Об этом я как-то не подумала, но, пораскинув мозгами, решила, что это вполне объяснимая ситуация. Женька с сомнением покачала головой.
– Не каждый мужик адекватно отреагирует, узнав, что его использовали. Нафаня сегодня мог его укокошить, а виновата была бы ты.
– Не укокошил же, – возразила я.
– Но вполне мог. Ты ведь не будешь это отрицать?
– Евгения Самуиловна, вы умны не по годам, – вяло согласилась я. – Но сейчас я не хочу об этом думать. Подумаю об этом завтра. Или вообще никогда. Давай решать проблемы по мере их поступления?
– Давай, – легко согласилась Женька и нахмурилась. – Мне теперь покоя не дает, от кого пришел наш засланный казачок Эль-Нинье, которого мы так ловко проводили в … эту… Албану…
– Валгаллу, – подсказала я.
– Ага, в Валгаллу! Раз его не посылал Захаров и, как выяснилось, не посылал Глова, то есть еще кто-то третий. И кто это у нас такой по уши добрый? Или Глова врал?
– Вряд ли. Он ведь был уверен, что я с той дачки живая уже не выйду. С чего бы ему было мне врать. А про Эль-Нинье, в отличие от Захарова он вообще не знал, вполне натурально удивился. Так что, думаю, ты права и в деле есть кто-то еще. Над этим надо подумать, но я тебя умоляю, не сегодня. Я устала, вымоталась и хочу только одного – поспать.
– Да я и не настаиваю, – легко согласилась Женька. – Интересно только, кто около нас кругами ходит, как волчара. А еще меня интересует, что скажет Сергею Нафаня. Нет у меня к нему доверия. Он вполне мог оставить эту видеозапись еще где-нибудь. Ладно, вылезай из ванны и пошли спать. Мне все-таки завтра на работу, я итак день прогуляла. Завтра точно от хозяйки по шее получу…
Женька, которая улеглась вместе со мной, хотя в ее распоряжении была еще одна комната, уснула мгновенно. А вот я, уверенная в том, что отправлюсь в царство Морфея как только коснусь головой подушки, наоборот, заснуть никак не могла. Не помогала ни водка, ни горячая ванна, после которой я засыпаю, как убитая. Я лежала, смотрела в потолок, а душу точил червячок сомнения: что сказал Нафаня? И как на это отреагировал Сергей? Я бы промучилась вопросами до самого утра, но словно услышав мои мысли, засветился и затрясся в истерике Женькин телефон. Подруга сонно заворочалась, а я быстро схватила трубку, чтобы ответить. Взглянув на номер вызывающего, я с удивлением увидела, что на дисплее написано «Серега мафиоза». Я нажала на кнопку с изображением зеленой телефонной трубки.
– Да? – тихо сказала я.
– Привет, – ответил мне Сергей. – Не спишь?
– Не сплю. А почему ты звонишь на Женькин телефон?
– А куда мне еще звонить? – удивился Сергей. – В рельсу? Твой то телефон где-то на дачке остался.
Я глухо простонала. Действительно, отступая с поверженной территории, я оставила там свою сумку: с телефоном, пропуском в театр, кучей косметики и массы других нужных девушке вещей. Хорошо, хоть паспорт дома… Хотя… Я пробыла в доме довольно долго, от скуки и голода озиралась по сторонам и сумки не видела. Либо ее выкинули где-то по дороге, либо она осталась в машине Витька и Гнусной Рожи.
– В общем, – деловито сказал Сергей, – можете больше не бояться. Нет у него на вас ничего. Все, что было, ты благополучно умыкнула.
– Ты уверен, что он тебя не обманул? – тихо спросила я.
– Уверен, – жестко сказал Сергей. – После моих вопросов люди не врут. Так что расслабьтесь и получайте удовольствие от жизни.
Я помолчала.
– Он сказал тебе, что у него на нас было?
– Сказал.
Я снова помолчала.
– И что ты мне теперь скажешь? – робко спросила я. – Ну, после того, как ты узнал…
– Скажу, что предпочел бы послушать твой рассказ. Хотя бы самое главное.
– Самое главное?
– Ну, да.
Я выдохнула и произнесла, как будто бросившись в холодную воду.
– Хорошо. Я скажу тебе самое главное… Я тебя люблю…
Теперь замолчал Сергей, причем надолго. Часы тикали, деньги на Женькином телефоне таяли. А потом он сказал. И его голос был другим. С какой-то странной интонацией горького гречишного меда, которую я слышала только от одного человека.
– Я тоже тебя люблю… И очень давно.
Вот так. Просто, обыденно. Мир не перевернулся. Не было сцены на балконе, миллиона алых роз и раскинутых в сторону рук на борту «Титаника». Просто несколько слов по телефону, которые не стали от этого менее важными. Но все было так, как должно быть. И совсем не важно, что он не держал меня за руку в этот момент. Мне было достаточно этого голоса с тоном гречишного меда, обволакивающего меня янтарной теплотой с головы до пят. И все. И целого мира мало. Или много.
– Спокойной ночи, – тихо сказал он в трубку. – Не переживай. Тебе больше нечего бояться.
– Сережа, – торопливо сказала я, – ты приедешь завтра?
– Приеду.
– Я буду ждать… А ты уверен, что …ну, Нафаня не проговорится?
– Не бойся, – мягко сказал Сергей. – Больше он никому ничего не скажет…
Жизнь снова стала меня радовать. И солнце светило как-то по-особому. И птички пели, как заведенные, и сковывающий меня все эти недели страх вдруг лопнул, как мыльный пузырь. Мне снова хотелось жить, хотелось прыгать, как маленькой девочке и снисходительно смотреть на тех, кто подобных чувств не испытывал.
В театре меня встретили, как вернувшегося из кругосветного плавания Колумба – возгласами и рукоплесканиями. Лошакова, которую тоже перепугало мое внезапное исчезновение, после доверительной беседы, расчувствовалась, осмотрела мой тщательно закрашенный синяк на щеке и сказала:
– Хорошо, что с тобой все в порядке. Нам тут предложили новую пьесу, в духе восемнадцатого века. Там роль как на тебя писана. Москвичи расстарались.
– Алекс я так полагаю? – осторожно поинтересовалась я. – Он мне в ресторане все уши прожужжал этой пьесой. Я так поняла, мне придется играть какую-то куртизанку?
– Вроде того. Шалаев пьесу почитал и откровенно мне признался – пьеса – полное дерьмо, слюни и сопли розового цвета. В Москве за нее никто не взялся, так этот Сумкин решил пропихнуть ее у нас.
– Оно нам надо? – изумилась я.
– Оно нам надо, – ухмыльнулась Лошакова. – Я бы послала его по матери вдоль по Питерской, да он, Алиса Геннадьевна, от красоты вашей сомлел. За свой счет хочет нам тут премьеру организовать к открытию сезона.
– Какая прелесть! – восхитилась я. – А свой счет у него в твердой валюте? Он хоть знает, сколько стоит постановка нового спектакля?
– А нам какое дело? Он, как мне тут Валериана шепнула, псих богатый. В Москве его даже за бабки никто слушать не стал, тем более, что он со своей писаниной прямо во МХАТ пришел. Ну, там ему дали пинка для ускорения и выперли. А тут эта поездка подвернулась. Валериана с ним спит иногда, вот она его выдернула из легкого запоя и потащила с собой. А тут ты во всей красе. И… как ты говоришь?
– И стало нам счастье, – машинально произнесла я. – Но ведь это бред полный! У нас спектакль провалится точно так же как в Москве, если не раньше. Или мы его вовсе не будем ставить, а просто возьмем бабки, а его кинем?
– Нет, – вздохнула Лошакова, – Сумкин вознамерился тут остаться, чтобы лично наблюдать за ходом постановки. И в наших интересах, чтобы он задержался как можно дольше. Нам декорации нужны новые, так мы под шумок их и закажем вместе с его декорациями. А ты его облапошишь, как ты это умеешь.
– То есть, я таки должна сыграть роль куртизанки? – усмехнулась я, – как Сатин в Мулен Руж? Благодарю покорно.
– Спать тебя с ним никто не заставляет, – вкрадчиво произнесла Лошакова. – Думаешь, я не знаю, что с Арсеном ты не спишь, а ведь он под твою дудку пляшет будь здоров. А этот твой новый громила, который тебя искал? Да он тут нас всех чуть не порвал. Я сильно сомневаюсь, что у вас дело до постели дошло.
Я не ответила, но глаза потупила на мгновение. Лошакова усмехнулась.
– Дошло, значит? Ну и ладно, дело молодое. Мужа не вернешь, а тебе дальше жить. Короче, Сумкина надо к ногтю прижать. Это я не приказываю – прошу. Кроме тебя сделать это некому. Мы его, конечно, будем как дорогого гостя кормить и поить, поить так особенно… У нас, Алиса, денег мало. Из бюджета выделяют такие крохи, что плакать хочется. В конце сезона три спектакля провалились, причем, заметь, не те, в которых ты играла. А у нас на начало сезона ни одной премьеры. Я тут людей привлеку, пьеску мы подправим так, что Сумкин даже не заметит. А ты убеди его, чтобы он не рыпался.
Я осуждающе посмотрела на Лошакову. Она сидела с кислым лицом и смотрела на меня как на спасителя.
– Ладно, – нехотя произнесла я, – постараюсь. Но спать с ним не буду, да и целоваться тоже. И так чувствую себя продажной женщиной. Скоро перед домом повешу красный фонарь и вывеску «Не проходите мимо».
Вот и ладно, – обрадовалась Лошакова и удалилась, колышась как студень. Я вздохнула: вот так и становятся на скользкую дорожку…
Сумкин при виде меня впал в экстаз, целовал мне руки и все намеревался припасть, так сказать, к персям. От персей я его деликатно оттолкнула, на роль коварной интриганки согласилась не раздумывая, чем вызвала новый шквал восторга. Сумкин лично пересмотрел наш скудный реквизит и костюмы, увиденным остался недовольным и велел заказать новые декорации и костюмы. Мне по его грандиозному плану полагалось аж четыре платья, что было безумным расточительством, но, в конце концов, не нам за это платить. Я бегло почитала пьесу и согласилась с Шалаевым. Сюжетец был действительно так себе, чуть умнее «Колобка». Шалаева и Костюкова, в кои-то веки снова игравшие в одном спектакле единодушно кривили губы. Им не нравились роли – престарелой королевы-матери при капризном инфанте и коварной герцогини неопределенного возраста, строящей планы по захвату трона. Шалаева сперва по привычке нацелилась на королеву, но потом, почитав роль, увидела, что герцогиня куда интереснее, характернее, да и хоть как-то эту роль можно обыграть. Костюкова, которой тоже хотелось сыграть королеву, уступила свою роль без боя, что было даже удивительно. Первый день прошел в распрях и ссорах, в которых я не участвовала. Первоначальный всплеск адреналина улетучился без следа, я была вялой и заторможенной.
