Резкий запах выдернул меня из спасительного забытья. Я помотала головой, как лошадь, отбивающаяся от слепней и с нечленораздельным мычанием попыталась оттолкнуть источник жуткой вони. Пальцы наткнулись на чью-то руку. Я открыла глаза.
Передо мной сидела женщина средних лет в мятом синем халате, крайне несвежего вида. Ее лицо было озабоченным и усталым. За ней маячила чья-то голова, на которой таращило глаза смутно знакомое лицо. Я скосила глаза вправо и увидела Женьку. Около нее на четвереньках стоял мужчина и обводил тело Женьки мелом. Я бессмысленно смотрела на это действие, пока не поняла, что Женька мертва.
Я подскочила с места с воплем, до смерти перепугав врача и находившегося за ее спиной милиционера. Женщина что-то кричала, милиционер хватал меня за плечи и вдавливал обратно на кровать, а потом что-то укололо меня в руку. Пол вздыбился, потолок зашатался, а стены и вовсе рухнули. Я наступила на ворох опавшей листвы и провалилась в кроличью нору, окружаемая со всех сторон серым туманом.
Падать вниз в бездонную пропасть было не страшно. Может быть, потому что я падала не одна. Рядом, задрав распушившийся хвост летел Чеширский Кот, скаливший безупречные зубы. У кота был сонный взгляд и лицо Дмитрия Нагиева.
– Ну, что? – равнодушно спросил кот. – Добилась своего?
– Ты о чем? – спросила я. Кот перевернулся на спину и закинул лапы за голову, словно собирался смотреть телевизор. Хвост болтался в воздухе, выписывая выразительные кренделя.
– Конец – это всегда начало, – оповестил меня Кот.
– Начало чего?
– Начало всего. Начало новой истории. Или начало старой истории с поправками на неожиданные обстоятельства.
– Ты говоришь ерунду, – нахмурилась я.
– А ты ищешь логику там, где ее не может быть. Твоя история – это кроличья нора, выход из которой там же, где вход, – Кот презрительно фыркнул и отвернулся, а потом и вовсе куда-то пропал. Передо мной вдруг появился Нафаня с разбитым лицом, гнусно ухмыляющийся и протягивающий мне шпагу, с которой капала черная мазутная кровь.
– Прочь! – отмахнулась я, но он не послушался, и вдруг навалился на меня, душа своим смрадным дыханием. Я отбивалась всеми силами, а потом догадалась открыть глаза и проснуться.
Я лежала на кровати в какой-то комнате. Место было чужим, пахло больницей и чем-то неприятным. Я лежала одна. Хотя в комнате была еще одна кровать. В темную комнату через окно заглядывала луна. Рядом на стульчике дремал какой-то мужчина. Поначалу мне показалось, что это Сергей, но потом в неверном свете я разглядела на плечах мужчины погоны и поняла, что это милиционер. Глаза слипались против воли, хотя я боялась снова уснуть, но полная невозможность бороться сделала свое дело. Мне не хотелось думать о Женьке, не хотелось думать об Агате. Я хотела получить хотя бы небольшую передышку, потому что лежать в темноте и думать о том, что они погибли из-за меня, было страшно. Я закрыла глаза.
Уже знакомый мне капитан Миронов был первым, кого я увидела с утра. Он сменил того, кто дежурил у моей кровати ночью и вглядывался в меня с лицом, преисполненным фальшивого сочувствия. Мне хотелось стукнуть его чем-нибудь по голове, чтобы это идиотское выражение сошло с его лица.
– Алиса Геннадьевна, как вы себя чувствуете? – с присущей в такой ситуации печалью, спросил он. Я разозлилась.
– Нормально я себя чувствую. Я в больнице?
– Да, – закивал он головой. – Вам вчера стало плохо, медики сочли необходимым привести вас сюда, а я потребовал, чтобы вас поместили в отдельную палату. Вас всю ночь охраняли двое сотрудников. Врач был обеспокоен вашим состоянием, сказал, что вы не просыпались всю ночь, хотя он ожидал обратного. Вы в состоянии со мной поговорить?
– Да, – решительно ответила я. – Только не здесь, если можно. Я бы хотела умыться, а потом уехать домой… Или туда нельзя?
– Думаю, что в этом доме вам пока лучше не появляться. Вам есть где остановиться?
– Ну, есть мамина квартира, жильцов я туда так и не пустила… Правда, там, наверное, тоже не безопасно…
– Хорошо, – согласился Миронов. – Сейчас я поговорю с врачом, и мы поедем к нам в отделение. Мне нужно вам кое-что показать. А потом вас проводят до дома. Вам ведь наверняка нужно взять какие-нибудь вещи.
«Какая трогательная забота», – с неожиданной злобой подумала я. Вчерашние события нахлынули на меня с прежней силой, но несмотря на весь ужас, я почему-то наивно надеялась, что вот приеду домой, а там меня встретит Агата, с идиотским зеленым супчиком, потому что сегодня по расписанию зеленый день. Вечером придет Женька, мы сыграем в шахматы, она как всегда проиграет, и будет злиться… Осознав, что этого никогда не будет, я заплакала.
В отделение мы поехали на астматических «Жигулях» Миронова, которые на каждом повороте угрожающе скрипели и шептали даже мне, не говоря уже о хозяине, что эта поездка уж точно станет для них последней. Чувствовала себя я плохо, выглядела отвратительно, потому что на мне было все то же платье с окровавленными рукавами, а переодеться было не во что. Никто не подумал о том, как я буду выглядеть, а мне, честно говоря, было на это наплевать. Вот только краем глаза я то и дело натыкалась на эти багровые разводы, а потом спешно отводила глаза, стараясь не думать о страшном.
В отделение я не пошла. Миронов велел сидеть в машине, сам на минуту заскочил в здание, а потом выбежал обратно, и повез меня в прокуратуру. Я тупо смотрела в окно, глядя на мелькающий пейзаж. Город жил несмотря ни на что. И мне показалось, что люди вокруг невероятно эгоистичны. Как можно улыбаться, когда мое сердце разрывалось от боли. Слезы снова закапали из моих глаз. Миронов косился на меня, а потом сунул мне довольно грязный носовой платок. Я бросила на него гневный взгляд и выбросила платок в окно.
– Извините, – смутился он.
– Это вы меня извините, – тихо ответила я.
В прокуратуре меня радушно встретил рыхловатый молодой человек с прической а-ля Иванушка-дурачок, очень гармонирующей с его глуповатым лицом. Тусклые карие глазки смотрели на меня, как два буравчика. Я стиснула зубы и собрала свою волю в кулак.
– Алиса Геннадьевна, прежде всего позвольте выразить вам свое сочувствие, – прогнусавил Иванушка-дурачок. – Меня зовут Чайка Сергей Петрович.
Я кивнула, но не ответила. Чайка поерзал, вытащил из стола папку с бумажной обложкой и веревочными тесемочками, а из нее стопку листов и положил на стол.
– Алиса Геннадьевна, в связи с убийством вашей родственницы Агаты Берг и подруги Евгении Градовой заведено уголовное дело. Поэтому мне крайне необходимо вас допросить. Вы можете отвечать на мои вопросы?
– Да, – хмуро ответила я.
– Вам нужен адвокат?
Я удивилась и дернула бровями. Чайка нервно поерзал на стуле, точно там лежала кнопка, а он не мог усесться на нее поудобнее.
– Ну… просто понимаете, вы личность известная, а известные личности без адвоката слова иной раз не скажут.
– Не нужно мне адвоката, – оборвала я Чайку. – Кстати, дом заперли?
– Да, конечно. Ключи у меня. Вам нужно будет туда поехать?
– Вы же видите, в каком я виде. Вся моя одежда там, все документы. Жить там я не смогу, но кое-что забрать мне будет нужно.
– Хорошо, сразу после допроса мы с вами поедем туда, а потом я заново опечатаю дом. Алиса Геннадьевна, скажите…
– Называйте меня просто Алисой, – попросила я. – Вы каждый раз спотыкаетесь на моем отчестве.
– Хорошо, – обрадовался Чайка. – А то действительно, пока выговоришь… Итак, Алиса, скажите, вы подозреваете кого-нибудь в убийстве вашей подруги и… кем вам приходилась Агата Карловна?
– Никем. Она была тещей моего мужа, ну, от первого брака. Он ее любил, я тоже хорошо относилась. Муж после смерти велел мне опекать Агату. На ее содержание выделялись средства из какого-то фонда. Теперь пожертвования прекратятся.
– Эти суммы были велики?
– Нет. Хватало на скромное содержание.
– В доме были ценные вещи?
Я пожала плечами.
– Пожалуй, да. Мои драгоценности, две шубы, а Агаты тоже была норковая шуба, но не очень новая. Хотя, если ее убили, чтобы ограбить, этого вполне хватило бы, чтобы выручить тысяч пять-шесть долларов. Ну, не считая моих цацок.
– А какие у вас были драгоценности?
– Муж дарил мне много украшений. Их не нашли?
– Перечислите, пожалуйста, – уклончиво попросил Чайка, не отвечая на мой вопрос. Я честно перечислила, добавив:
– Я могла что-то упустить. Бриллианты я редко носила, разве что на какие-то приемы, где никак нельзя было выглядеть простушкой, а в театре мои украшения вызвали бы зависть. Так что у меня было еще много украшений из бисера и полудрагоценных камней, которые стоят гроши. Их тоже перечислить? Учтите, их было очень много.
– Драгоценностей мы не нашли, – хмуро сказал Чайка. – А вот бусы из бисера были разбросаны в вашей спальне. Где хранились драгоценности?
