчас зала почти пустовала, если не считать розового главного бухгалтера («С чего это у него адреналин прет?» – подумал Вадим Андреевич) и нескольких работников финансового отдела. Удивляться терновскому прокурору было чему, ибо, по его мнению, лысоватый товарищ, подписывающий все документы финансовой отчетности, на данный момент должен был лежать дома, смотреть «Вести» и менять на лбу мокрое полотенце.
– Иван Дмитриевич, – по-лисьи протиснулся тот сквозь стулья и приблизился к московскому «важняку». – Я могу попросить вас об одолжении?
– Смотря о каком, – заметил Кряжин. – Если об изменении вам меры пресечения с подписки о невыезде на содержание под стражей, то ничего не выйдет. Не вижу к тому оснований. Пока.
– Нет-нет, – зарделся главный бухгалтер. – Можно составить с вами разговор тет-а-тет?
– Созрели? – Кряжин пожевал губами и двинулся в кабинет соучредителей, ведомый подсказкой руки собеседника. – А вчера так упорствовали...
Кряжин сел на первый попавшийся стул и в очередной раз отметил его качество: мягкий, удобный, пригодный что для совещания, что для работы за компьютерным столом. Главбух разместился неподалеку, выложил перед собой пухлую папку и стал проявлять признаки беспокойства.
– Будет вам, – вошел в его положение следователь. – Начинайте с главного. Вчера, к примеру, стоял вопрос о подписании ряда платежных документов. Не начать ли нам с этого?
