– Действительно, – сказал Филипп.
– Так что молите бога, чтобы завтрашнее послание было адресовано вам. Тогда у вас будет шанс прожить лишний день и не засыпаться.
– Что значит – “прожить лишний день”? – снова прохрипел адвокат.
– Надеюсь, все здесь присутствующие убедились, что речь идет не об игре. Все россказни про экстремальный тур – это сказочки для богатеньких. Для вас, для всех. Если это и игра, то смертельная.
– Смерть, – тихо сказал Филипп. – Помните, как гудел этот пароход. Он сказал тогда – смерть…
– Чушь. – Наконец-то я услышала голос Андрея, шоколадный король оказался вполне трезвым человеком. – Пароход не может говорить сам. Он не может вывешивать флаги, не может подбрасывать листки из судовых журналов. Значит, кто-то это делает.
– Пароход, который пропал семьдесят лет назад. Английский “Эскалибур”. – В голосе Мухи звучала убежденность новообращенного.
– Откуда ты знаешь, что он пропал? Мы ведь не прошли его историю до конца. Мы даже и не знаем конца…
– Я бы вообще предпочел ничего не начинать, – промямлил адвокат. – Я ничего бы не потерял, если бы никогда не узнал про него.
– Никто бы ничего не потерял, – подтвердил муж Аники. – Но раз уж это случилось… Я не верю в мистику. Это просто смешно.
– Один труп и один пропавший человек – это смешно?! – взвился адвокат.
– Но вы же не считаете, что появилось “нечто” из далекого прошлого, с другого конца света и убило того, кого посчитало нужным. И еще убьет.
– Откуда вы знаете? Может быть, дальше на этом… на том “Эскалибуре” все было хорошо и он вернулся в Плимут…
– Да забудьте вы про ту историю… Еще неизвестно, действительно ли она имела место.
– А фотография капитана?
– Сейчас можно подделать что угодно.
– А листок из судового журнала? – не сдавался адвокат.
– То же самое.
– А газета?
– Свеженапечатанная газета ни в чем меня не убедит, даже если на ней будет стоять дата 508 год до Рождества Христова. – А он показывает отличную бультерьерскую хватку, этот шоколадный король!..
– Хорошо. А труп… Труп вас в чем-нибудь убеждает?
– Убеждает только в том, что на корабле есть человек, который способен убить. Или люди. Вы же знаете эту старую истину: ищи, кому выгодно.
– Вот именно! – воспрял духом адвокат. – Банкира, я понимаю, бизнесменов – я понимаю… Даже у шоколадных королей есть конкуренты. У губернаторов и политических деятелей. Но кому понадобилось убивать певицу?
– Я не знаю.
– Вот видите! И потом, мы не знаем, куда делся Лаккай…
– Вы же помните, что рассказывал Макс, – вмешался Муха. – Он увидел что-то ужасное… Макс рассказывал о его лице. Может быть, тогда – тот, английский, “Эскалибур” столкнулся с чем-то пугающим, необъяснимым. С адом …
– С адом, где вместо чертей пасутся тюлени. Так, что ли?
– А ведь они тогда, в 1929 году, тоже вышли убивать тюленей… Вы помните?
Андрей замолчал и почесал переносицу, а я была почти влюблена в него: ну, давай, мальчик, я тоже не верю в мистику, ведь пуля в голове Клио самая настоящая, давай, найди аргументы, убеди их всех, что бояться нужно не корабля…
– Это тоже из области допустимого, – наконец осторожно сказал Андрей. – Мы ведь никак не можем проверить этого. И узнать, действительно ли существовал такой корабль. И отправились ли члены охотничьего клуба Плимута в тот злополучный рейс на тюленей. И существовал ли вообще охотничий клуб в Плимуте…
– Да, – вдруг сказала Карпик, – существовал.
Взрослые даже не вспомнили о существовании девочки, пока она сама не напомнила о себе.
– О чем это ты, Карпик? – ласково спросил Муха.
– Я училась в Брайтоне. Правда. Я училась там в колледже… А Брайтон совсем недалеко от Плимута. Мы ездили туда на экскурсию. И были в охотничьем клубе… Там лучшее собрание чучел. Плимутские таксидермисты считаются одними из самых лучших в Англии…
– Таксидермисты? – переспросил Андрей.
– Ну да… Таксидермия – это набивка чучел.
– Ну, хорошо, пусть так. Пусть в Плимуте есть порт, есть охотничий клуб. Это еще ничего не значит. И свидетельство вашего Макса тоже. Он мог рассказать о чем угодно.
– И сам себе пробить затылок, – иронически добавил Муха.
– Хорошо. Согласен. Я не говорю, что это был Макс… Единственный из экипажа, – заметьте, единственный, – который остался на корабле. Весь экипаж исчез, а он один остался. Это выглядит подозрительно.
– Ничего подозрительного…
– Вы как-то можете это объяснить?
– Никак. Я не хочу этого объяснять. – Муха взял на себя защиту Макса, но не очень в этом преуспел.
– Вы в чем-то обвиняете его? – спросила Карпик, наклонив упрямый лоб.
– Нет, девочка, что ты… Дело вовсе не в Максе. Он не может знать, что послужило причиной исчезновения Лаккая – человек или…
– …или… – тихо сказал Муха. – Неужели вы до сих пор не поняли, что “ИЛИ”?
Притихший было адвокат снова застонал, и пружины под ним жалобно скрипнули.
– Я не поверю этому, пока сам с этим не столкнусь.
– Вы горите желанием столкнуться? – Муха разом осушил большую рюмку коньяку. – Если следующим в списке буду я, то с огромным удовольствием уступлю вам очередь.
– Вот только не надо о списках, – снова запричитал адвокат.
– Нет никакой мистики. Есть кто-то, кому нужно убивать. Возможно, убивать именно нас. Мы ведь не знаем, что за душой у всех остальных, правда?
– А Клио? – спросил Муха.
– Ее убили – это единственное, что известно точно.
– Но на корабле нет никого, кроме нас.
– Делайте выводы, – сказал Андрей.
– Но ведь в десять часов все были в бильярдной…
– Не все. Не было Макса.
– Я была с Максом. У него в каюте. Он целый день оставался там, – с обидой в голосе сказала Карпик. – Доктор велел ему лежать, у него может быть сотрясение мозга.
– Это правда, – подтвердила я, – Карпик и Макс были у него в каюте.
– Хорошо. – Андрей уступил и отошел на заранее подготовленные позиции. – Мещеряков ушел из бильярдной за полчаса до этого…
– Он пошел спать, – снова вступился Муха. – У него же режим, это всем известно…
– Не знаю… Потом, кто-то все время выходил из бильярдной…
– Врач, – тут же сдал адвокат своего благодетеля.
– Ага, – подтвердил Муха. – Нейрохирург с мировым именем выскочил в гальюн и вместо того, чтобы облегчиться, пустил Клио пулю…. Интересно, из чего? Ведь арсенал закрыт и никакого оружия у нас нет… Ты влип, Андрюша. У тебя нет аргументов…
Муха сказал это таким интимным голосом, что Андрей вспыхнул. Эта сцена в душе еще долго будет держать его на крючке. Компромат всегда действует безотказно.
– Я ничего не утверждаю. – Он сдался, он не оправдал моих ожиданий: так же, как серийный убийца-гомофоб не оправдал ожиданий старпома. И Митько больше нет… Все говорят о последней смерти, но совсем не вспоминают первую… – Я просто хочу сказать, что мы должны как-то защититься.
– Как? – Муха горько улыбнулся. – Неужели ты не понимаешь, что от этого нельзя защититься? Ведь Клио не защитилась…
– Кстати, – спросил Филипп, – а что она вообще делала в носовом отсеке? Ведь Сокольников сказал, что она вышла всего лишь на несколько минут, только чтобы принести выпивку…
– А почему мы должны верить Сокольникову? – вдруг спросил Андрей. – Только потому, что они были любовниками? Ведь никто не видел, как Клио выходила из каюты… А она могла выйти и за полчаса, и за двадцать минут… Они вообще могли выйти вместе. Ведь они почти не расставались… Они могли выйти вместе и пойти куда угодно…
– Что вы хотите этим сказать? – спросил адвокат.
– Ничего…
– Не смей подозревать папу! – Карпик подбежала к Андрею и ударила его в живот. – Ты… Сиди в своем душе и там подозревай!..
Бедная Карпик, она защищает отца, она готова защищать его от чего угодно… Если Андрей скажет еще одно слово, она сдаст его с потрохами.
– Прости меня, девочка. – Андрей мягко отстранился. – Я не подозреваю…
– И правильно делаешь. – Муха понял Карпика без слов. – Подозревать друг друга – последнее дело. Если мы увязнем в этом – мы с ума сойдем.
– Конечно. – Андрей махнул рукой. – Проще всего во всем подозревать ад. Он и так во всем виноват… Только я не верю в мистику…
Часы в углу бильярдной пробили двенадцать.
– Отличный фон для скептиков, – загробным голосом прокомментировал бой часов Филипп. – Вы не находите, Андрей?..
Он не успел закончить фразы: тишину корабля снова разрушил рев тифона: точки, тире, точки… Они напоминали о себе. Так же, как и слово, в которое они складывались…
Смерть.
Теперь адвокат уже не визжал, а хрипел. Я и представить себе не могла, что этот толстый, такой основательный на вид человек владеет самым широким диапазоном проявления страха. Муха же нервно рассмеялся:
